Пятигорск

Курортное бытие

Дневниковые записи Толстого в период, предшествующий его поездке на Кавказские Минеральные Воды, содержат немало жалоб на, мягко говоря, неважное состояние здоровья. Даже удивляешься, сколько «болячек» может быть у молодого человека, прожившего свои детские и юношеские годы в отнюдь не худших бытовых условиях. Тут тебе и геморрой, и «расширение жил», и желудочные колики, и ревматизм, и частая изжога, и постоянно болящие зубы, и какие-то подозрительные прыщи... Неудивительно, что будущему писателю потребовалась поездка на курорт!

В Пятигорске лечащий врач, доктор И. Е. Дроздов, назначил Толстому обычное лечение - питье воды и горячие минеральные ванны. Для питья рекомендован ему был Александровский источник, но Лев Николаевич начал с Елизаветинского. Это и понятно вода Александровского источника, известного нам сегодня, как Лермонтовский, содержит много сероводорода и зачастую у непривычного человека вызывает отвращение. Елизаветинский же источник сероводорода содержал намного меньше, имел слегка кисловатый вкус и был приятен для питья. Самокритичн отметив в дневнике нарушение рекомендации врача, Толстой впоследствии стал ее строго придерживаться.

А где Лев Николаевич принимал ванны? Единожды он упоминает в дневнике Ермоловское ванное здание, вполне возможно, что именно там он и купался, приобретя, как полагается, специальные билеты на ванны. Начав процедуры 22 мая, он принимал их более или менее регулярно до отъезда в Железноводск, где продолжал купание, теперь уже в Калмыцких ваннах. Ежедневно Толстой пил и минеральную воду, на что регулярно указывапв дневнике. Первое время там есть жалобы на различные болезненные явления, со временем они становятся все реже. Надо полагать, курортное лечение помогло будущему писателю. И следующим летом в Пятигорске он уже практически не принимал процедур, а просто отдыхал. Правда, оказавшись в Железноводске, принял несколько ванн. Купался он и в Нарзане, попав в Кисловодск, но, скорее всего, просто для удовольствия.

Курортное лечение уже в те времена предполагало не только прием процедур, но и соответствующий режим питания. Толстой его особенно не придерживался - то переедал за обедом, то злоупотреблял сладким, вроде мороженного или рахат-лукума, то позволял себе выпивать, правда, в меньшей мере, чем прежде. И курить продолжал, хотя не раз давал себе слово бросить.

Зато он много гулял, что тоже очень приветствовалось курортными медиками. Летом 1852 года это были в основном пешие прогулки по ближайшим окрестностям курортов. Находясь в Пятигорске, Толстой часто прогуливается по бульвару, особенно во второй свой приезд, он ходил через речку в станицу Горячеводскую, бывал на Провале. В Железноводске его привлекали лесные тропы, по которым он охотно бродил, и даже однажды подхватил простуду из-за большой сырости. В краеведческой литературе встречаются сведения о том, что Лев Николаевич несколько раз поднимался на Бештау, но в дневнике об этом говорится лишь мельком.

В 1852 году он однажды сделал запись о верховой прогулке, которую явно совершил на лошади, взятой напрокат. А вот в 1853 году Лев Николаевич специально купил себе лошадь для прогулок и часто ездил верхом - в одиночку или в компании с семейством доктора Дроздова. Не ограничиваясь знакомством с местами своего лечения - Пятигорском и Железноводском, Толстой выезжает в Ессентуки и Кисловодск, в немецкую колонию Каррас, в один из кабардинских аулов под Бештау.

В дневнике имеется несколько упоминаний о «телескопе», видимо, купленном ранее - для того, чтобы рассматривать отдаленные детали пейзажа, вроде снежных гор на горизонте. Наводился телескоп и на небо - Толстой как-то отметил, что наблюдал закат солнца. Сын доктора Дроздова в своих воспоминаниях пишет, что, уезжая из Пятигорска осенью 1853 года, Лев Николаевич подарил его отцу «подзорную трубу» - возможно, это и есть тот самый «телескоп». Еще одно развлечение на отдыхе - стрельба. Лев Николаевич, заядлый охотник, не имея возможности отдаваться этому занятию на курорте, явно желал «сохранить форму» и потому часто ходил в тир. При этом так увлекался, что даже порою оставался должен владельцу тира - об этом тоже есть заметки в дневнике.

Главное место в курортном бытии Толстого все же отдано интересам более серьезным. И хотя он, например, почти ничего не пишет о занятиях музыкой, фраза в дневнике - «хлопочу о фортепиано» - говорит о том, что без возможности играть любимые произведения Толстой не представлял своего время препровождения. Не пропустил он и концерт датской виолончелистки Елизаветы Кристиани, состоявшийся в городском театре. Ну а более всего отдаваться музыке Лев Николаевич смог, бывая в гостях у сестры - сняв квартиру в усадьбе священника Эрастова, Маша потребовала, чтобы хозяин предоставил им рояль, что и было сделано. Был и еще один дом, где где Лев Николаевич нашел возможность вдоволь музицировать - дом доктора Дроздова. Сын Ивана Ефимовича сообщает в своих воспоминаниях:

«Отец страстно любил музыку, знал ее, и хотя сам не играл ни на каком инструменте, но нам детям преподавал ее прекрасно. Устраивались дуэты с аккомпанементом на фортепиано, на котором играла старшая сестра моя Клавдия, впоследствии Любомирская, виртуозка в игре на фортепиано, как о ней отзывались». Лев Николаевич, будучи человеком музыкальным, не раз играл с Клавдией «в четыре руки» достаточно серьезную музыку. «Выбор пьес был трудный. Лев Николаевич предпочитал Бетховена или Моцарта всем остальным композиторам, и в особенности итальянской музыке, которую считал „сладенькой“. Но сестра играла достаточно хорошо, чтобы их партии проходили возможно гладко».

Многие часы были отданы книгам. Дневниковые записи убедительно показывают, что, находясь на отдыхе, Лев Николаевич отнюдь не искал легкого чтения, а предпочитал произведения серьезные, обогащающие ум и душу. Правда, попадаются ему время от времени то «глупый роман» Фенимора Купера, то журнал «Современник», который «гадок до крайности». Видимо, Толсто был недоволен подбором произведений в данном номере, потому что в другой книжке того же журнала он находит и понравившееся ему произведение «Кружевница» М. Михайлова, в первую очередь, чистотой русского языка. Большое удовольствие доставило начинающему писателю чтение «Записок охотника» Тургенева. Правда, после записи об этом следует замечание - «как-то трудно писать после него».

Круг чтения Толстого не ограничивается беллетристикой. Он знакомится с книгой Ф. П. Конради, состоявшего около двух десятков лет главным врачом Кавказских Минеральных Вод. Его капитальный труд «Рассуждение об искусственных минеральных водах, с приобщением новейших известий о кавказских минеральных источниках» был одним из первых описаний кавказских курортов, их природы истории, целебных свойств здешних минеральных вод. Интересует Толстого и исторические труды. Несколько дней он штудирует «Историю Англии» Давида Юма, потом основательно знакомится с книгой военного историка А. И. Михайловского-Данилевского об Отечественной войне 1812 года.

В основном же Толстой читает философские и глубоко психологические книги, такие, как диалоги Платона «Пир» и «Политика», произведения Руссо - «Исповедь», «Эмиль или о воспитании», «Исповедание веры савойского викария», «Новая Элоиза», романы Виктора Гюго, произведение французского романиста и драматурга Пиго-Лебрена «Барон Фельзгейм», книгу швейцарского журналиста, поэта, историка «Часы благоволения».

Такое чтение очень способствует интенсивной умственной работе - страницы дневника заполняют записи, отражающие итоги размышлений Толстого о жизни и смерти, о войне и мире, о сущности человека и его предназначении на земле. Его волнуют мысли о смысле собственного существования, ценности личного «я», к которому он относится весьма критично. Вот, например, запись от 3 июня 1852 года: «Грустно знать, что ум мой необразован, неточен и слаб (хотя и гибок), что чувства мои не имеют постоянства и силы, что воля моя так шатка, что от малейшего обстоятельства все мои добрые намерения рушатся». С таким положением Толстой не хочет мириться: «Надеюсь, что что-нибудь возбудит еще во мне энергию, и не навсегда я погрязну с высокими и благородными мечтами о славе, пользе, любви, в бесцветном омуте мелочной, бесцельной жизни».

Молодой, думающий человек, он ищет цель своей жизни и формулирует ее - «Цель жизни есть добро. Это чувство присуще душе нашей». И далее говорит: «Наклонности и судьба указывают на путь, который мы должны избрать, но мы должны всегда трудиться с целью доброй» (Запись 29 июня 1852 года). В своих размышлениях он касается и более высоких материй: «Неужели я никогда не выведу понятие о Боге так же ясно, как понятие о добродетели? Это теперь мое сильнейшее желание» (Запись 18 июля 1852 года). Как видим, именно здесь формируется личность писателя-гуманиста, отсюда, от подножия Машука, началось восхождение Толстого к высотам духа, сделавшее его одним из величайших мыслителей свoего времени.

И все же главный результат интенсивной умственной работы Толстого во время пребывания на Кавказских Минеральных Водах связан с творчеством, о чем следует поговорить особо.