Пятигорск

Водяное общество

Присутствуют в набросках романа и фигуры, типичные для общества на Водах - «два лекаря», «поэт», «банкометы». Все они тоже имеют реальных прототипов из лиц, встреченных тем Александром Сергеевичем летом 1820 года. Один из медиков, соперничество которых между собой хотел описать Пушкин, носит фамилию Шмидт. Это никто иной, как «главный доктор при Кавказских Минеральных Водах» доктор медицины и хирургии Андрей Цеэ, занимавший эту должность с 1816 года и оставивший ее не позднее 1823 года.

Это был серьезный специалист, сумевший принести некоторую пользу в налаживании курортного лечения. Внимательно наблюдая за использованием лечебных вод, он увидел полное пренебрежение всяческими правилами и пришел к неутешительному выводу: «Посему возвращаются многие без всякого успеха, а другие даже находили там свой гроб». Не подобные ли слова, сказанные им в присутствии Пушкина и услышанные Александром Сергеевичем, подали ему мысль о сцене смерти на Водах «отца Якубовича»? Самого же Цеэ Пушкин предполагал описать с известной долей юмора, как и второго медика, соперничающего с ним в погоне за больными.

Этому, второму, доктору попеременно даются украинские фамилии Флопенко, Хохленко, Хлопенко. Пушкинская характеристика его - «малор. <осс> лекарь; поэт, игрок, воин, musard (то есть, любитель пустяков, ротозей), любопытный» - позволяет, по мнению исследователей, видеть в нем сходство с доктором Е. П. Рудыковским, сопровождавшим на Воды семейство Раевских. Украинец по национальности, он был участником Отечественной войны 1812 года. Пушкин постоянно подтрунивал над его профессиональными способности. Именно этим объясняется и шуточное возведение Рудыковского в ранг лейб-медика, и слова, сказанные в письме брату о поездке на Воды с Раевскими: «лекарь, который с ними ехал, обещал меня в дороге не уморить».

Еще большую иронию поэта вызывали стихотворные потуги Рудыковского, с которыми он имел неосторожность познакомить Пушкина. Мог ли автор поэмы «Руслана и Людмилы», уже написанной к тому времени, всерьез воспринимать такие, например, вирши Евстафия Петровича:

О нарзан, нарзан чудесный!
С Пушкиным тебя я пил,
До небес превозносил
Он стихами, а я прозой.

Неудивительно, что у Пушкина родилась эпиграмма на лекаря-стихоплета:

Аптеку позабудь
ты для венков лавровых
И не мори больных,
но усыпляй здоровых.

Доктора Рудыковского Александр Сергеевич мог подразумевать и, указывая на некоего, приехавшего лечиться «поэта». Но скорее это все же петербургский знакомый Пушкина Аполлон Марин, гвардейский офицер, баловавшийся сочинением стихов. Летом 1820 года он так же прибыл на Воды, где, по его словам, они с Пушкиным «очень хорошо сошлись».

Упоминание о «банкометах» содержит намек на очень распространенную здесь карточную игру, которая далеко не всегда велась честно. Как уже говорилось, Пушкин сам в 1829 году, вторично заехав на Воды, был жестоко обчищен такими «банкометами», среди которых оказались офицер лейб-гвардии Павловского пехотного Астафьев и сарапульский городничий, брат известной «кавалерист-девицы», Василий Андреевич Дуров.

«Дуров помешан был на одном пункте, - вспоминал впоследствии Пушкин, - ему непременно хотелось иметь сто тысяч рублей. Возможные способы достать их были им придуманы и передуманы». Среди этих способов не последнее место занимала и картежная игра. Фигурой он был интересной, выше говорилось, что Пушкин готов был с утра до вечера слушать его рассказы о своих приключениях. Поэтому и Дуров оказался в кругу персонажей романа, одним из немногих, добавленных после второй поездки на Кавказ. Встречались даже предположения, что Пушкин примеривал его на роль главного героя.

Среди представителей «водяного общества» видим такие фигуры, как «старуха Корсакова», «отец Якубовича», «брат героини», «кунак, друг Якубовича». Протопипы их тоже в основном известны. «Старуха Корсакова», она же Катерина Петровна Томская из первой главы «Романа» - это Мария Ивановна Римская-Корсакова. Брат героини - ее сын Григорий, которого Александр Сергеевич так же хорошо знал. Правда, «брат» быстро исчез из числа героев и Пушкин просто не успел отразить какие-то, характерные для него особенности. То же самое относится к «отцу с двумя дочерьми», возможно, появившимся, как память о семействе Раевских. Ненадолго мелькнув, они исчезли. А вот еще один родитель - «отец Якубовича» (в другом варианте - «паралитик»), - прочно вошел в ткань повествования - волею автора ему предназначалось умереть на Водах. Пушкиноведы ничего определенного сказать не могут об отце реального Александра Ивановича Якубовича. Да, скорее всего, не собирался Пушкин трогать этого почтенного старца - ему просто нужен был персонаж, смерть которого на Водах позволила бы выявить определенные черты характера героя и повлиять на развитие сюжета.

В нескольких вариантах плана фигурирует «кунак», иногда он - друг Гранева, а иногда друг Якубовича. В некоторых вариантах именно кунак спасает от соплеменников похищенную Якубовичем и доставленную к горцам героиню. Есть и «женский вариант» «кунака» - «черкешенка» или «казачка» - она действует в том варианте, где Якубович устраивает похищение не героини, а героя, с которым поссорился на почве ревности.

Относительно «черкешенки» или «казачки» можно сказать лишь, что нет абсолютно никаких сведений о знакомстве Пушкина с представительницами прекрасного пола хотя бы одного из горских народов. А имей место такой факт, его бы не оставили в тайне ни сам Пушкин, ни его знакомые. Что касается «кунака», то можно предположить, что для создания его образа Пушкин использовал впечатления от единственного возможного знакомства с представителем горцев - просветителем кабардинского народа Шорой Ногмовым. Согласно сведениям кавказоведа Адольфа Берже, Пушкин встречался с ним на Водах в 1820 году, помогал ему в переводах адыгских песен на русский язык. Ногмов, в свою очередь, «содействовал поэту в собирании местных преданий». Современные исследователи не имеют по этому поводу единого мнения. Одни считают, что знакомство имело место, другие относят сведения о нем к числу преданий кабардинского народа.

Многие персонажи только обозначены или названы по профессии или социальному положению - «московская барыня», «компаньонка» «две девки», «повар», «двое слуг», «казачка», «брат казачки», «зрелые невесты» и т. д. Роль таких лиц в развитии сюжета, как правило, четко не определена. Поэтому не будем заострять на них внимание, тем более, что к пушкинскому окружению или кавказских знакомым поэта они никакого отношения не имеют.