А. С. Пушкин и Северный Кавказ

«Старый памятник, обновленный Ермоловым»

В кавказском дневнике, описывая переезд через Крестовый перевал, Пушкин оставил замечание об одном удивительном памятнике. «Мы подымались все выше и выше, — сообщает поэт. — Лошади наши вязли в рыхлом снегу. Я с удивлением смотрел на дорогу и не понимал возможности езды на колесах. Мы достигли снежной вершины Кавказа. В это время услышал я глухой грохот. — Обвал, — сказал мне полковник. Я оглянулся и увидел в стороне огромную груду снега, которая сыпалась и медленно съезжала с крутизны. Наконец увидели мы на самой вершине горы крест — памятник Петра, обновленный Ермоловым, и начали спускаться».

Все бы хорошо, да только к императору Петру перевальный крест никакого отношения не имеет. В дальнейшем, уже работая над первой главой «Путешествия в Арзрум», Пушкин исправил допущенную историческую неточность: «Мы достигли самой вершины горы. Здесь поставлен гранитный крест, старый памятник, обновленный Ермоловым».

Гранитный ермоловский крест был столь приметной и оригинальной деталью ландшафта, что невольно привлекал к себе внимание всех проезжающих. Краткая дорожная заметка Пушкина имеет, оказывается, широкий исторический и литературный контекст. Чтобы досконально уяснить ее смысл, мы обратимся к произведениям нашей классики, а иногда и к путевым запискам людей безвестных, но наблюдательных.

Осенью 1837 года Лермонтов возвращался из кавказской ссылки. «Я ехал на перекладных из Тифлиса», — так незатейливо начнет он впоследствии свой знаменитый роман. Но впечатления поэта отразились не только на страницах «Героя нашего времени». «Я снял на скорую руку виды всех примечательных мест, которые посещал, — пишет Лермонтов с дороги Святославу Раевскому, и везу с собою порядочную коллекцию...».

В середине декабря во Владикавказе поэта видел его товарищ по Юнкерской школе Василий Боборыкин: «М. Ю. Лермонтов, в военном сюртуке, и какой-то статский (оказалось, француз-путешественник) сидели за столом и рисовали, во все горло распевая... Я спросил, что они рисуют, и узнал, что в проезд через Дарьяльское ущелье, отстоящее от Владикавказа, как известно, в двадцати-сорока верстах, француз на ходу, вылезши из перекладной телеги, делал croquis (фр. наброски) окрестных гор; а они, остановясь на станциях, совокупными стараниями отделывали и даже, кажется, иллюминовали эти очертания».

Кавказскую коллекцию Лермонтов, добрая душа, раздарил родственникам и друзьям. Со временем почти все картины нашли пристанище в столичных музеях. Одна, написанная поэтом для бабушки, осталась в родных Тарханах. Другая — «Крестовая гора» — оказалась волею судеб в далеком и столь любимом Лермонтовым Пятигорске. «Крестовая гора» — одно из лучших его живописных творений. Слева и справа на полотне поднимаются крутые гранитные утесы, обрамляя заснеженный склон Крестовой, реющей на фоне голубого неба. Сразу вспоминаются строки из повести «Бэла»: тут и «груды снега, готовые, кажется, при первом порыве ветра оборваться в ущелье», и «глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною прыгая по черным камням». У подножия горы — военный пост и чуть поодаль — одинокая повозка, поднимающаяся на перевал. Такую обстановку осенью 1837 года здесь, видимо, и застал поэт, странствующий «с подорожной по казенной надобности».

Подлинность картины не вызывает сомнений и удостоверена писателем В. Ф. Одоевским, сделавшим на ее оборотной стороне следующую надпись: «Эта картина рисована поэтом Лермонтовым и подарена им мне при последнем его отъезде на Кавказ. Она представляет Крестовую гору — место его смерти. Кн. В. Одоевский». Все так кроме одной явной ошибки: Лермонтов погиб не у Крестовой в Грузии, а у подножия Машука в Пятигорске. Но сам Одоевский на Кавказе никогда не был и о месте гибели своего младшего друга имел весьма смутное представление. А вот в том, что на картине изображена именно гора Крестовая, сомнений нет: и на полотне и в реальном ландшафте ее отличает высокий каменный крест, установленный на вершине.

О каменном кресте, поставленном здесь «по приказанию г. Ермолова», Лермонтов упоминает и в романе «Герой нашего времени», описывая переезд через Кавказские горы. Максим Максимыч указывает своему спутнику на «холм, покрытый пеленою снега; на его вершине чернелся каменный крест, и мимо его вела едва-едва заметная дорога...».

Крест, водруженный на перевале, оказался столь приметной деталью местности, что о нем упоминает почти каждый русский путешественник, пересекший Кавказские горы в первой половине девятнадцатого столетия. Вот редкая теперь книга Н. Н. «Записки во время поездки из Астрахани на Кавказ и в Грузию в 1827 году». Ею пользовался еще А. С. Пушкин, работая над «Путешествием в Арзрум». «На вершине Крестовой горы, — сообщает автор, — воздвигнут гранитный крест, пиедестал коего исписан именами многих проезжающих».

А в печати того времени вокруг перевального креста разгорелась настоящая полемика. Все началось с книги французского консула в Тифлисе, известного путешественника и ученого Гамба (о нем Лермонтов упоминает в романе). Его записки вышли в свет в 1824 году в Париже под названием «Путешествие в Южную Россию и преимущественно в Кавказские области». Отдельные главы публиковались и в русских журналах. Гамба, не поняв настоящего названия горы — Крестовая, пишет о ней как о горе святого Христофора («одна из достопримечательнейших гор, через которые пролегает дорога, есть гора Св. Христофора»).

Впоследствии ученый француз имел много поводов пожалеть о своей злополучной ошибке, ибо она вызвала ряд едких откликов других авторов, более сведущих в кавказской топонимике. Барон Федор Корф заметил, что «путешествуя по чужой земле и не зная туземного языка, должно с большей осмотрительностью описывать то, что видишь, если не хочешь крестить православную Кресто вую гору в гору Св. Христофора, каковой на всем земное шаре, сколько мне известно, не существует», и советовал Гамба в последующих изданиях его книги неправильное название горы просто вымарать.

Ошибку француза попытался исправить сотрудник «Московского телеграфа» в статье «Путешествие в Грузию»: «На самой высокой точке переправы через Кавказское ущелье — на вершине Крестовой горы — императором Петром Великим поставлен крест в ознаменование перехода им сими местами с войском своим. Отсюда начало названия горы Крестовой». Но и тут не все верно. Петр I с войском перехода через Кавказские горы не совершал. Об этом тогда же справедливо заметил Платон Зубов: «Не нужно, кажется, прибегать к пособию истории, которая ясно доказывает, что император с войском следовал берегом Каспийского моря (почти 400 верст восточнее Крестовой горы, по прямой линии), следовательно, не мог поставить сего креста...».

Автору «Московского телеграфа» справедливо возразил и Павел Бестужев, младший из пяти братьев-декабристов. Сосланный рядовым на Кавказ, он за отличия получил офицерский чин. В 1838 году в «Сыне отечества» была напечатана его заметка (по недоразумения опубликованная под псевдонимом его старшего брата, знаменитого писателя Александра Бестужева — «Марлинский»), в которой говорилось: «...русскому путешественнику стыдно не знать, что Петр I никогда не проходил чрез Кавказские горы и поэтому не мог поставить креста на Крестовой горе...». Павлу Бестужеву вторит и Лермонтов в своем романе: «...Об этом кресте существует странное, но всеобщее предание, будто его поставил император Петр I, проезжая через Кавказ; но, во-первых, Петр был только в Дагестане, и, во-вторых, на кресте написано крупными буквами, что он поставлен по приказанию г. Ермолова, а именно в 1824 году. Но предание, несмотря на надпись, так укоренилось, что право, не знаешь, чему верить, тем более что мы не привыкли верить надписям».

В упомянутом уже письме к Святославу Раевскому Лермонтов сообщил, что «лазил на снеговую гору (Крестовая) на самый верх, что не совсем легко; оттуда видна половина Грузии как на блюдечке. «...Вот тогда, видно, поэт и прочитал то, что «на кресте написано крупными буквами». Текст этой надписи сохранили для нас записки известного в прошлом на Кавказе журналиста Е. Вердеревского:

«Во славу Бога, в управление Грузией Генерала-от-Инфантерии Ермолова, управляющий горскими народами майор Давыд Кананов. 1824 г.»

Те же сведения сообщает и В. Мельницкий в статье «Переезды по России в 1852 году», уточняя, что надпись сделана по-грузински и по-русски, а сам крест — «чугунный; хорошей работы, поставлен на гранитном пьедестале»

Что же касается «всеобщего предания», о котором говорит Лермонтов, то оно, действительно, «странное». Петр I побывал на западном берегу Каспийского моря и в прилегающих к нему районах Дагестана, где на берегу реки Сулак заложил большое укрепление Святой Крест, но это было в 1722 году, то есть за столетие до того, как крест на перевале был «поставлен по приказание г. Ермолова, а именно в 1824 году». Достоверно в этом предании, пожалуй, лишь то, что оно соотносит появление креста на перевале с какими-то более ранними событиями. Попробуем разобраться. Нет сомнений, что Крестовая гора и перевал получили свое название от креста. Но вот когда это произошло? Утвердилось мнение, что именно в 1824 году. Вот что сообщает об этом весьма авторитетный «Путеводитель по Кавказу» Е. Вейденбаума: «Перевал через Главный хребет называется обыкновенно крестовым. Название это возникло вследствие того, что в 1824 году управлявший тогда горскими народами майор Давид Кананов поставил на старой дороге каменный крест для обозначения точки перевала».

Эти же сведения повторяют и Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, и Большая Советская Энциклопедия, и Краткая географическая, и современные путеводители по Военно-Грузинской дороге. Да, как будто все ясно. Но вот что странно: название горы — Крестовая — встречается и до 1824 года. Например, в путевых записках А. С. Грибоедова, впервые посетившего Грузию еще в 1818 году:

«Ужасное положение Коби — ветер, снег кругом, вышина и пропасть. Идем все по косогору; узкая скользкая дорога, сбоку Терек; поминутно все падают, и все камни и снега, солнца не видать. Все вверх, часто проходим через быструю воду, верхом почти не можно, более пешком. Усталость, никакого селения, кроме трех, четырех осетинских лачужек, еще выше и выше, наконец добираемся до Крестовой горы». Впечатление от кавказской природы было настолько сильным, что отголоски его можно найти в первой редакции «Горя от ума», где Чацкий, рассказывая о своих странствиях, вспоминает:

...Я был в краях,
Где с гор верхов ком снега ветер скатит,
Вдруг глыба этот снег в паденьи все охватит,
С собой влечет, дробит, стирает камни в прах,
Гул, рокот, гром, вся в ужасе окрестность.

Получилось так, что трое великих русских поэтов — Грибоедов, Пушкин и Лермонтов — не только сами проделали путешествие по Военно-Грузинской дороге, но и провели этим путем своих героев: Чацкого, Онегина («Он видит: Терек своенравный крутые роет берега...») и Печорина.

Чтобы собрание русских поэтов, обративших внимание на перевальный крест, было полным, назовем еще одного из них, чья воинская слава вот уже более полутора столетии соперничает с литературной, — Дениса Давыдова. Его записки о персидском походе 1826 года дарят нам еще несколько замечаний об истории креста, тем более ценных, что они могли быть сделаны со слов Грибоедова или самого Ермолова:

«Крестовая гора, самая возвышенная точка высот, по коим едешь от Коби до Тифлиса, есть истинный пункт перевала через Кавказ. Вокруг нее находятся горы гораздо выше ее. Она получила сие название от креста, который был водркжен на ней первыми русскими, перешедшими за во время Екатерины, но так как крест деревянный сгнил, то Ермолов заменил его огромным крестом, высеченным из гранита с таким же подножием».

Но пойдем дальше. В тоненькой книжечке «Отечественных записок» за 1822 год помещено «Руководство для проезжающих Кавказские горы», где есть и описание креста и даже приводится текст надписи на нем, но не «ермоловской», а совсем другой: «На половине сей дороги, — сообщает безымянный автор «Руководства», — нужно переправляться чрез хребет весьма высокой горы, называемой Крестовою... Здесь поставлен каменный крест с следущею надписью: «Крест сей воздвигнут в память строения дороги, сделан попечением Подполковника Казбека, 1809 года».

Подполковник Казбек — это князь Габриэл Казибегович Казбеги, получивший впоследствии чин генерал-майора русской службы, дед знаменитого писателя Александра Казбеги. Он был правителем области Хеви, и в обязанности его входило поддерживать хорошее состояние Военно-Грузинской дороги. (Кстати сказать, самого Габриэла Пушкин здесь уже не застал, тот умер еще в 1817 году, но познакомился с его сыном Михаилом — «молодым горцем красивой наружности», свидетельствует спутник поэта Н. Б. Потокский. Сам Пушкин описал встречу с каким-то другим «князем Казбеком», великаном лет сорока пяти).

Кавказская тема была, видимо, весьма популярна в «Отечественных записках» — годом ранее они поместили очерк И. Ейхфельда «Кавказская дорога» (1821, № 12). И этот путник не прошел мимо гранитного изваяния:

«Едва оставишь долину сию, как должен всходить верст с 10 на высочайший хребет, составляющий истинную границу между Севером и Югом. Он делит воды и климаты. На вершине его найдете вы крест, означающий предел утомлений ваших...». Но и это не все. Оказывается, крест на перевале появился еще раньше! В одном из номеров «Вестника Европы» за 1805 год некто М. Воронченков напечатал «Письмо из Грузии в Астрахань», в котором сообщал следующее: «Тотчас за селением Коби, лежащим недалеко от Казбека, начинается взъезд на гору Кашаур... Сия гора разделена глубокою долиною на две, на Крестовую и Кашаурскую. Перевал так называется потому, что на ней подле самой дороги Потемкин водрузил крест каменной.. .».

Имеется в виду первый наместник Саратовской и Кавказской губерний граф Павел Сергеевич Потемкин, родственник могущественного фаворита Екатерины II. Осенью 1784 года он действительно совершил поездку по Военно-Грузинской дороге в Тифлис, но сведений о том, был ли по его приказу водружен на перевале крест, разыскать пока не удалось. «Старый памятник, обновленный Ермоловым», связанный для нас с именами Пушкина и Лермонтова, хранит свою тайну Разгадка ее кроется, вероятно, в глуби веков. В кавказском путеводителе Григория Москвича, вышедшем в начале XX столетия, сообщается, что впервые крест на перевале был поставлен еще грузинским царем Давидом Возобновителем, дедом царицы Тамары.

Также и знаток Кавказа, неутомимый путешественник и фотограф Г. И. Раев упомянул в своем «Каталоге кавказским видам и типам» (1897), что «исторический крест на перевале на высоте 7719 ф. поставлен царем Давидом». Автор же «Впечатлений и воспоминаний покойника», опубликованных журналом «Библиотека для чтения» в 1848 году, приводит легендарные сведения о том, что «по преданию жителей, на этом месте персидский царь Кир распинал непокорных скифов...».

Осененная крестом высшая перевальная точка Военно-Грузинской дороги надолго врезывалась в память каждому путнику. Причиной тому служило и важное ее местоположение — в самых недрах Кавказа, и впечатляющий горный ландшафт вокруг, и ореол таинственных легенд и преданий. Не случайно Лермонтов, прекрасно владевший жанром пейзажа и в живописи и в литературе, навсегда запечатлел Крестовую гору на полотне и в романе «Герой нашего времени». Вероятно, именно о перевальном кресте вспомнил и Пушкин, когда в послесловии к повести черкесского писателя Султана Казы-Гирея определил этот древний христианский символ, вознесенный над Кавказом, как «хоругвь Европы и просвещения».

Читать на тему: Пушкин и Северный Кавказ (Автор: Л. А. Черейский)