Спелео

У Зеленого водопада

Враг номер один

Топографические съемки отнимали много времени и сил, но это был совершенно необходимый этап. В предвидении дальнейших археологических и гидрогеологических исследований мы через каждые 50-100 метров «закрепляли» наши съемочные точки: делали на стенах специальные маленькие пометки – марки. Неожиданно для нас топографические марки первыми использовали геофизики. Геофизический отряд Бориса Михайловича Смольникова начал работы на склонах Долгоруковского массива близ Красной пещеры. Перед ним стояла интересная задача – проследить вдоль Краснопещерной речки то нарушение, которое мы обнаружили в Красной пещере. Геофизика – штука сложная: автомашина, кабель, заземляющие электроды, всякие потенциометры, сопротивления, мосты... Как-то вечером, вернувшись из маршрута, я мимоходом предложил Смольникову забраться со своими приборами в пещеру. Ведь Грибоедовская галерея довольно проста для прохождения. Смольников сперва сказал, что «это категорически невозможно», через полчаса – что «это интересно», а в конце вечера – что «это надо обязательно попробовать»...

Нельзя сказать, чтобы исследования Грибоедовской галереи принесли геофизикам «пироги и пышки». Зато в первый же день появилось много осязаемых шишек, а в последний день исследований зазевавшийся Борис Михайлович свалился в небольшой четырехметровый колодец между первым и вторым этажами. Пришлось лечь в больницу с неопасными, но неприятными ушибами в области почек. Выйдя из больницы и досадливо морщась при одном упоминании о Красной пещере, он протянул мне карандашный набросок: график и вертикальный разрез кажущихся удельных электрических сопротивлений.

– Все напрасно, – сказал он. – Слишком сложен характер электрического поля. Нужна новая методика расчета, и, главное, я не представляю, чем объяснить этот пилообразный характер графика...

Разобравшись в топографической привязке профиля, я почувствовал, что мои глаза начинают светиться хищным огнем: три из пяти минимумов графика ложились на уже известные нам подземные озера! Но сравнение не есть доказательство. Поэтому через несколько дней Гена Пантюхин возглавил специальную экспедицию. В ход был пущен весь имеющийся шанцевый инструмент: ломы, кувалды, зубила, клинья. Через восемнадцать часов ему удалось расчистить узкую щель и выйти к подземному озеру, которое замыкалось с обеих сторон непроходимыми сифонами. В результате на карте Красной пещеры появился новый объект – Геофизическое озеро, а у Бориса Михайловича – новая научная статья о методике криволинейного электропрофилирования под землей. Не забывали мы и об окрашивании. Еще Дюбуа де Монпере, а затем Петр Петров предполагали, что начало Краснопещерной реки – не источники близ пещеры, а периодический водоток Суботхан, расположенный в пяти километрах от пещеры по прямой к югу, на Долгоруковском массиве. Этот поток уходит в шахту Провал, проникнуть в которую нам удалось лишь на 20 метров. Решить вопрос можно было только с помощью флюоресцеина.

После сильного ливня заговорил ручеек на дне широкой древней долины Суботхана. Запущена краска. Сутки, а затем и недели ожидания... Только через тридцать девять дней очень слабая окраска воды была отмечена сперва в Красной пещере, а затем и на туфовой площадке. Связь Суботхана и Краснопещерной была доказана. Но тридцать девять дней! Какой лабиринт проходит вода, прежде чем выйти на поверхность? Это настораживало. Мы провели серию опытов с окрашиванием Новой реки. Результат был неожиданный: одинаковое количество краски доходило до поверхности за разное время! Чем больше воды было в подземной реке, тем быстрее добегал наш разведчик до поверхности и тем интенсивнее была окраска. Оставалось сделать заключительный эксперимент. Окрашивание Суботхана в паводок, когда из Красной пещеры каждую секунду вырывается четыре-пять кубометров воды, показало, что частицы красителя пробегают пять километров менее чем за двое суток со средней скоростью около 100 метров в час. Это уже было маленькое открытие! Ведь формулы, по которым рассчитывается количество флюоресцеина, предложенные основоположником французской спелеологии Э. Мартелем и гидрогеологом Б. Лориолем, не учитывают этих особенностей проведения опыта. Кроме того, поведение красителя кое-что говорит и о морфологии тех полостей, где мы никогда еще не были. Вероятно, нам встретится серия проточных, каскадных озер. В межень краска задерживается в них до тех пор, пока не окрасит всю воду. Отсюда меньшая интенсивность окраски и большая длительность прохождения. В паводок уровни воды резко поднимаются (значит, ходы относительно узки в нижней части!), и окрашенная вода не задерживается в ванночках.

Чем больше мы узнавали о Красной пещере, тем больше рвались за сифон. Но он оставался все таким же недоступным, как и раньше. Настал воскресный вечер. Большинство наших товарищей ушло в город: ведь утром на работу. Наша четверка решила переночевать в Ночлежном гроте и выехать утром первым автобусом. Над ущельем бушевал ветер. Едкий дым костра заставлял нас то отодвигаться в глубь грота, то выбегать наружу подышать свежим воздухом. Алексей Прибыловский достал потрепанную книжку Кастере. «Стоя по шею в воде, я стал размышлять о безрассудстве продолжать в одиночку рискованное предприятие,– начал он читать главу о том, как Кастере открыл древнейшие в мире статуи в гроте Монтеспан. – В голову приходили разные возможности: могло оказаться, что впереди потолок все время касается воды, я мог попасть в слепой конец, встретить карман с газом, упасть в колодец, запутаться в ветвях, снесенных вниз потоком, или, быть может, погрузиться в зыбучий песок...»

– Нет, мы не спелеологи! – вдруг прервал Алексей чтение. – Нас четверо. Нам не грозит опасность попасть в карман с газом: ведь сквозь сифон сейчас прорываются струи свежего воздуха! И ветки в Красной пещере не попадаются, и зыбучего песка тоже нет. А мы все сидим перед этим сифоном! Кастере, что ли, выписывать?

На тираду Прибыловского немедленно откликнулся десятиклассник Миша Ефимов.

– И трубка с маской и ластами у меня есть!

– И резиновая лодка для подстраховки с нами, – не выдержал и я. – Проведем разведку, а там видно будет.

Первое прохождение сифона не оставило у меня связных воспоминаний. Все было как-то очень обыкновенно. Проползли каменный, глиняный и песчаный лазы за горлом Шаманского. Вышли к Новой реке. Надули лодку, разделись. Первым в «комплекте номер один» – в маске, с трубкой и ластами – нырял Миша. Его цель – сперва нащупать, а потом постараться пройти сам сифон, не выходя на поверхность. Я страхую его с лодки. Нырять приходится против течения, поэтому особой опасности нет. Подняв ластами фонтан брызг, Миша погружается. Через десять – пятнадцать секунд он поднимается на поверхность, показывает разведенными руками: «Проход во-от такой!» – и снова исчезает. Второе погружение длится немного дольше. Как огромная белая рыба, он разворачивается в широком проходе сифона и выныривает у самой лодки.

– Все в порядке! – радостно сообщает он, – За сифоном – большая камера!

Теперь моя очередь. Упаковываю в целлофан свечи и фонарик, прячу под шапочку спички и ныряю. «Перестарался, – думаю я, почти царапая носом песчаное дно. – Слишком глубоко пошел...» Метров через десять дно хода медленно повышается, и вскоре я касаюсь руками вязкой глины противоположного берега сифонного озера. Отдышавшись, слышу слабые голоса товарищей. Вот приятная неожиданность! Оказывается, тонкая прослойка воздуха, образовавшаяся в одном из углов сифона, может служить хорошим телефоном! Подхожу ближе к краю глиняного уступа, достаю из целлофановой обертки тускло горящий фонарик и... шлепаюсь в воду. Ну так и есть. Спички промокли, фонарик тоже... Выливаю из него воду – ничего, горит... Куда-то вправо уходит галерея, затопленная водой. Решаю плыть на разведку. Гребу одной рукой против слабого течения. В другой – фонарь. Какие-то боковые ходы. Про себя считаю:

– Один влево, два влево, один вправо... (Позже все эти «ходы» оказались неглубокими нишами.)

Кажется, плыву очень долго. Ход поворачивает влево и расширяется в зал с огромным камнем-пристанью посередине. Вылезаю на камень, осматриваюсь, прохожу по песчаной отмели вдоль левой стены еще метров двадцать до какого-то водопада. Не ход, а проспект! Но надо возвращаться. Опять бросаюсь в холодную (всего 9,5 градуса) воду, плыву, плыву. Но где же сифон? Ныряю... Стенка. Второй раз – какой-то воздушный мешок между двумя скальными ребрами. Начинаю нервничать, но соображаю, что, плывя сюда, нырял вдоль дна и поэтому не запомнил формы сводов... Побольше воздуха – и вдоль левой стены ухожу в воду. Вынырнул далеко за ожидавшими меня в лодке товарищами. Вздрагивая от холода и волнения, рассказываю потрясающие новости. Но Алексей невозмутим.

– Я ж тебе говорил, что и без Кастере обойдемся! Теперь старушка Кизил-Коба себя покажет!