Пятигорск

«Полтинник судьбы»

Соприкоснувшись с проявлением воли всемогущей Судьбы, даже если она меняет чужую жизнь, мы невольно ощущаем холодок в груди. Неизвестно, почувствовал ли его юный уланский корнет, когда маленькую комнату почтовой станции посетила Ее Величество Судьба и распорядилась, чтобы его попутчики направились не в действующий отряд, куда им следовало ехать, а в Пятигорск, манивший курортными удовольствиями. Произошло это так:

«Дверь отворилась, быстро вошел Лермонтов, сел к столу и, обратись к Столыпину, произнес повелительным тоном: «Столыпин, едем в Пятигорск! - С этими словами вынул он из кармана кошелек с деньгами, взял из него монету и сказал: - Вот, послушай, бросаю полтинник, если упадет кверху орлом - едем в отряд; если решеткой - едем в Пятигорск. Согласен?»

Столыпин молча кивнул головой. Полтинник был брошен, и к нашим ногам упал решеткою вверх. Лермонтов вскочил и радостно закричал: «В Пятигорск, в Пятигорск!»

О крутом повороте в судьбе великого поэта, который определил брошенный полтинник, стало известно из воспоминаний ремонтера Борисоглебского уланского полка П. И. Магденко. Их автор, закупавший на Кавказе лошадей для своего полка, рассказал о нескольких встречах с Михаилом Юрьевичем. Одна из них случилась на почтовой станции Георгиевска, где и Магденко, и Лермонтов со Столыпиным, остановившись на ночлег, познакомились. В разговоре выяснилось, что эти двое едут в действующий отряд, и Магденко, собиравшийся посетить Пятигорск, стал уговаривать их составить ему компанию. Лермонтов рвался туда, Столыпин возражал. Тогда-то и был брошен роковой полтинник, упавший решеткой кверху, что означало - ехать Пятигорск.

Публикация воспоминаний ремонтера вызвала у некоторых биографов поэта сомнения в его существовании. Позже были найдены достоверные данные о Петре Ивановиче Магденко и пребывания его на Кавказе. Поэтому не будем сомневаться в существовании уланского ремонтера, но усомнимся в том, что появление Лермонтова в Пятигорске объясняется волею слепого случая, который определила брошенная монета.

«...Внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, - а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчивая и оканчиваясь двуглавым Эльборусом... Весело жить в такой земле!» Трудно найти более яркую, уложенную всего в несколько строк, картину юного Пятигорска. Трудно допустить, что написал это человек, не питавший к нему самых горячих чувств. Это и понятно - Пятигорск вошел в душу мальчика с ранних лет.

Биографы до сих пор не могут точно сказать, бывал ли здесь будущий поэт четырехлетним, в 1818 году - уж очень шатки тому доказательства. С большей уверенностью говорят о поездке на Горячие Воды Елизаветы Алексеевны Арсеньевой с внуком в 1820 году. Правда, Пятигорска тогда еще не существовало - под Машуком стояли домики-мазанки, да деревянные купальни. Но над ними поднимались причудливые дикие скалы, а вдали сверкали серебром снежные вершины. Их величие и красоту мальчик смог в полной мере оценить летом 1825 года, когда вновь оказался на Водах.

Вспомним, как восторженно обращался юный поэт к Кавказу, который для него олицетворял, главным образом, городок у подножья Машука. Потом был 1837 год и первая ссылка на Кавказ. И новая встреча с Пятигорском, чувства к которому он выразил в повести «Княжна Мэри» с великой любовью описав и сам город, и многие поэтические его уголки. Не меньшую радость испытал Лермонтов, посещая Пятигорск и во время своей второй ссылки

В 1840 году он побывал здесь, по крайней мере, дважды. В августе вместе с группой приятелей-офицеров поэт был отпущен на Воды после трудной военной экспедиции. Именно тогда в его альбоме появились два рисунка - «Офицер и амазонка», изображающий окрестности Пятигорска, и «Вид пятигорского бульвара». Значит, он снова и снова вглядывался в дорогие места, стремясь запечатлеть их не только в памяти, но и на бумаге. И даже вопреки географической реальности поместил живописные контуры вершин Бештау на заднем плане акварели «Эпизод сражения при Валерике», которую написал тогда вместе с художником Г. Гагариным. О Валерикском сражении и своем участи в нем поэт рассказал и в письме к своему другу, Алексею Лопухину, посланном из Пятигорска.

О втором его визите в Пятигорск мы знаем куда меньше. Известно, что в июне, направляясь вместе с приятелем, графом К. Ламбертом, на левый фланг Линии, в отряд, к которому были прикомандированы, оба заглянули на несколько дней в Пятигорск. Есть сведения, что Ламберт принял несколько ванн. А может быть, и Лермонтов воспользовался случаем? Тогда ситуация в мае 1841 года почти в точности совпадает с той, что была в предыдущем июне. Снова из Ставрополя его путь лежит на левый фланг Линии, где предстоит принять участие в боевых действиях. И снова ему предстоит проехать близко к любимым местам - даже трезубец Бештау можно разглядеть на горизонте! В письме из Ставрополя Лермонтов делится с бабушкой своими планами: «...Кажется, прежде отправлюсь в крепость Шуру, где полк, а оттуда постараюсь на воды». И потому вполне возможно, что, оказавшись совсем рядом с Пятигорском, он захотел, как и в прошлом году, немного побыть в спокойной и приятной обстановке, прежде чем броситься в пекло войны. В любом случае решение изменить маршрут было не случайным - подготовлено давним и горячим желанием встречи с любимым городом. А полтинник? Скорее всего, он сыграл чисто «служебную» роль - помог убедить Столыпина а в том, что сама Судьба зовет их в Пятигорск.

А, может быть, Судьба и вправду решила вмешаться в течение жизни поэта, и то дождливое майское утро предопределило роковой июльский вечер?