А. С. Пушкин и Северный Кавказ

«Я заехал на горячие воды...»

Вспомним, что из всего обилия пятигорских источников Пушкин особенно оценил серный горячий. Это вполне согласуется и с медицинской практикой тех лет. Так, главный врач кавказских вод Андрей Цеэ в книге, вышедшей в Петербурге в 1817 году, убежденно утверждал, что «по единогласному мнению и опыту всех врачей, бывших на Кавказе, с которыми и я по собственному замечанию согласен, мы по сие время не знаем в нашем отечестве другого средства, столь действительного в самых отчаянных случаях... как кавказские горячие воды. Ежели уже все прочие средства и разнородные меркуриальные составы тщетно употребляемы были, по известным или неизвестным нам причинам, то такие больные пользованием здешних горячих серных вод, часто без всякого другого пособия исцелялись, или по крайней мере приходили в такое состояние, что уже известными лекарствами можно было возвратить им совершенное здоровье».

После первого пушкинского визита на юг здесь, на водах, в 1823 году побывал 19-летний Михаил Глинка. Много лет спустя он вспоминал, что «вид теперешнего Пятигорска в то время был совершенно дикий, но величественный: домов было мало, церквей, садов вовсе не было; но так же, как и теперь, тянулся величественно хребет Кавказских гор, покрытых снегом, так же по равнине извивался Подкумок и орлы во множестве ширяли по ясному небу». Полагают, что посещение Аджи-аула у подножия Бештау вдохновило впоследствии композитора на создание лезгинки, вошедшей в цикл восточных танцев в опере «Руслан и Людмила».

Еще два года спустя у целебных ключей побывал Н. И. Гнедич. В 1825 году список посетителей вод был помещен в журнале «Отечественные записки». Среди прочих там значится и «Арсеньева Елизавета Алексеевна, вдова порутчица из Пензы, при ней внук Михайло Лермонтов». Это первое упоминание имени поэта в печати. Назовем еще и генерала Ивана Васильевича Сабанеева, чей портрет, среди других наших героев 1812 года, красуется в Военной галерее Зимнего дворца. Получив в сражениях четыре тяжелых раны, Сабанеев нуждался в лечении и по совету врачей решил отправиться на юг. Пребывание генерала на водах в 1825 году сопровождалось его посильным вкладом в благоустройство молодого курорта. Над каменной ванной с минеральной водой он распорядился поставить калмыцкую кибитку. «В ванну, — сообщают архивные документы, — Сабанеев назначил для себя вход с 4 до 8 часов утра, предоставив в прочее время дня пользоваться ею всем обоего пола желающим, о чем сделано от коменданта письменное извещение...». Источник долгое время именовался Сабанеевским.

Здесь же, в верхней части Горячей горы, подле источника, было возведено деревянное ванное здание с тем же названием. Оценить действие Сабанеевских ванн на себе имел полную возможность В. Г. Белинский — он их принял 50 и, по-видимому, проникся верой в их целительный эффект. «В самом деле, — писал он из Пятигорска в 1837 году, — судя по началу, я надеюсь воскреснуть от серной воды». Когда в самом начале XX века в Пятигорске были выстроены два новых великолепных ванных здания, питавшихся минеральной водой того же источника, то они получили название Ново-Сабанеевских. В советское время эти ванны стали называть Пушкинскими. Переименование, кажется, не слишком удачное, оно несправедливо по отношению к памяти боевого русского генерала, чье имя источник носил изначально. Да и великий национальный поэт едва ли был бы польщен тем, что его имя носит курортная лечебница.

Интереснее все же другое. Пушкин и Сабанеев встречались в 1822 году в Кишиневе и, можно сказать, при драматических обстоятельствах. Генерал прибыл в расположение 16-й пехотной дивизии для расследования событий, связанных с восстанием Камчатского полка, и деятельности М. Ф. Орлова и В. Ф. Раевского. Познакомившись с ситуацией, Сабанеев вскоре вынес суждение о «кишиневской шайке» — членах тайного общества и Пушкине — «органе этой шайки». Пушкину удалось подслушать разговор Сабанеева с Инзовым о предстоящем аресте В. Ф. Раевского и своевременно предупредить его. В 1824 году поэт посетил генерала в Тирасполе и был приглашен на ужин Сабанеевым, который дал согласие на встречу Пушкина с Раевским, томившимся в тираспольской крепости. Не вполне доверяя генералу, Пушкин уклонился от свидания с арестованным другом. Желая того или нет, Сабанеев посодействовал и русской словесности: сохранилось предание, что именно от него поэт услышал рассказ, послуживший позднее сюжетом для повести «Метель».

Но вернемся к поездке Пушкина. Как отмечает поэт в путевом дневнике, он «решился пожертвовать одним днем и из Георгиевска отправился в телеге к Горячим водам». Кто знает, какие причины заставили его изменить прямой маршрут в Грузию, — скорее всего, это был зов сердца, горячее желание еще раз вдохнуть воздух юности, тех далеких и «милых сердцу дней», когда «забытый светом и молвою» он исцелял свои недуги и тревоги холодным кипятком нарзана и дружбой братьев Раевских. Что представляла собою эта часть пути, мы можем узнать из «Записок во время поездки из Астрахани на Кавказ и в Грузию» Н. Нефедьева, побывавшего здесь всего двумя годами ранее поэта:

«По мере приближения к водам, с каждым шагом нетерпение мое возрастало, а мнимая близость гор еще более его увеличивала; ибо от самого Георгиевска, различая белизну каменьев и зелень сих гор и потому думая, что оне не далее 10 верст, я должен был ехать 40 верст! Ясный день способствовал удовлетворению нашего любопытства: горы были перед нами, по пословице, как на блюде. Чтобы удобнее наслаждаться грозным и вместе пленительным их видом, мы часто выходили из экипажей и шли пешком по душистой зелени, смешанной с различными цветами».

Нечто похожее пережил когда-то и сам Пушкин, приняв во время первой встречи с Кавказом снежные вершины за неподвижные облака на краю неба, на этот раз поэт провел в Пятигорске всего лишь несколько часов и нашел на водах «большую перемену», которой молодой курорт был обязан генералу А. П. Ермолову, прекрасно понимавшему значение этой лечебной базы для войск Отдельного Кавказского корпуса. В стихотворении, написанном здесь еще в 1820 году, Пушкин отметил присутствие на водах и «юных ратников на ранних костылях» (так же, как потом и Лермонтов в «Княжне Мери»; в Пятигорске у источника Печорин замечает, что «несколько раненых офицеров сидели на лавке, подобрав костыли, бледные, грустные»). Когда в 1826 году в городе началось строительство каменного здания Николаевских ванн, то под фундамент была заложена плита с высеченным на ней именем Ермолова. В Пятигорске и по сей день одно из лучших ванных зданий носит название Ермоловских.

Именно «проконсул Кавказа» положил начало продуманному и планомерному устройству курортной местности, «Из Георгиевска я заехал на Горячие воды, — читаем в первой главе «Путешествия в Арзрум». — Здесь нашел я большую перемену... Нынче выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведен но склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость... Признаюсь: Кавказские воды представляют ныне более удобностей; но мне было жаль их прежнего дикого состояния...».

В наступлении цивилизации на владения «природы дикой и угрюмой» Пушкин готов был признать «естественный ход вещей», но с понятной грустью вспоминал то время, когда «ванны находились в лачужках, наскоро построенных. Источники, большею частию в первобытном своем виде, били, дымились и стекали с гор по разным направлениям, оставляя по себе белые и красноватые следы». А сам поэт черпал «кипучую воду ковшиком из коры или дном разбитой бутылки» и карабкался по крутым каменным тропинкам над неогороженной пропастью пятигорского Провала. Воспоминания о днях, проведенных здесь с семьей генерала Раевского, сопровождали Пушкина на обратном пути в Георгиевск. В наступавших сумерках контуры Бештау на горизонте становились все чернее, а потом расстаяли в темноте. Внизу шумел по кремням Подкумок. Может быть, именно в эти минуты рождались строки:

Все тихо — на Кавказ идет ночная мгла.
Мерцают звезды надо мною.
Мне грустно и легко, печаль моя светла...

На следующее утро, покинув Георгиевск, поэт отправился в Екатериноград, откуда в то время начиналась Военно-Грузинская дорога.

Приведем еще несколько строк из упомянутой книги Нефедьева, где отмечены и замечательные нововведения на водах, и подробности курортного быта, и та роль, которую стремительно приобрела здесь за истекшие несколько лет поэзия Пушкина:

«Цепь каменного утеса по правую сторону дороги, не обещавшая конца, в одно мгновение исчезла и треугольная лощина вдавшись узким концом в недра Машуки, явила картину совершенно волшебную! Огромный прекрасной архитектуры дом, весь из дикого камня, устроенный от казны для гостиницы, и дом главного доктора Конради, открыли нам правильную улицу, образованную с одной стороны вообще весьма красивыми домами, а с другой утесом, откуда горячие источники с шумом низвергаются в водопроводы новых превосходнейших ванн, сооружаемых благодетельным правительством при самой подошве утеса. Против сего единственного в своем роде здания на площади гремела военная музыка; а нарядные дамы и кавалеры прогуливались по чистой, тщательно вы планированной улице, где по средине струится кислосерный ручей, ниспадающий с горы, которая составляет оконечность селения и лощины к Машуке...

Я заметил, что все посетители вод получают здесь общее свойство любезности: они, как будто из реки Леты, пьют из здешних источников забвение житейской суетности и живут для одних чистых наслаждений. Всего приятнее видеть простоту, заменяющую тягостные этикеты; здесь первейшие в государстве люди слагают с себя внешние знаки почестей и украшаясь одними внутренними достоинствами, изгоняют скучную принужденность и одушевляют общество.

Занятия на водах у всех, кажется, одинаковы: все пациенты начинают день тем, что отправляются к ваннам Ермоловским, Варвациевским и Сабанеевским, смотря по роду болезни и по совету медика... Дороги к ваннам каждое утро наполняются проходящими: иные спешат туда, другие возвращаются закутанные в плащи и имея обыкновенно за собою людей с ношами белья, ковров и подушек. Оставляя немногому числу страдальцев пользоваться горячею до 35 водою ванн Ермоловских, прочие предоставляют себе нежить чувства в источниках Варвациевских и Сабанеевских, преимущественно же в сих последних, где теплота уменьшается до 28°. Находящийся на пути к ним кислосерныи источник ежедневно собирает около себя все ощество; ибо все непременно должны по утру и вечером пить из него воду... Нигде нельзя так скоро знакомиться, как у ванн: здесь всегда встречаются одни и те же лица, и разделяя общую участь ожидать иногда по нескольку часов очереди, вступают в разговоры о роде болезни каждого, о действии вод, о том кто откуда приехал, о новостях местных и сторонних, и проч., а часто любители литературы являются с журналами, с кипами стихов, и там, где за несколько десятков лет собирались черкесы, чтобы с высот нетерпеливыми взорами приветствовать возвращающихся с добычею хищных своих собратий, там гремит теперь поэзия и вторится имя Пушкина!».

Читать на тему: Пушкин и Северный Кавказ (Автор: Л. А. Черейский)