А. С. Пушкин и Северный Кавказ

«Свидетель Екатерининского века»

Имя Николая Николаевича Раевского связывают обычно с первой поездкой Пушкина на Кавказ в 1820 году, когда поэт побывал здесь с семьей прославленного генерала. Знакомство же самого Раевского с Кавказом началось намного раньше. Боевое крещение он принял под Бендерами, где впервые услышал свист турецких пуль. Будучи племянником всемогущего Потемкина, мог бы рассчитывать на быстрый взлет в военной карьере. Однако дальновидный покровитель пособил своему любимцу странным образом: отправил его в казачий полк с предписанием употреблять Раевского рядовым казаком. Школа горячей и опасной службы, говоря по-военному, «на передке», т. е. в аванпостах, атаках и партизанских рейдах, оказалась столь действенной, что Раевский окончил кампанию уже подполковником и на двадцатом году жизни получил под начало кавалерийский полк.

Князь Потемкин составил для него особое наставление, из которого Раевский успел вызубрить только первые строки: «Старайся испытать, не трус ли ты; если нет, то укрепляй врожденную смелость частым обхождением с неприятелем». Наставление светлейшего Раевский потерял, но, судя по всему, особенно в нем и не нуждался: он воевал впоследствии с поляками, шведами, французами, а потом снова с турками на Дунае. Одно время он стоял на Кавказской линии с Нижегородским драгунским полком, и здесь в Георгиевске в 1795 году родился его старший сын Александр. Раевский, наряду с А. П. Ермоловым и М. И. Платовым участвовал в персидском походе графа В. А. Зубова, когда русские войска пробились за грани Кавказа.

Войну 12-го года он встретил, командуя корпусом в армии П. И. Багратиона. В бою под Салтановкой сам водил пехоту в штыки и, оттеснив маршала Даву, дал возможность Багратиону увести армию за Днепр. Защищал Смоленск и навеки прославил свое имя в Бородинском бою, в котором вместе с ним сражались его сыновья Александр и Николаи (о чем в стихах упомянули Жуковский и Пушкин).

В «Битве народов» под Лейпцигом получил ранение в плечо.

но остался в строю до конца боя. Ратный путь окончил генералом от кавалерии, на его надгробии выбита эпитафия:

В Смоленске он был щит,
В Париже меч России.

Раевский был связан личной дружбой с Ермоловым и Багратионом. Пушкин называл его великим человеком. «Я не видел в нем героя, славу русского войска, — признавался он, — я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою; снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатериненского века, памятник 12 года; человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества».

Испытать себя в жизни Раевскому довелось не только «частым обхождением с неприятелем», но и ударами прихотливой фортуны: при императоре Павле он был исключен из службы; по делу о 14 декабря арестовали его сыновей (вскоре они были выпущены с «очистительным аттестатом»). Два его зятя — С. Г. Волконский и М. Ф. Орлов — также подверглись аресту, первого отправили на каторгу в Сибирь, второй был навсегда исключен из службы и отдан под надзор полиции.

У генерала и его супруги Софьи Алексеевны (внучки М. В. Ломоносова) было шестеро детей: два сына и дочери Екатерина, Елена, Мария и Софья. С Николаем Раевским-младшим, офицером лейб-гвардии Гусарского полка, Пушкин познакомился еще в лицейские времена. Знакомство перешло в дружбу, о которой поэт писал вскоре брату Льву: «Ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные». Николаю Раевскому Пушкин посвятил «Кавказского пленника», а намечая, уже годы спустя, новое путешествие на Кавказ, сообщал об этом и Тифлис служившему там брату: «Из Петербурга поеду в чужие края, т. е. в Европу, или восвояси, т. е. во Псков, но вероятнее в Грузию, не для твоих прекрасных глаз, а для Раевского». Находясь в действующих войсках, он, по рае сказу очевидца, не расставался со старым другом, занимал с ним одну палатку и не отставал от него в боях с турками. Так же, как когда-то его отец, Николай Раевский был командиром Нижегородского драгунского полка, входившего в Отдельный Кавказский корпус. За «излишнюю близость» со ссыльными декабристами император Николай на несколько лет отрешил его от службы.

С полковником Александром Раевским Пушкин познакомился на Горячих водах в 1820 году. Тот в это время служил на Кавказе и сопровождал Ермолова в его экспедициях и походах. Скептицизм и саркастический ум Александра произвели на поэта сильное впечатление. «Сила его обаяния, — замечает современник, — заключалась в резком и язвительном отрицании». Сам Пушкин предрекал ему блестящее будущее, считая, что он «будет более нежели известен».

Побывали с генералом на водах и две его младшие дочери Софья и Мария (в будущем жена С. Г. Волконского, отправившаяся за ним в Сибирь). Раевские и Пушкин провели на Пятигорье два месяца, испытав на себе силу знаменитых целебных ключей. «Рюматизм не чувствую, — признавался обнадеженный действием вод генерал,— но это может только в здешнем климате, а избавился ль их, это покажет время...». Спутники съездили и на «благодетельный железный горячий ключ, в Бештовой горе находящийся».

Подробности пребывания на Кавказе, а также впечатления Н. Н. Раевского-старшего известны по его письмам к старшей дочери Екатерине, которые он отправлял отсюда с каждой почтой (то есть каждую неделю). «Воды горячие истекают из горы, называемой Мечук, над рекой Подкумок лежащей; — делится он наблюдениями, — самый низкий ключ не менее 6 или 7 сажен вышины, истекают от подошвы небольшой долины, в которой все селение расположено в 2 улицы; я приметил до 60 домов, домиков и лачужек, и как сего недостаточно для приезжающих, то нанимают калмыцкие кибитки, палатки и располагаются лагерями, где кому полюбится, и как будто подделываются нестройной здесь природе. Ванны старые, хотя стоят казне довольно дорого, ни вида, ни выгод не имеют, новые же представляют и то и другое и возможную чистоту и опрятность. Вид из оных наиприятнейший на Бештовую гору или Пятигорию, ибо по оной бывшее тут в древности княжество называлось...»

Генерал вставал в пять часов утра, купался в источнике, потом пил кофий и проводил досуг за картами, иногда читал, а больше прогуливался с семейством по округе. Особенно радовал его взор вид живописного селения: «Сестры купаются по одному разу, а когда жарко — по два, в воде кисло-серной, теплотою как парное молоко, единственно для забавы, я — в горячей, имеющей выше 38-ми градусов, и часто прихожу заблаговременно пользоваться с галерей видом наиприятнейших гор и забавным сего селения и жителей, карикатурных экипажей, пестроты одеяний; смесь калмыков, черкес, татар, здешних казаков, здешних жителей и приезжих — все это под вечер движется, встречается, расходится, сходится и все до безделицы с галерей новых ванн глазам вашим открыто».

Молодежь развлекалась, как могла: однажды устроили лотерею, и Пушкин отдал для розыгрыша свое кольцо. Выиграла его Мария Раевская. Вечером на Петров день гарнизон Константиногорской крепости устроил маленький фейерверк.

Новые впечатления принесла поездка на «железные воды бештовые». Местность, где ныне расположен знаменитый Железноводск, не только имела первобытный вид, но и таила опасностью. Семью генерала сопровождал конвой из 30 солдат и 30 казаков. Жить приходилось в калмыцких кибитках. «Места так мало, — сообщает Раевский дочери, — что 100 шагов сделать негде — или лезть в пропасть, или лезть на стену. Но картину перед собой имею прекрасную, т. е. гору Бештовую, которая между нами и водами, которые мы оставили. Купаюсь три раза, ем один раз, играю в бостон, — вот физическое упражнение, а душою с вами...»

В это время Пушкин создает стихотворение «Я видел Азии бесплодные пределы...», — где слово «бесплодный» означает, скорее всего, «выжженный солнцем», что следует из сопоставления со строкою письма поэта к брату Льву («Кавказский край, знойная граница Азии, любопытен во всех отношениях») и к тому же весьма свойственно нашему ландшафту в разгаре лета. Здесь Пушкин впервые вводит в стихотворный текст реальный гидроним Пятигорья — название реки Подкумок:

Подкумка знойный брег, пустынные вершины...

Помимо поэтического описания местности он приводит и выразительную характеристику зарождающегося курорта:

Ужасный край чудес!., там жаркие ручьи
Кипят в утесах раскаленных,
Благословенные струи!
Надежда верная болезнью изнуренных.
Мой взор встречал близ дивных берегов
Увядших юношей, отступников пиров,
На муки тайные Кипридой осужденных,
И юных ратников на ранних костылях,
И хилых стариков в печальных сединах.

Беглый обзор недужных посетителей Кавказских Минеральных Вод вполне согласуется с медицинскими показаниями, содержащимися в научной литературе того времени. Стихотворение не было опубликовано при жизни Пушкина, но этот первый краткий очерк «водяного общества» поэт во многом, как увидим, еще повторит (причем иногда дословно), приведя на берега Подкумка своего главного героя — Евгения Онегина.

Упоминая «благословенные струи», Пушкин знал, о чем писал, так как на себе испытал их целительный эффект. «...Воды мне были очень нужны, — сообщает он брату, — и черезвычайно помогли, особенно серные горячие. Впрочем, купался в теплых кисло-серных, в железных и в кислых холодных. Все эти целебные ключи находятся не в дальном расстоянье друг от друга, в последних отраслях Кавказских гор».

Побывав на Железных и Кислых водах, путешественники отправились в дорогу — в Тамань, проделав опасный маршрут по правому берегу пограничной тогда Кубани. С левого, черкесского, берега в любой момент можно было ждать нападения. «Видел я, — пишет поэт, — берега Кубани и сторожевые станицы — любовался нашими казаками. Вечно верхом, вечно готовые драться...». Память о днях, проведенных под полуденным небом, Пушкин навсегда сохранил в своем сердце. «Суди, — признавался он брату, — был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства; жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался...».

Читать на тему: Пушкин и Северный Кавказ (Автор: Л. А. Черейский)