Пятигорск

«Ходил на провал...»

Есть «знаковые» названия, позволяющие сразу же сказать, о какой местности идет речь. Если Арбат - значит Москва, если Крещатик – Киев. Ну а если Провал, то, конечно, только Пятигорск. Ибо, хоть и много на Земле всяческих провалов, Провал – с большей буквы – один-единственный, тот, что зияет черной дырой в склоне горы Машук. Это таинственное отверстие в теле горы тревожило воображение наших предков. С каким трепетом они заглядывали в манящую бездну, над которой издавна клубилось густое облако легенд, преданий, мифов. Одни сострадали голубоглазой красавице, чьи горючие слезы превратились голубые воды подземного озера. Другие пугали огнедышащим змеем, пожиравшем в провальском жерле похищенных людей.

Публика образованная гадала, а что же такое Провал с научной точки, зрения: жерло потухшего вулкана? Заброшенная шахта? В конце концов, ученые пришли к выводу, что это – обычная карстовая пещера, потолок которой, истонченный испарениями горячей минеральной воды, рухнул под собственной тяжестью.

Казалось бы, столь прозаическое, объяснение не оставляет места для тайн. Но нет! Едва успели появиться на Горячих Водах первые лечащиеся, как тут же началось их паломничество к загадочному отверстию в горе. Вспомним запись в дневнике лермонтовского Печорина: «Вечером многочисленное общество отправилось пешком к провалу... К нему ведет узкая тропинка между кустарников и скал». Скучающую курортную публику привлекала возможность пощекотать себе нервы, заглядывая в тревожащую воображение черную бездну – «...барышни пищали и закрывали глаза» – замечаетает Печорин.

Запись в дневнике Толстого более сдержана и прозаична - о том, что он «ходил на провал», сообщается между упоминаниями о полученных письмах и питье чая. Видимо, объяснить это можно, прежде всего, тем, что путешествие к достопримечательному месту было уже не столь сложным, как несколько лет назад – вместо узкой крутой тропинки к Провалу уже вела удобная колесная дорога, проложенная в 1851-1852 годах. А, кроме того, едва ли молодой воин, уже побывавший в сражениях, стал бы замирать от ужаса, заглядывая в жерло воронки. Тем не менее, факт прогулки туда и записи о ней в дневнике говорят о том, что природный феномен вызвал интерес писателя.