Спелео

«Я - Недра-II»

На распутье

...Все же гидрокомбинезон - не очень удобная одежда. Особенно если он на два-три роста больше, чем нужно. Но выбирать не из чего: все костюмы, которые нам удалось достать, списанные (то есть с дырками) и все пятьдесят четвертого размера. Как всегда перед уходом под землю, долго клеим, чистим и примеряем их. Многое приходится переделывать. Маску с патрубком для шланга - долой. Лепестковые клапаны на плечах - долой: все равно их разорвет о первый же сталактит. Вместо них ставим аккуратные заглушки. Резиновые голенища штанов заклеиваем контрольными слоями резины - это слабое место. Заранее готовим жгуты и короткие концы капронового шнура для обвязки костюмов под коленями. Особое внимание уделяем умению работать в костюме. Основания для этого довольно веские.

- Работая под землей, все время приходится то входить в воду, то выходить из нее, - инструктирует Женя Штенгелов свою группу. - Лепестковые клапаны у нас всюду сняты, и воздух, подсасывающийся в костюм при ходьбе, не успевает выходить через узкие щели между лицом и шлемом. Поэтому не забывайте «обжиматься», когда входите в глубокую воду, и будьте особенно осторожны, когда передвигаетесь вплавь.

Женя иллюстрирует свой рассказ, неуклюже ложась в запруду, специально сделанную на мелкой речке для обучения новичков.

Записывая в журнале выходов под землю задания штурмовой и вспомогательной группам на первый этап операции «Кизил-Коба-1961», я наблюдаю за этой несколько комичной, но совершенно необходимой с точки зрения техники безопасности процедурой. Мне еще памятен заключительный эпизод прошлогодних работ в Красной пещере. Мы возвращались с Полкановым и Цимбалом на поверхность. У Первого сифона, в давно обжитой нами части пещеры, я сел в резиновую лодку, которая оказалась пропоротой о камень. Устойчивость этих утлых посудин невелика, и через несколько метров лодка выбросила меня в воду. В костюме было много воздуха, он переместился в сапоги, и я перевернулся наподобие Веверлея из популярной песенки... К счастью, близко оказалась стенка галереи. Перебирая руками по стене и наглотавшись воды, я кое-как принял нормальное положение. Пожалуй, на открытой воде в большом озере такой эксперимент мог окончиться плохо.

Обучение закончено. Распределены грузы, и наша десятка - три «рыцаря печального образа», как заметил Вадим, оглядев наши залатанные костюмы, и семь верных Санчо Панса - уходит под землю. Через двенадцать часов мы прибыли на развилку. Весело зашумел примус. Традиционная кастрюля густого какао - по кружке на человека, и семеро вспомогателей ушли обратно на поверхность. Наскоро обживаем лагерь: раскладываем продукты на скальные полки, вбиваем несколько крюков и подвешиваем гидрокостюмы, подстилаем под спальные мешки все мягкое, что у нас есть, - и спать...

Утро началось с зажженной свечи. Смотрю на свои часы, единственные в группе: стоят! А как же контрольный срок? Ведь сколько мы проспали, неизвестно!

- Ну, Виктор Николаевич, где ваше хваленое чувство времени? Вот тут-то вы и попались! - смеется Вадим.

Смех смехом, но выхода нет. Ставлю часы «по чутью», завожу их, тщательно очищаю от глины и прячу в спальный мешок, чтобы не подвергать случайностям съемочного маршрута. Проверим через трое суток!

Начинаем работу с левого хода. Азимут, расстояние, угол. Азимут, расстояние, угол, ширина, высота, глубина воды. Азимут, расстояние, угол, ширина, высота... Так каждые пять метров, на каждой съемочной точке. Мелкая речка, широкое озеро, глубокая речка, очень глубокая речка... Свод заставляет все ниже и ниже пригибать голову, наконец, ложимся в воду, ползем, с трудом сохраняя сухими руки, бумагу и приборы. Со дна поднимается густыми клубами взмученная глина. Первый идет по чистой воде, за последним тянется красновато-бурый, быстро расползающийся след.

Одно из самых больших неудобств - туман. Выдох дает большое облачко пара, а когда мы трое собираемся в одном месте, то видимость сокращается до нескольких метров. Хуже всего мне: очки запотевают от каждого выдоха. Приходится окунать разгоряченное лицо в воду, и снова стандартное: азимут, расстояние, угол...

Мы разделили обязанности. Двое ведут инструментальную съемку, один рисует план, разрез и сечения. Драгоценные листки успеваем заполнять только на треть. После этого с трудом отделяем их от других, влажных, но, к счастью, еще не мокрых, неисписанных страниц блокнота и прячем в целлофановый мешочек под гидрокостюм. И так - точка за точкой...

Этот ход действует угнетающе. За спиной осталось уже четыре или пять участков с очень низкими сводами. Стоит уровню воды повыситься на десять сантиметров... Конечно, благоприятный прогноз погоды успокаивает, но грозы в условиях Крыма, не имеющего с юга опорных метеостанций, прогнозируются плохо. А нам надо бояться именно грозового дождя.

- Сто точек! Пятьсот метров! Не пора ли...

- ...поесть, - заканчиваю мысль Лени. - Ты, конечно, растешь даже в пещере, а поэтому восполнять потраченные калории совершенно необходимо.

Но не обедать же, лежа по горло в воде! И мы ползем вперед, пока не находится островок глины, на котором можно «сервировать стол». Леня принимается было за сгущенное молоко, но я останавливаю его:

- Ответь на такой вопрос: что бы ты взял с собой, если бы шел в пещеру на трое или на десять суток: сахар или масло?

- Хлеб, - немедленно отзывается Вадик, приходя на помощь растерявшемуся Лене. - И еще тушенку, сгущенное молоко, сало, кисель...

- Хватит, хватит. Это ясно каждому. Но вопрос стоял иначе: или сахар, или масло.

- Ну кто может задавать такие вопросы! - возмутился Леня.

Но Вадим уже понял, в чем дело, и совершенно серьезно поддерживает меня:

- Это один из экзаменационных вопросов в Московской секции спелеологов. Все основано на физиологии. Если нужна короткая импульсная работа, то надо брать сахар, который легко и быстро усваивается, организмом, а вот если продолжительная - то масло. Жиры труднее усваиваются.

- Какое счастье, что мы ушли всего на три дня, - вздыхает Леня, доставая из рюкзака банки мясной тушенки. - Есть масло ломтями... бр-р!

- Это же только аллегория, - утешает его Вадим.

- Боюсь, что хлеб - это тоже аллегория, - добавляю я, вытаскивая из порвавшегося резинового мешка размокшую буханку хлеба...

- Это какая-то клоака, - мрачно вздыхает Вадим, с трудом вытаскивая ногу из вязкой глины. - Узкая, извилистая, грязная, низкая... И за что нам такое наказание? Единственное утешение - это вот такие щели... - и он с удовольствием распрямился в косой расщелине, покрытой сверху белыми натеками.

- Смотрите! Лунное молоко! - оборачивается он к нам, приглашая полюбоваться своей находкой.

- Глина и лунное молоко, знаменитое mondmilch! Это как бы разные полюсы нашей пещерной жизни, - философствует Леня, выползая из глиняного хода и брезгливо вытирая о спину Вадикова гидрокостюма запачканные руки. - Грязь и чистота...

- Сколько вас учить, что глина - это не грязь, - ворчу я, в два приема распрямляя сведенную неожиданным приступом радикулита спину.

Действительно, история глины - это история капли воды. Ведь в любых, даже самых чистых известняках есть примеси, в том числе и глинистых частиц. По мере растворения карбоната кальция остаток породы все больше и больше насыщается глиной. В паводок она сползает вниз по трещинам, отлагается в углублениях русл подземных водотоков с очень медленным течением.

Мы еще мало знаем минеральный состав наших пещерных глин. Ведь исследование пещер у нас только начинается! Во Франции, в одной из лучших спелеологических лабораторий мира - Мулис, биологи недавно обнаружили, что пещерная глина вовсе не так безжизненна, как кажется. В глине пещер есть водоросли, грибки, микроорганизмы, в том числе и неизвестных еще человеку видов. В 1957 году французский ученый Комартэн выделил пещерную бактерию, усваивающую азот непосредственно из воздуха и получающую жизненную энергию при разложении железистых соединений. Когда запасы их в глине исчерпаны, бактерия погибает. Так что пещерные глины - это не грязь, а своеобразное пастбище бактерий...

Ну а антипод пещерной глины, лунное молоко, - это минералогическая загадка. Ведь принято считать, что карбонаты кальция не образуют коллоидных растворов, a mondmilch - типичный коллоид. Кроме того, польские биологи предполагают, что в этом молоке также содержатся неизвестные науке бактерии, питательной средой для которых служит известняк.

Но пора продолжать съемку. Склоняя на все лады звучное слово клоака, мы ползем дальше. Семьсот, восемьсот, девятьсот метров...

- Может, хватит на сегодня?

Мнения расходятся. Конечно, устали, но еще раз идти сюда... Нет, лучше вперед! Я уползаю в узкий, на первый взгляд безнадежно узкий ход и, выйдя из-под нависающей плиты известняка, вижу два хода... Один из них - продолжение нашей Клоаки, второй - высокая щель с водопадом в самой узкой, непроходимой части...

- Вот теперь можно и поворачивать. Все равно сюда придется приходить еще раз, - и я прикрепляю к выступу скалы двести двадцать седьмую съемочную точку.

- Ну, рыцари, пошли в свой замок! - торопит Вадик. Ему явно не по себе в Клоаке.

Возвращаемся почти бегом. Только в полусифонах приходится замедлять движение, иначе возникает волна и захлестывает рот... Странное дело! Пока мы шли со съемкой, все изгибы и повороты Клоаки были незаметны. Все они, конечно, есть в натуре и зафиксированы в нашем топографическом журнале. Но сейчас мы их ощущаем физически. Это огромный серпантин, заложенный по двум преобладающим системам тектонических трещин; на крутых поворотах, как машину на вираже, нас даже прижимает к стенке.

Одно из таких "прикосновений" стоило Вадиму изрядной дырки в гидрокостюме. Остаток пути он проделал в не приличествующей рыцарю позе - зажав ладонью дыру на некоем месте пониже поясницы.