Спелео

На пороге неизвестности

Первое знакомство

Постукивая деревянными ступеньками, как клавишами ксилофона, развернулась и исчезла во тьме лестница. Она собрана на двух тросах с резиновой оплеткой. Каждая ступенька укреплена сверху и снизу небольшими муфточками из обычной изоляционной ленты.

– Ненадежно? – Владимир Николаевич пожимает плечами. – Не думаю. Расчет показывает, что надежно. Опыт тоже... Конечно, тяжеловато, но зато удобно.

И действительно, когда надо произвести очередной замер, отобрать образец породы или что-либо записать, на широкой ступеньке можно устроиться, как на качелях.

Узкий ствол шахты на тридцать восьмом метре закончился небольшой площадкой. В стене против лестницы чернеет круглое отверстие, забитое глиной и щебенкой. Из него сочится вода. Метрах в трех ниже под уступом виднеется какой-то ход. Камешек, брошенный в него, долго стучит по уступам и падает на что-то мягкое. С лестницей здесь не развернуться. Эрик сбрасывает вниз веревку.

– Ну, я пошел спортивным! – заявляет он.

Но сверху, с лестницы, гремит грозный голос «консультанта по скалолазанию»:

– Шуточки! В неизвестную дырку – без страховки?!

Костя прав. Это нарушение установленных нами же правил. Даже пятиметровый отвес при случайных совпадениях может оказаться роковым. Скользкий уступ, вывал глыбы, разбитой незаметной трещиной, упавший сверху камень – мало ли что может ждать спелеолога под землей! Эрик, сердито ворча, надевает страховочный пояс, а Костя, вбив в трещину крюк для самостраховки, плотно усаживается на уступ.

– Вот теперь пожалуйста!

Вслед за Эриком спускаюсь я, а еще через пять минут, наладив страховку с поверхности, к нам присоединяется Костя. Мы очутились в огромном зале. Его параболический свод десятиметровой аркой поднимается над нами, а стены постепенно теряются во мраке, который не в силах пробить сравнительно слабый луч налобного фонаря. Чтобы сориентироваться, начинаем обход зала с левой, ближайшей к нам стены. Она сплошь покрыта натеками то гладкими и как бы отшлифованными водой, то шероховатыми с многочисленными выступами и небольшими ванночками, в которых поблескивает вода. Местами на стенах и на полу зала под невидимыми снизу трещинами в своде, откуда сочатся капли-строители, ровными цепочками протягиваются ряды стройных сталагмитов. А вот и настоящая выставка подземных «цветов» – кристаллов кальцита самых разнообразных форм и размеров. Еще дальше, в небольшой нише, обнаруживаем группу причудливых, изогнутых сложной спиралью геликтитов и целую колонию летучих мышей. Испуганные нашими возгласами, они с писком поднимаются в воздух...

– Да-а, – восхищается Костя. – Если каждая шахта на Караби ведет в такой зал!..

Восторги восторгами, а работать надо. Эрик Галимов и я занялись топографической съемкой, Костя вооружился термометром и стал последовательно обходить все наши мерные точки.

– Смотрите! Кошелек! – Из-под полусгнившей матерчатой подкладки на его ладонь выпала медная монетка.

– 1901 год! Неужели сюда кто-нибудь спускался до нас? – заволновался Костя. И тут меня осенило.

– Теперь я знаю, что это за шахта! Это Паско-Саван-Харлых, описанная Крубером в 1911 году. Он провел глазомерную съемку только 36-метрового колодца со снегом («харлых» – по-татарски «снежный»), который находится на дне смежной воронки. А в нашу шахту он бросил кошелек с монеткой как залог того что еще вернется на Караби...

Остаток дня мы провели за обработкой материалов топосъемки. После совмещения планов и разрезов колодца, описанного Крубером, и шахты, исследованной нами, выяснилась интересная деталь. Шахта и колодец заложены по трещинам разных направлений, но донная часть колодца со снегом располагается как раз над центральной частью зала более глубокой шахты, получившей название Тиссовой. При таянии снега инфильтрационные воды из колодца проникают в зал, образуя натеки на его стенках и ряды сталагмитов на полу. Получается, что зал намного древнее колодца со снегом, а натеки одновозрастны с этим колодцем или по крайней мере с его нижней частью. Но как образовался сам зал, если его нельзя связывать со входными колодцами?

Ответа на этот вопрос пока нет. Крубер считал шахту Паско-Саван-Харлых, так же как и карстовые воронки на поверхности, коррозионным образованием, связанным с растворяющим действием талого снега. Вероятно, это так. Но может быть, наш большой зал – это древний канал стока подземных вод? Откуда они поступали в него и куда уходили? Надо думать и присматриваться...

Вечером над нашим лагерем то и дело бесшумно проносились летучие мыши. Сделав несколько кругов, они стремительно снижались к входному отверстию колодца, исчезали в нем, затем опять появлялись, совершая свой непонятный человеку танец, но, мы основательно нарушили их покой в шахте Тиссовой.

Впрочем, летучим мышам не следует обижаться на спелеологов. С глубокой древности человек сделался врагом летучей мыши, считая ее исчадием ада, слугой нечистой силы, а позднее – переносчиком опасных вирусных заболеваний. И лишь спелеологи, часто встречавшие летучих мышей в своих странствиях под землей, удостоили их чести быть запечатленными на своих эмблемах. К такой высокой оценке летучих мышей смело может присоединиться и биолог: ведь отряд рукокрылых насчитывает более 800 видов, составляя четверть всех видов млекопитающих, известных на Земле. Проблематичный вред летучих мышей как возможных распространителей гриппа, бешенства, энцефалита – ничто перед их реальной пользой. Мелкие виды летучих мышей (нетопыри, ушаны) истребляют комаров и москитов. Крупные рукокрылые (остроухие ночницы, подковоносы) питаются жуками и бабочками, личинки которых наносят большой ущерб сельскому хозяйству. Вес корма, съедаемого летучей мышью за одну «охотничью ночь», достигает одной седьмой веса ее тела. Это и определяет биологическую активность рукокрылых. Всю ночь они в полете, в поисках: ведь сколько надо потрудиться, чтобы наловить три-пять граммов мелких насекомых, если один комар весит около двух миллиграммов!

Но самое удивительное свойство летучей мыши, порождавшее немалую зависть исследователей пещер, – это их умение «видеть» в темноте. В XVIII веке биологи Лазаро Спалланцани и Шарль Жюрин доказали, что летучие мыши обладают звуковой ориентацией. Но потом эти эксперименты были забыты, и лишь в 1938 году Дональд Гриффин при помощи электронного устройства установил, что летучая мышь подает короткие ультразвуковые сигналы и по их отражению ориентируется в полете. Звуки, воспринимаемые человеческим

Голодная летучая мышь посылает ультразвуковые сигналы, которые отражаются от добычи ухом, соответствуют колебаниям различной частоты, за единицу которых принят герц – одно колебание в секунду. Частоты в 100-300 герц соответствуют низким, в 3000-6000 герц – высоким звукам. Ультразвуки с частотой колебания выше 15 килогерц человеческим ухом не воспринимаются. Именно в этом диапазоне частот и «работают» летучие мыши. Часть из них издает ультразвуки гортанью, часть – носом. Чтобы не оглушить самих себя, в момент испускания разведывательного ультразвукового сигнала летучая мышь закрывает слуховые каналы.

Интерес к особенностям голосового и слухового аппарата летучих мышей был вызван развитием военной техники. Когда фашистская Германия развернула подводную войну против Англии, были сконструированы универсальные гидролокаторы, в основу которых положен принцип ультразвукового зондирования. Но звуковые устройства летучих мышей настолько совершенны, что даже сейчас, через тридцать лет после изобретения радиолокации, эффективность локационной системы, отшлифованной естественным отбором, намного превышает эффективность приборов, созданных руками человека. Летучая мышь определяет положение препятствия, оценивая интервал между посланным сигналом и полученным отражением. На расстоянии 15-16 сантиметров этот интервал составляет всего одну тысячную секунды У летучих мышей исключительно велика избирательность. В пещере, где одновременно находится несколько тысяч животных, рукокрылые уверенно ориентируются, выделяя из тысячи звуков отражение именно своего сигнала...