Пятигорск

У Кислых Вод

Ландшафты Кисловодского курорта

Любопытный факт: к 1820 году официальная история Кавказских Минеральных Вод не насчитывала и двух десятков лет, а курорты уже имели прочно сложившиеся традиции. Одна из них состояла в том, что лечение, начатое на Горячих Водах, следовало продолжать на Железных и обязательно заканчивать на Кислых Водах. Предполагается, что этот порядок ввел первый врач, специально присланный правительством на Воды, Г. И. Сухарев. Правда, не все медики одобряли его систему. Так, сопровождавший Раевских доктор Рудыковский полагал подобное лечение неправильным. Но не посчитал нужным идти против сложившейся традиции и вместе со своими подопечными отправился на Кислые Воды.

Переезд туда семейства Раевских и Пушкина состоялся, скорее всего, 27 июля. И дорога, и пребывание у колодца Нарзана принесли поэту новые впечатления. Но, увы, о них нам практически ничего не известно, так же, как о его времяпрепровождении и встречах на Кислых Водах. Об этом не сохранилось ни воспоминаний современников, ни каких-либо документов. Даже постоянно выручавший нас генерал Раевский не может тут помочь, поскольку ничего не сообщает на этот счет в своих письмах. Почему? Возможно, потому, что пребывание там был слишком кратким - немногим больше недели. Или же после Горячих и Железных, имевших довольно яркие отличительные особенности, Кислые Воды показались ему ничем не примечательными? Не исключено, что ввиду близости отъезда, а, значит, и скорой встречи со старшей дочерью, своей корреспонденткой, ждавшей его в Крыму, генерал счел излишним описывать ей свое бытие?

Но нам-то как быть? Может быть, все же просить помощи у самого Александра Сергеевича? Придется. А для начала посмотрим, что известно достоверно о Кисловодском поселении тех времен. Собственно говоря, поселения, как такового, еще не существовало. На возвышенности, господствующей над местностью, стояла крепость, построенная в 1803 году. Рядом выросла небольшая солдатская слободка, всего с десятком домиков. Несколько офицерских домов имелось и внутри крепостной ограды.

Источник Нарзана был к тому времени уже каптирован. Колодец над ним представлял собой восьмиугольный деревянный сруб, называемый «Мясниковским», по имени соорудившего его губернского архитектора. Тут же стояли две небольших деревянных купальни, а жилых зданий поблизости в ту пору практически не было. Больные, не желавшие спускаться к источнику из крепости, нанимали калмыцкие кибитки. Но, надо полагать, что семейство Раевских и Пушкин поселились все же в крепости - генералу, как особо важному гостю, был предоставлен один из офицерских домов, скорее всего, дом коменданта, которым в ту пору был майор Курило. О своем знакомстве с ним сообщает нам сам Пушкин. Но об этом - позднее.

Посетителей на Кислых водах бывало, особенно в первые годы существования Кавказских курортов, меньше, чем на Горячих. Некоторых смущало отсутствие жилья и элементарных бытовых удобств, других пугала опасность нападения горцев - ведь граница с Кабардой проходила совсем рядом. Во всяком случае, в 1818 году, согласно «Ведомости посетителей Кислых Вод», за период самого активного перемещения с курорта на курорт - с 22 июля по 5 августа - сюда прибыло всего 8 человек (не считая прислуги). Не намного больше приезжих явно было и летом 1820 года. Скорее всего, сюда перебрались в основном те, кто окружал Пушкина и Раевских в предыдущие дни их пребывания на Водах.

Тут мы уже вступаем уже в область предположений, так же, как и при попытке утверждать, что времяпрепровождение и генерала, и поэта здесь было похоже на прежнее - беседы, карты, купание в Нарзане. И конечно, прогулки. Знаменитого кисловодского парка тогда еще не существовало - его стали создавать в 1823 году, но гулять по долине реки Ольховки, взбираясь на окрестные возвышенности, вполне могли, как члены генеральского семейства, так и Пушкин.

Наверняка, совершал он и верховые поездки. О пребывании Пушкина в Кисловодске существуют легенды, издавна бытовавшие среди городских обывателей. Некоторые дожили до наших дней и нередко повторяются современными краеведами. Одна из таких легенд утверждает, что как-то раз Пушкин вместе с Николаем Раевским уехали в длительную прогулку по окрестностям, никого не предупредив, и вернулись так поздно, что встревоженный генерал потребовал послать на их розыски казаков. Случай вполне вероятный. И вполне согласующийся с поведением «недоросля», который и в те, и в последующие времена не избегал рискованных ситуаций.

И, конечно же, многие часы, проведенные в этих романтических местах, были отданы поэзии. Творческий порыв, возникший на Железных Водах, нашел дальнейшее продолжение близ колодца «Богатырь-воды». Именно здесь, как известно, родился и оформился замысел поэмы «Кавказский пленник». Кисловодские легенды утверждают, что толчком к написанию поэмы послужила встреча поэта со старым солдатом, который рассказал о том, как попал в плен к горцам и бежал оттуда при содействии влюбленной в него черкешенки. Указывается даже конкретное место, где эта встреча произошла - духан некоего Наркизова, якобы располагавшийся на Казачьей горке. Встречу эту довольно живописно изобразил в своем романе «Железом и кровью» писатель конца XIX века Д. Мордовцев. Упоминается она неоднократно и современными любителями поговорить о пребывании Пушкина на Водах.

К их огорчению следует сказать, что вряд ли в ту начальную пору жизни курорта там мог существовать духан, предполагавший определенный уровень курортного сервиса, едва ли достигнутый к 1820 году. И уж, конечно, не мог располагаться этот духан на возвышенности, которая являлась стратегически важным пунктом в обороне поселения и служила местом размещения сторожевого поста. Разумеется, встреча могла произойти и в другом месте. Но, в отличие от краеведов, любящих поговорить о ней, серьезные исследователи творчества Пушкина, убеждены, что вряд ли такая встреча могла сыграть решающую роль в рождении замысла поэмы, поскольку «...многочисленные истории о заложниках и их освобождении были на Кавказе своего рода бродячим сюжетом». Подобных историй Пушкин мог наслушаться и на Горячих, и на Железных Водах, а беседа с солдатом у Нарзана, если и состоялась, то просто подтолкнула работу творческой мысли Александра Сергеевича или же дала ему какие-то конкретные детали.

Но, так или иначе, поэма была создана и стала первым, поистине драгоценным, даром Кавказа российской словесности. Она открыла собой целое направление, сделавшее предметом изображения взаимоотношения россиян с горцами. Произведения Лермонтова, Толстого, других, менее значительных русских писателей - все они имеют отправной точкой поэму Пушкина. Ее отголоски звучат даже в книгах на кавказскую тему, написанных в XXI столетии. Но и этим значение поэмы не ограничивается...

Вскоре после отъезда с Вод поэт передал свои «курортные впечатления» в стихотворении «А видел Азии бесплодные пределы. Позднее мысли и картины этого стихотворения переплавятся и отольются в чеканные строфы последней главы «Евгения Онегина»:

Уже пустыни сторож вечный,
Стесненный холмами вокруг,
Стоит Бешту остроконечный
И зеленеющий Машук.
Машук, податель струй целебных:
Вокруг ручьев его волшебных
Больных теснится бледный рой...

Далее удивительно точно и полно передается перечень недугов, с которыми приезжали на Горячие Воды тогдашние больные. И, в этом смысле, восхищающие поэтической силой, пушкинские строки могут служить и своеобразным пособием для историка курортной медицины. Нам же они позволяют сказать: не только чудесными пейзажами и экзотическим фигурами горцев интересовался Пушкин, живя у подножия Машука, но и вникал, может быть, походя, «в процесс курортного лечения», как бы мы сказали сегодня.

О глубоком интересе «беспечного недоросля» к целебным водам свидетельствует и еще одно место в романе. Это строки в главе седьмой, правда, позднее исключенные из текста - их приводит в своей статье «Гроздья каменного винограда» Ю. Федотов:

Цветок полей, листок дубрав,
В ручье кавказском каменеет.
В волненье жизни так мертвеет
И ветреный, и нежный нрав.

Рождению образа помогло подмеченное Пушкиным свойство горячих минеральных источников покрывать отложениями своих солей любой предмет, опущенный в их воду. Во время прогулок по Горячеводскому поселению, он, видимо, не раз видел своеобразные пятигорские сувениры - словно окаменевшие листья, цветы, фрукты, виноградные гроздья - местные жители специально клали их в горячие ручьи, чтобы продавать приезжим.

Приведенные выше отрывки, конечно же, не позволяют достаточно прочно привязать роман «Евгений Онегин» к Кавказским Минеральным Водам. Куда более тесную и органичную связь их с крупнейшим пушкинским произведением подметил в своей книге «Новый Парнас» профессор А. В. Очман. Анализируя поэму «Кавказский пленник», он обращает внимание на замечания Пушкина по поводу своего героя: «...характер главного лица приличен более роману». Далее читаем: «Кавказский пленник» в сюжетном развороте, в освещении и трактовке пленника и черкешенки, в рельефном проявлении авторского «я», в эпическом повествовании можно безошибочно назвать претекстом «Евгения Онегина».

Не каждый согласится с категоричностью этого утверждения, но нельзя отрицать воздействие поэмы «Кавказский пленник» на роман в стихах, который Пушкин начал писать очень скоро, всего через два года после нее. А значит, и обстоятельства, давшие жизнь поэме, и впрямую связанные с пребыванием Пушкина на Кавказских Водах, способствовали в той или иной степени и рождению такого выдающегося произведения, как «Евгений Онегин», в котором находим строки, подтверждающие связь - не отдельных произведений, но значительной части пушкинского наследия - с Кавказом. Впрочем, говорить о других проявлениях этой связи стоит лишь после того, как мы познакомимся с некоторыми подробностями второй поездки Пушкина на Кавказ в 1829 году.