А. С. Пушкин и Северный Кавказ

«Вослед блестящего героя»

Паскевич был женат на двоюродной сестре Грибоедова и помог ему выйти с очистительным аттестатом из-под следствия по делу о 14 декабря. При Паскевиче Грибоедов достиг своей дипломатической вершины: он оформил Тур-кманчайский мирный договор с Персией, то есть документально закрепил то, чего Паскевич добился силой оружия.

И все же в историю русской литературы Паскевича вписал другой Александр Сергеевич. Это сделал Пушкин в своем «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года». Одни приняли эту книгу как сатиру, другие находили, что Пушкин проделал столь долгий путь, «чтобы воспеть подвиги своих соотечественников». Отвергая и то, и другое, поэт замечает в предисловии к «Путешествию»: «...Я устыдился бы писать сатиры на прославленного полководца, ласково принявшего меня под сень своего шатра и находившего время посреди своих великих забот оказывать мне лестное внимание».

В войсках Паскевича Пушкин провел более месяца и присутствовал при сдаче турками Арзрума. «Граф предлагал мне быть свидетелем дальнейших предприятий, — пишет поэт. — Но я спешил в Россию... Граф подарил мне на память турецкую саблю. Она хранится у меня памятником моего странствования вослед блестящего героя по завоеванным пустыням Армении». На сабельном клинке была сделана надпись: «Арзрум, 18 июля 1829». Имя Паскевича встречается в путевом дневнике поэта и в письме с Кавказа Федору Толстому («Теперь прею в Тифлисе, ожидая разрешения графа Паскевича»).

Менее известно другое. В 1831 году, во время польского восстания, Паскевич взял Варшаву. Это событие пришлось на день Бородинского сражения — 26 августа. И Пушкин написал стихотворение «Бородинская годовщина», в котором две лестные строфы посвятил Паскевичу:

Победа! сердцу сладкий час!
Россия! встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!..
Но тише, тише раздавайся
Вокруг одра, где он лежит,
Могучий мститель злых обид,
Кто покорил вершины Тавра,
Пред кем смирилась Эривань,
Кому суворовского лавра
Венок сплела тройная брань.
Восстав из гроба своего,
Суворов видит плен Варшавы;
Вострепетала тень его
От блеска им начатой славы!
Благословляет он, герой,
Твое страданье, твой покой,
Твоих сподвижников отвагу,
И весть триумфа твоего,
И с ней летящего за Прагу
Младого внука своего.

То, что было понятно современникам Пушкина, сегодня требует пояснений. Призыв к тишине «вокруг одра, где он лежит», и слова о страдании связаны с тем, что во время сражения Паскевич был контужен. Тавр — горная система в Турции, где наши кавказские полки завершили свой победоносный поход. Упоминание же великого Суворова, несомненно, должно было польстить Паскевичу и здесь не случайно, так как Пушкин напоминает о взятии Варшавы Суворовым в 1794 году, когда основной бой шел за Прагу — предместье польской столицы. Донесение о своей победе Паскевич отправил в Петербург с внуком Суворова.

Что касается выражения «тройная брань», то объяснение ему дает сам Пушкин — в письме к Н. И. Ушакову, где называет Паскевича «покорителем Эривани, Арзрума и Варшавы», подчеркивая тем самым три его главные победы.

«Бородинская годовщина» вместе со стихотворением «Клеветникам России» вышла отдельной брошюрой под названием «На взятие Варшавы. Три стихотворения В. Жуковского и А. Пушкина». Там же помещена была и «Русская песнь на взятие Варшавы» Жуковского, о которой тоже надо сказать несколько слов. Стихотворение имеет поясняющий подзаголовок: «На голос: Гром победы раздавайся!», что сразу настраивает на торжественно-патриотический лад (и невольно заставляет вспомнить о Жуковском как авторе гимна «Боже, царя храни»). Несколько строк адресованы непосредственно Паскевичу:

Спи во гробе, Забалканский!
Честь тебе!Стамбул дрожал!
Путь твой кончил Эриванский
И на грудь Варшавы стал.
«Эриванский! Князь Варшавы!»
Клик один во всех устах.
О, как много русской славы
В сих волшебных именах!
За Араксом наши грани;
Арарата чудный плен,
И орлы средь Эривани
И разгром варшавских стен...

Последнее четверостишие иногда встречается на старинных гравюрах с портретом Паскевича, которых было выпущено великое множество. Забалканский — фельдмаршал граф Иван Иванович Дибич. В то время как Паскевич сражался с турками в Закавказье, он командовал нашей армией на европейском театре и совершил с войсками переход через Балканы, чем заслужил свой почетный титул. Николай послал его со стотысячной армией для подавления польского восстания, но в мае 1831 года Дибич умер от холеры. Тогда на его место с Кавказа и был вызван Паске-вич. Пограничная река Араке, русские «орлы средь Эрива-ни» и «разгром варшавских стен» — поэтические символы персидских, турецких и польских побед этого полководца.

Брошюру со стихами Жуковский послал Паскевичу, и тот в ответном письме благодарил поэтов: «2 окт., 1831, Варшава. Прошу Вас принять мою благодарность за присланные строфы и сообщить таковую же Александру Сергеевичу Пушкину, столь много обязавшему меня двумя отличными своими сочинениями. По желанию Вашему я имел счастие передать Его Имп. Высочеству один экземпляр полученных мною стихов».

Несколько лет спустя официозный военный историк Н. И. Ушаков выпустил книгу «История военных действий в азиатской Турции в 1828 и 1829 годах». Пушкин прочел ее с жадностью. Обнаружив в примечаниях собственное имя (говорилось об участии поэта в перестрелке), он тут же набросал письмо ее автору, полное иронии по отношению и к нему самому и к его герою — графу Паскевичу: «Отныне имя покорителя Эривани, Арзрума и Варшавы соединено будет с именем его блестящего историка. С изумлением увидел я, что вы и мне даровали бессмертие — одною чертою вашего пера. Вы впустили меня в храм славы, как некогда граф Эриванскии позволил мне въехать вслед за ним в завоеванный Арзрум...». Сам Пушкин хотел стать историком другого русского полководца — А. П. Ермолова.

В примечаниях к седьмой главе «Истории Пугачева» поэт поместив краткий отзыв о генерале И. И. Михельсоне, не преминул отметить, что именно «под его начальством находился в начале славной службы своей князь Варшавский». Получив известие о смерти Пушкина, Паскевич следующим образом отозвался о нем в письме к Николаю I: «Жаль Пушкина как литератора, в то время когда его талант созревал, но человек он был дурной».

Как бы там ни было, на Мойке, у себя в доме Пушкин хранил дорогие сердцу предметы, напоминавшие ему Кавказ. Любимую картину — единственную, которою он украсил свой кабинет, — «Дарьяльское ущелье» Никанора Чернецова и кривую турецкую саблю — подарок Паскевича.

Читать на тему: Пушкин и Северный Кавказ (Автор: Л. А. Черейский)