|
Пятигорск |
«...Друг друга они не узнали»
Это, щемящие душу слова Михаил Юрьевич Лермонтов написал в Пятигорске незадолго до своей трагической гибели. Делая вольный перевод стихотворения Г. Гейне «Они любили друг друга…», поэт с тоской говорил в нем о разобщенности влюбленных, об их взаимном непонимании, которое не кончается в земной жизни, продолжаясь в вечности. Нет, он едва ли имел в виду себя или каких-то конкретных влюбленных. Тем не менее, слова из стихотворения, вынесенные в заголовок, странным образом отразили ситуацию, в которой он как раз тогда невольно оказался сам
Любовь, сильная, яркая, пришла к нему удивительно рано. Случилось это на Горячих Водах, летом 1825 года. Жили они с бабушкой, как известно, в доме бабушкиной сестры, генеральши Хастатовой. О том, однажды произошло там, юный поэт немного позже рассказал сам:
«Записка 1830 года, 8 июля, ночь. Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея десять лет от роду?
Мы были большим семейством на водах Кавказских: бабушка, тетушки, кузины. К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет девяти. Я не помню, хороша собой была она или нет. Но ее образ и теперь хранится в голове моей; он мне любезен, сам не знаю, почему. Один раз, я помню, я вбежал в комнату; она была тут и играла с кузиной в куклы: мое сердце затрепетало, ноги подкосились. Я тогда ни об чем еще не имел понятия, тем не менее это была страсть, сильная, хотя и ребяческая: это была истинная любовь... Я не знаю, кто была она, откуда, ...Белокурые волосы, голубые глаза, быстрые, непринужденность – нет; с тех пор я ничего подобного не видел или это мне кажется, потому что я никогда так не любил, как в тот раз. Горы Кавказские для меня священны... И так рано! В десять лет! О, эта загадка, этот потерянный рай до могилы будут терзать мой ум!»
Кто она, первая любовь великого поэта? Он так и не узнал этого, хотя позже не раз встречался с повзрослевшей белокурой девочкой. Правда, это выяснилось много лет спустя после его гибели. Уже в ХХ столетии Евгения Акимовна Шан-Гирей, дочь троюродного брата М. Ю. Лермонтова рассказала лермонтоведам: «Эта девочка была моя мать, она помнит, как бабушка ходила в дом Хастатовых и водила ее играть с девочками, и мальчик-брюнет вбегал в комнату, конфузился, и опять убегал, и девочки называли его Мишель».
Мы уже знаем, что матерью Евгении Акимовны была Эмилия Александровна Клинкенберг, падчерица генерала Верзилина, известная красавица, получившая прозвище «Роза Кавказа». Летом 1841 года она не только вошла в круг знакомых Лермонтова, но стала объектом его внимания и адресатом нескольких его стихотворных экспромтов. В доме Верзилиных Михаил Юрьевич проводил немало времени. Но ни он сам, ни «Роза Кавказа» так и не вспомнили о своей давней встрече и не узнавали друг в друге тех мальчика и девочку, которые виделись в доме Хастатовой. Лишь в конце 50-х годов, когда слава Лермонтова обрела всероссийские масштабы, и читателям стали известны многие, написанные им, строки, Эмилия Александровна, прочитав запись о любви, поразившей поэта в детстве, поняла, что была той самой девочкой, что играла в куклы с кузинами Мишеля. Тогда же или позже она рассказала об этом дочери. Рассказ сомнения не вызывает: в 1825 году Эмилии было девять лет.
Ее мать уже была замужем за генералом Верзилиным, а, стало быть, вхожа в дом вдовы-генеральши Хастатовой. И, приходя к ней в гости, конечно же, брала с собой дочь, зная, что туда приехали ее сверстницы.
Известно, что отношения Михаила Лермонтова с Эмилией Александровной отнюдь не были идиллическими. Есть немало оснований считать, что «Роза Кавказа» повинна, если уж не в смерти поэта, то, во всяком случае, в его ссоре с Николаем Мартыновым. Но это произошло много лет спустя, летом 1841 года. А детская встреча на Горячих Водах дает нам повод подивиться хитросплетениям их судеб, и, конечно, тому, что «друг друга они не узнали». А заодно не без удовлетворения заметить, что Пятигорск, так много давший великому поэту, стал еще и местом, где он испытал чувство первой любви, ставшей частицей большого чувства, которое он испытывал к удивительному южному краю. Ведь не зря же вспоминая этот эпизод, он воскликнул: «Горы Кавказские для меня священны...»
|