Пятигорск

Встречи, знакомста, общение

Наверное, появись Толстой в Пятигорске лет на десять позднее, его прибытие стало бы приметным событием в жизни городского общества. Он был бы окружен всеобщим вниманием и поклонением и, конечно, сразу же обрел бы десятки, если не сотни новых знакомых. Но 16 мая 1852 года в Пятигорск въехал решительно никому в Пятигорске не известный «нижний чин» - фейерверкер (артиллерийский унтер-офицер) батареи №4 двадцатой артиллерийской бригады, дислоцированной в далекой станице Старогладковской. О том, что он прибыл на курорт, знали лишь его спутники - сослуживец, прапорщик Буемский, так же приехавший лечиться на Воды, да слуга, Ванюша Суворов.

Не исключено, правда, что на симпатичного приезжего мог обратить внимание Алексей Петрович Найтаки, арендатор Казенной гостиницы, известной нам под названием Ресторация. Именно в ней остановился по приезде Толстой. О знакомстве его с Найтаки у нас нет прямых свидетельств. Но в своем дневнике он неоднократно отмечал посещения Ресторации, где обедал и ужинал. Есть там и такая запись: «Обедал у Найтаки, где мне верят». Верить или не верить в долг посетителю, может решить только хозяин, а он, конечно же, принимает решение лишь после того, как познакомится с этим человеком. И такое знакомство могло произойти уже в день приезда.

Первый достоверно известный знакомый появился у Льва Николаевича, день спустя, 17 мая. Правда, знакомство это не доставило ему особого удовольствия. По просьбе своего командира Алексеева он нанес визит коменданту Пятигорска, Петру Александровичу Принцу, который принял его весьма высокомерно, подчеркнув дистанцию, разделяющую генерал-майора и унтер-офицера. Впрочем, генерал, имевший дочерей, видимо, все же оценил графский титул и представительную внешность молодого человека. Во всяком случае, некоторое время спустя Толстой в одном из своих писем сообщает о том, что на балу у Принца танцевал с его «очаровательными дочерьми». Однако сближения у них так и не произошло. Окончательно покидая Пятигорск в октябре 1853 года, Толстой снова побывал у Принца, который, как отмечено в дневнике, «опять наговорил мне неприятностей».

В тот же день круг местных знакомств будущего писателя расширился за счет хозяев небольшого дома на Кабардинской слободке, где он снял квартиру - она стоила всего два рубля в месяц, что для Толстого, испытывавшего нужду в деньгах, было не маловажно. Кое-какие сведения об этих людях Толстой сообщает в своем дневнике. Хозяйка, по имени Маша, довольно миловидная и кокетливая, не скрывала своей симпатии к постояльцу, который заметил по этому поводу: «...все эти любезности нарушают покой моего сердца, благодарю бога за стыдливость, которую он дал мне, она спасает меня от разврата». Имени хозяина он не называет, но отзывается с симпатией: «человек лет 50, из хохлов, красавец собой и удивительный молодец».

И еще одно знакомство состоялось 17 мая - знакомство, сыгравшее немаловажную роль в пятигорском бытии Льва Николаевича и доставившее ему в дальнейшем немало приятных минут. Прибывшего пациента принял штаб-лекарь Пятигорского военного госпиталя Иван Ефимович Дроздов. Первая встреча была, естественно, официальной. Осмотрев пациента, доктор прописал ему традиционное лечение.

Деловой характер их отношения носили и позже. Об этом можно судить по тому, что довольно долгое время Толстой называет своего лечащего врача доктором, записывая это слово то с маленькой, то с большой буквы. Догадаться, что он имеет в виду именно Дроздова, можно лишь по записи от 20 июня 1852 года: «Доктор был, я его не застал, он привез „Современник“, в котором повесть М. Михайлова „Кружевница“, очень хороша». А мы знаем, что Иван Ефимович был связан с этим журналом и, конечно же, получал его, думается, в отличие от остальных медиков Пятигорска.

Спустя несколько дней в дневнике появляется запись о том, что Лев Николаевич «назвался» к Дроздову в гости и провел у него вечер. И далее Иван Ефимович фигурирует в дневнике уже под своей фамилией. Но особенно близко они сошлись следующим летом, когда Лев Николаевич сделался завсегдатаем дроздовской гостиной и участником верховых прогулок семейства по окрестностям Пятигорска.

Сын священника, Иван Ефимович Дроздов готовился пойти по стопам отца. Но, будучи направлен в Московскую Медико-хирургическую академию, стал военным врачом, почти вся жизнь которого оказалась связана с Кавказом. По словам его сына, Иван Ефимович, «в свое время популярный на Кавказе, и как врач, и как добрый человек, оказывавший пособие страждущим не только знаниями медицинскими, но частенько и кошельком своим, поселился в Пятигорске в 1835 году, где, выражаясь его собственными словами, он и засел, как Илья Муромец на дуб, с которого не слезал до кончины своей в 1868 году, невзирая на весьма выгодные предложения начальства».

Штаб-лекарь Дроздов вошел в историю русской культуры, в первую очередь, как человек, близкий Л. Н. Толстому. Он был не только лечащим врачом начинающего тогда писателя, но и поддерживал с ним дружеские отношения. Несомненно, что Дроздов был одним из первых, кто узнал о литературном успехе Толстого, который принесла тому публикация повести «Детство» в журнале «Современник». Ведь Дроздов и сам был не чужд литературе - он тоже печатался в этом журнале, а так же других периодических изданиях той поры. В 1853 году в Ставрополе вышла его книга «Кавказские Минеральные Воды», которую можно считать одним из первых путеводителей по курортному региону. Позднее его книга о Кавказских курортах была выпущена в Царском Селе.

Бывая у Дроздова, Толстой близко познакомился и с его семьей. Хозяйка дома, Мария (по другим данным, Марфа) Николаевна была дочерью начальника Тифлисского арсенала. Толстой слегка иронизирует над ее боязнью быть признанной за провинциалку. Сын Ивана Ефимовича, Иван, был гораздо моложе Толстого и потому особо близких отношений у них не возникло. Впоследствии, уже будучи полковником, Иван Иванович написал воспоминания - «Записки кавказца», где рассказал о посещении их дома Львом Николаевичем. Из этих «Записок» нам становится известным, что дом Дроздова был одним из центров музыкальной жизни Пятигорска. Именно музыка сблизила Толстого с дочерью Дроздова, Клавдией, с которой они вместе разыгрывали в четыре руки серьезные музыкальные произведения.

Говоря о лечении Толстого на наших курортах, следует назвать еще одного медика - Карла Христиановича Рожера, который практиковал на Водах в конце 40 - начале 50-х годов. Какое-то время он был врачом на Железноводской группе. Когда Лев Николаевич Толстой, по установившемуся порядку лечения, переехал в Железноводск, Рожер взял на себя заботу о его здоровье.

С кем еще встречался Толстой во время лечения? В его тогдашних дневниковых записях упоминается более около сорока имен и фамилий - как местных жителей, так и приезжих. Из местных, кроме названных выше, можно указать писаря Ивана Моисеевича, - ему Толстой отдал переписывать набело «Детство», какого-то «казачонка», которому, уезжая, он подарил лошадь. Надо полагать это был не первый встречный, а достаточно знакомый паренек из станицы Горячеводской, куда Лев Николаевич заглядывал неоднократно. Несомненно, знаком был Толстой с людьми, работавшими в различных заведениях, которые он посещал - почтмейстером, аптекарем, хозяином тира, приказчиками некоторых магазинов. Но вряд ли общение с подобными личностями оставило сколько-нибудь заметный след в сознании будущего писателя. Да и они едва ли запомнили молодого человека, одного из множества лечившихся на курорте...

Что касается приезжих, с которыми он общался на Водах, то они, по словам Толстого, делились на две группы. «Общество состоит из помещиков (так технически называются все приезжие), которые смотрят на здешнюю цивилизацию презрительно) и господ офицеров, которые смотрят на здешние увеселения, как на верх блаженства» - сообщал Лев Николаевич в письме к брату. Знакомых и в той, и в другой категории приезжих у него было достаточно. В первую группу входят, прежде всего, родные Льва Николаевича - брат Николай, сестра Маша, ее муж Валериан, двоюродный дядя Илья Андреевич Толстой, тоже находившийся летом 1853 года в Пятигорске.

Общение с ними разочаровало Толстого. «Приехав в Пятигорск, нашел Машу, пустившуюся в здешний свет. Мне было больно видеть это... неприятно было расстаться с убеждением, что она исключительно мать семейства». «Валериан благоразумен и честен, но нет в нем того тонкого чувства благородства, которое для меня необходимо, чтобы сойтись с человеком». «Холодность моих родных мучает меня» - такие записи находим в первые дни после приезда в Пятигорск летом 1853 года. Но отношения с родными не были порваны, и он проводит с братом, сестрой и ее мужем довольно много времени.

К «помещикам», то есть приезжим, нужно отнести и встреченных Толстым на курорте соседей по Тульской губернии. Среди них - разжалованный офицер Владимир Цвиленьев, попросивший у Льва Николаевича взаймы - сам, испытывая денежные затруднения, тот все же нашел возможным выручить земляка. Обстоятельная беседа состоялась у Толстого с Сергеем Михайловичем Сухотиным, видимо, принимавшим активное участие в общественной жизни губернии, поскольку темой беседы были земские выборы. Личность его была не слишком симпатична Толстому - описав в дневнике встречу сСухотиным, он тут же замечает: «Несмотря на его добродетельные речи, он должен быть хитрый и самолюбивый… человек». Зато обрадовала Толстого встреча с Николаем Александровичем Протасовым, мало знакомым, и, тем не менее, приятным ему человеком. Мелькнул в дневнике некий «гусар» - тоже земляк, из города Венева, Тульской губернии, но имя его названо не было.

Встречались знакомые и из других мест России. Поначалу порадовала было Льва Николаевича встреча с казанским знакомым Дмитрием Павловичем Еремеевым, но позже он признавался в письме к брату, что ему не понравился образ жизни этой семьи, с постоянной картежной игрой. Были и другие встречи с людьми, которые известны нам только по фамилиям - Шишкин, Буковский, Клунников, Смышляев, какой-то таинственный Р...

Увлекающаяся, страстная натура Льва Николаевича требовала общения с прекрасным полом. В Пятигорске для этого имелось немало возможностей: «...театр, собрания, всякий год бывают свадьбы, дуэли... Ну, словом, чисто парижская жисть» - иронически сообщает он в письме к брату о пятигорском житье-бытье в свой первый приезд, главную цель которого видел в лечении. Следующим летом, когда заботы о здоровье особенно не занимали Толстого, он отнюдь не чуждался общества, в том числе и дамского. Именно тогда завязался было у него «курортный роман» с симпатичной институткой Теодориной, лечившейся на Водах. Правда, их отношения, развивавшиеся поначалу довольно стремительно, должного продолжения не получили. Собирался познакомиться Толстой и с другой приезжей - Иловайской, родственницей жены своего петербургского приятеля Г. Е. Фрезена, но состоялось ли это знакомство, не известно. Отмечен в одной из записей его интерес к некоей Крюковой, которой увлекался его приятель Буемский. В другой записи говорится, что он думает о Еремеевой, которую, впрочем, считает дурой.

И, конечно, были у него и встречи с местными красавицами. В дневнике упоминаются казачка Аксинья, которую он даже хотел взять с собой, уезжая назад, в станицу Старогладковскую, и какая-то «красавица цыганка», всех же прочих своих мимолетных знакомых он именует просто «девками», порою награждая их нелестными эпитетами.

Особого внимания заслуживают кавказские знакомые Толстого, которых на Водах он встречал немало и в свой первый, и во второй приезд. Более всего летом 1852 года общался Лев Николаевич с прапорщиком Николаем Ивановичем Буемским - они вместе приехали из Станицы Старогладковской, чтобы лечиться, жили по соседству и в Пятигорске, и в Железноводске. И, хотя они считались приятелями, Толстой весьма иронически относится к сослуживцу: «Со мной из штаба приехал офицер нашей батареи, - пишет он брату. - Надо было видеть его восторг и беспокойство, когда мы въезжали в город… Как только мы вышли из тарантаса. Мой офицер надет голубые панталоны со штрипками, сапоги с огромными шпорами, эполеты, обчистился и пошел под музыку ходить по бульвару, потом в кондитерскую, в театр и на собрание. Но сколько мне известно, вместо ожидаемых знакомств с семейными дамами и невесты помещицы с 1000 душами он в целый месяц познакомился только с тремя оборванными офицерами, которые обыграли его дотла, и с одним семейным домом, но в котором два семейства живут в одной комнате и подают чай вприкуску».

Подобных, не очень лестных для сослуживца записей немало содержит и дневник Толстого. Тем не менее, Буемский, которого Лев Николаевич, постоянно с ним общаясь, мог внимательно изучить, помог ему создать одного из героев рассказа «Набег». В другом персонаже этого рассказа явственно видны черты капитана Хилковского, старшего офицера батареи, где служил Толстой. Они тоже провели несколько дней вместе на Водах.

В Железноводске у Толстого состоялись знакомства с людьми иного рода. Летом 1852 года в дневнике появилась запись: «Разжалованный женатый Европеус очень интересует меня». Выпускник Царскосельского лицея Александр Иванович Европеус был одним из «петрашевцев», то есть членов тайного революционного кружка М. В. Буташевича-Петрашевского. В 1849 году он был приговорен к расстрелу, но помилован и сослан рядовым на Кавказ, где участвовал в боях и походах. Сюда к ссыльному солдату приехала его невеста, англичанка Эмилия Печз, в какой-то мере повторившая героический поступок жен и невест декабристов. Видимо, этот момент в судьбе Европеуса особенно заинтересовал Толстого и обусловил его дальнейшее внимание к личностям участников декабрьского восстания.

Следующим летом, здесь же, в Железноводске Лев Николаевич познакомился еще с одним «петрашевцем», Н. С. Кашкиным, так же выпускником Царскосельского лицея. Он тоже был выведен на смертную казнь, которую в последнюю минуту заменили отдачей в солдаты и ссылкой на Кавказ. Здесь разжалованный храбро воевал, заслужил Георгиевский крест. В Железноводске Кашкин лечился после ранения, полученного в одном из сражений на Кубани. Толстой подружился с ним и впоследствии вывел Кашкина в рассказе «Разжалованный» под именем Гуськова.

Нам известны имена и некоторых других кавказских знакомых Толстого, встреченных им в Пятигорске и Железноводске. Это сослуживец писателя по четверной артиллерийской батарее, штабс-капитан Олифер, адъютант наказного атамана Кавказского линейного казачьего войска барон Иван Егорович Фелькерзам, штабс-капитан легкой артиллерийской батареи Арслан-хан Дудоров, бомбардир Василий Пяткин, награжденный за храбрость орденским знаком. Что же касается некоего Бирюкова, с которым Толстой, по его словам, «холодно кланяется», то исследователи указывают двух лиц с этой фамилией, служивших в то время на Кавказе - командира Донского казачьего полка и штаб-офицера корпуса жандармов в Кизляре. Думается, что знакомство Толстого со вторым вероятнее, и холодное отношение к нему объяснимее.

Явных следов всех этих людей в произведениях Толстого мы не находим, но, несомненно, наблюдение за ними, так или иначе, сказалось в его творчестве. И существенную роль тут сыграло пребывание на курорте, дававшее достаточно свободного времени для внимательного приглядывания к людям, их неторопливой взвешенной оценки, для раздумий, сопоставлений, творческой переработки всего увиденного.