А. С. Пушкин и Северный Кавказ

«Один из самых умнейших и благонамереннейших людей в России»

«Поэты суть гордость нации», — так говорил сам Ермолов, и поэты, по-видимому, платили ему взаимностью. В большом стихотворении «Певец во стане русских воинов», посвященном героям 1812 года, Жуковский назвал его «витязем юным», причем вполне справедливо, так как 35-летний Ермолов был тогда заметно моложе остальных наших полководцев. Этим же поэтическим выражением — «витязь юный» — воспользовался потом и Рылеев, а в оде на день тезоименитства великого князя Александра Николаевича (будущего императора Александра II) он вновь упомянул Ермолова — уже как победоносного покорителя Кавказа:

Проникнут силою рассказа,
Он за Ермоловым вослед
Летит на снежный верх
Кавказа И жаждет славы и побед.

После грозного пушкинского императива («Смирись, Кавказ: идет Ермолов!») трудно было найти более впечатляющую поэтическую формулу, и Полежаев в поэме «Чир-Юрт» во многом повторяет его интонацию и лексику:

Ермолов, грозный великан
И трепет буйного Кавказа!
Ты, как мертвящий ураган,
Как азиатская зараза,
В скалах злодеев пролетал;
В твоем владычестве суровом,
Ты скиптром мощным и свинцовым
Главы Эльбруса подавлял!

Грибоедов несколько лет служил на Кавказе секретарем «по дипломатической части» при Ермолове и считал его «одним из самых умнейших и благонамереннейших людей в России». Получив в крепости Грозной приказ об аресте Грибоедова по делу о 14 декабря, Ермолов предупредил об этом поэта, и тот успел сжечь все опасные бумаги. В письме к Кюхельбекеру в ноябре 1825 года он дал своему патрону восторженную характеристику («...патриот, высокая душа, замыслы и способности точно государственные, истинно русская, мудрая голова»), но здесь же, впрочем, проницательно и заметил: «Это не помешает мне когда-нибудь с ним рассориться...». Слова Грибоедова вполне оправдались, не более чем через год в письме к Бегичеву он сообщает: «С А. П. у меня род прохлаждения прежней дружбы...». И, словно оправдываясь, строчкой ниже ставит свой, можно сказать, хронологический диагноз: «Старик наш человек прошедшего века». Ермолов же, в свою очередь, знаменитую комедию находил скучной (Пушкину сказал, что от стихов Грибоедова «скулы болят») и до конца дней хранил к ее автору неприязненное отношение. Мемуарист передает эпизод, когда негативная оценка Грибоедова, высказанная Ермоловым публично, тут же нашла столь же публичный отпор. При громадном авторитете Ермолова в московском обществе тех лет эту дерзость полагалось бы считать невероятной, если бы не личность его неожиданного оппонента. «Чаадаев пересказывал, — вспоминает современник, — будто Ермолов во дни своего величия, во дни командования на Кавказе и сношений с персидским правительством, был почему-то Грибоедовым недоволен, а потом позволил себе, уже после его умерщвления, клеветать на его нравственный характер. Будто бы в Москве, в разговоре, в довольно многолюдном обществе, он сказал, что «Грибоедов был человек черный», и тут же был Чаадаевым остановлен словами: «Кто же этому поверит, Алексей Петрович?» Если это правда, то всякий, кто помнит личность Ермолова, конечно, ни на минуту не усомнится, что такого противоречия Ермолов Чаадаеву никогда не простил...».

Сколь скупыми, столь же сильными чертами психологический портрет Ермолова нарисовал в «Былом и думах» А. И. Герцен: «Его насупленный, четвероугольный лоб, шалаш седых волос и взгляд, пронизывающий даль, придавали красоту вождя, состаревшегося в битвах...».

Читать на тему: Пушкин и Северный Кавказ (Автор: Л. А. Черейский)