Спелео

«Теоретическая спелестология»

Старицкий вариант

На примере достаточно хорошо изученного нашей группой Старицкого района [ Тверская область ] можно более подробно рассмотреть некоторые исторические и технологические аспекты развития каменоломенного дела в России.

Подземные разработки “белого камня” в окрестностях Старицы ( пласты подольского и мячковского горизонтов, то есть относящиеся к среднему карбону ), за уникальность своих строительных свойств называемого “старицкий мрамор”, начались ещё в XIV веке. Причём “старицкий мрамор” был не единственным видом известняка, добывавшимся в этом районе — строительные технологии во все времена требовали извести, на которую пережигались более мягкие известняки и отходы, остающиеся от добычи и обтёски “псевдомраморных” заготовок, так называемый бут,– более простого и лёгкого в добыче камня требовало мощение дорог и “залатывание прорех” в фортификациях после очередной военной баталии. Думается мне, и свойства “старицкого мрамора” открылись разработчикам не сразу – лишь со временем, ведя добычу разных пластов и убеждаясь в преимуществе одних перед другими, основные усилия каменотёсы сосредоточили на коммерчески более выгодных прослоях.

Поначалу неспешно-медленная добыча ( лишь для собственных строительных и фортификационных нужд ) с годами набирала темп; росли мастерство и технические приёмы разработчиков, передававшихся в семьях от отца к сыну. Без сомнения, здесь следует отметить автохтонность старицких мастеров добычи камня — их разработки были плодом лишь их личного, самостоятельного опыта. А потому по своей структуре и виду старицкие пещеры-каменоломни не походят ни на подмосковные, ни на какие иные. Ко времени выхода старицких мастеров на уровень “общероссийской строительной значимости” не было нужды привлекать иностранных горных специалистов ( что делалось при Петре и Екатерине для организации новых каменоломенных разработок ), равно мастеров из иных провинций с традиционной добычей камня. Исключение, по-видимому, было сделано лишь при Иване Грозном – когда он повелел собрать в Старице мастеров тогдашнего “каменного дела” со всех волостей Московского государства для того, чтобы как-то компенсировать учинённое им же избиение старицких, и то: прибывшие для работ поступали в распоряжение немногих оставшихся в живых местных специалистов – а значит, работали по их технологиям. В основанных ими заломках.

Но уже до Ивана Грозного добыча “старицкого мрамора” развилась настолько, что камень продавался в разные концы России – ибо, как признают геологи и историки каменоломенного дела в России, конкурентов ему было мало. Добываемый в заломках камень шёл не только на строительство фортификаций – на постройку домов и храмов, мощение мостовых,– в конце концов, по весне продавался страждущим на ежегодной ярмарке. Волжская водная дорога уходит вглубь России, к Валдайской возвышенности,– и, широким полукольцом охватывая север, спускается на юг. По Оке и Москве-реке приводит в столицу. По Клязме – к Владимиру и Суздалю. С помощью “переволоков” соединяется с активно нуждающемся в строительном камне растущем Петербурге, с XVIII века ставшим главным заказчиком старицких белокаменных разработок. Ибо пригодного для строительного дела известняка в окрестностях Петербурга мало, и добыча его сопряжена с большими трудностями – тонкость прослоев, трещиноватость и высокая обводнённость пород,– к тому же присоединённые Петром к России районы в геологическом плане были абсолютно неисследованной территорией — старицкие разработки к тому времени уже насчитывали несколько веков эксплуатации.

До Жигулёвских гор единственный добываемый на Волге известняк мячковского типа ( то есть идеально подходящий для строительных целей ) – “старицкий мрамор”. Все остальные годятся, в лучшем случае, на производство известкового раствора,– и то не самого высокого качества. Жигулёвский же камень практически по всем параметрам уступает старицкому: в районе Жигулей Волга прорезает мощные слои пермских, более молодых отложений, покрывающих каменноугольные породы и верхнекарбоновые известняки — эти породы хотя и белого цвета, часто доломитизированы, то есть содержат примеси окиси магния, и потому не морозоустойчивы. Они плохо поддаются обработке и резке, чем отличаются от мячковского известняка и от старицкого – который, хотя и содержит доломитовые примеси, характеризуется одновременно прочностью доломитов и морозоустойчивостью известняка подольского и мячковского горизонтов. Что ещё выгодно отличает прослои “старицкого мрамора” – равномерная и обильная кристаллизация, действительно делающая его сходным с мрамором.

Чем не замечательная перспектива для сообразительного купца?..

Из летописей известно, что в XIV - XV веках “старицкий мрамор” добывался для строительства в городе Тверь и возведения церквей и прочих строений Спасо-Каменского монастыря на Кубенском озере; изразцы Астраханского кремля выполнены из старицкого камня. К древнейшим сооружениям Старицы относится Успенский собор [ храм Успения Пресвятой Богородицы ], построенный по повелению князя Андрея Ивановича в 1530 году — его стены и опорные столбы сложены из известняковых блоков и плит на известковом растворе. Размеры блоков опорных столбов 50 Х 25 Х 36 см; размеры блоков стен ( по высоте ) 16 Х 42 см. Пространство междурядья стен заполнено бутом из обломков известняка и валунов разных пород, скреплённых известковым раствором. На левом берегу Волги, у моста, расположена белокаменная Пятницкая церковь постройки примерно 1700 года – белокаменные блоки, из которых в два ряда сложены стены церкви, вытесаны из однородного известняка размером преимущественно 50 Х 30 см; пространство между рядами блоков заполнено белокаменным бутом на известковом растворе. Площадка перед входом в церковь вымощена плитами из того же известняка – как и все архитектурные детали ( карнизы, колонки, порталы ); пожалуй, эта церковь – наиболее сохранившаяся из всех старицких строений исторического периода. Как свидетельствуют летописи, при строительстве Борисоглебского собора также использовался белый камень; остатки древнего земляного вала с наружной и, частично, внутренней стороны покрыты белокаменными плитами на известняковом растворе. Встроенные в подошву холма кузнецы XIV - XVI веков “стопроцентно белокаменны” – включая полукруглую, поставленную “в распор”, кровлю из специально вытесанных блоков, скреплённых известковым раствором. И, конечно, большое количество старицких домов построено из известняка; их сохранившиеся старинные дворики, иной раз на метр лежащие ниже современного уровня мостовой, вымощены известняковыми плитами и вытесанными из известняка кирпичами. Как правило, это очень древние постройки – ибо развившееся в XIX веке местное производство кирпича ( глиняный карьер располагался неподалёку от города ) сделало более выгодным строить жилые дома из него, добываемый же камень шёл исключительно “на экспорт” или на строительство культовых сооружений.

Из старицких каменоломен в XV - XVI веках белый камень доставлялся водным путём ( вниз по Волге до устья р. Ламы, а затем вверх по ней ) для строительства церквей в г. Волоколамске, в Иосифо-Волоколамском монастыре и в других районах северо-западного Подмосковья. В Смоленске в 1596 году была заложена крепостная стена, фундамент которой также был сложен из старицкого камня.

Большое влияние на развитие старицкого каменоломенного дела оказало изъятие в 1764 году у монастырей вотчин и земель, а также крепостных душ ( вот так: монахи православной религии владели крепостными рабами своей же веры! ),– была сокращена численность монахов и их влияние на городскую и районную экономику упало. В силу чего ремесленники и крестьяне старицких и окрестных земель получили большую свободу, которой воспользовались: если до того камень в основном добывался для строительства культовых зданий и фортификаций ( причём монастырское начальство указывало, где и сколько камня нужно добыть, поскольку было и заказчиком, и подрядчиком в одном лице ), теперь его в больших количествах стали добывать для “частного жилого сектора” и “на экспорт”, продавая в условиях свободной рыночной экономики на весенних ярмарках, что устраивались на берегу Волги.

Уже в XIX веке берега Волги у Старицы были изрыты до такой степени, что верхние береговые уступы проявляются только в виде отдельных холмов – рукотворных известняковых останцев,– часть которых к тому же сложена глиняно-бутовыми отвалами, непригодными для изготовления извести. Ниже, вдоль берега реки, сплошное чередование остатков печей для отжига извести и обрамляющих бывшие входы в каменоломни холмов – отходов от этого производства.

Такой рукотворный ландшафт. Настолько характерный, что любого, впервые попавшего в эти края спелестолога, невольно пробивает дрожь несидения на месте — и руки сами тянутся к лопате и рамке – основным инструментам для поиска и вскрытия рукотворных пещер.

Как же была организована непосредственная добыча “старицкого мрамора”?

Ответ на этот вопрос можно получить, внимательно осмотрев сохранившиеся каменоломни и сделав из их топологического анализа соответствующие выводы – вполне подтверждаемые старожилами и сохранившимися летописными свидетельствами.

КАМЕНЬ В СТАРИЦЕ ДОБЫВАЛСЯ НА ДВУХ ГОРИЗОНТАХ. Наверное, это уникальный случай для Подмосковья,– как ближнего, так и дальнего. Ибо нигде более не встречается столь редкое сочетание: вскрытие долиной Волги сразу двух известняковых пластов, пригодных для добычи камня. Разделённых двадцатиметровым буфером прослаивающих пород — а потому не ищите в Старице “двухэтажных пещер”: разработки велись независимо,– единственное, что может подарить нам Природа ( как в системе Бродяжья и в некоторых каменоломнях Баламутовского урочища ) – вполне проходимое, или почти проходимое соединение естественной раскарстованной трещины с верхней рукотворной пещерой. Соединение, по счастливой удаче выходящее нижней частью трещины ( нередко – бортового отпора ) в остатки нижней каменоломни. Или в достаточно большой естественный грот с текущим по нему потоком воды – изливающемся далее воклюзным образом ( левый берег Ординского меандра ) из склона холма или грифонным со дна Волги ( Щапова гора, Система Бродяжья – в силу чего перед этой пещерой всю зиму имеется незамерзающая полынья ).

Первоначально разработки велись на нижнем уровне, находящемся практически у уреза воды. А потому с транспортировкой добытого камня проблем не было. Однако, распространившись вверх и вниз по течению Волги от города Старица на расстояние до 20 км, эти разработки были прекращены: и далеко стало ездить до места работы, и Волга по весне частенько заливала пещеры – в силу плотности разработки слившиеся меж собой в практически одну непрерывную Систему < по некоторым оценкам от 500 до 1000 км суммарной длины ходов,– вот такие масштабы… >

Затопления нижнего яруса и массовые обвалы кровли вкупе с излишне удалившимися от города “фронтами выработки” сделали невозможной дальнейшую добычу камня в нижнем горизонте. Естественно, она переместилась наверх. Судя по всему, произошло это в средине XIX века; в районах, близких к городу, возможно, раньше. Некоторые спелестоисторики связывают разработку верхнего яруса известняков с отменой крепостного права в России — дескать, “получив вольную”, крестьяне сами стали выбирать себе вид приработка, и, конечно, не могли отказаться от столь прибыльного дела. Которым можно было заниматься в осеннее и зимнее время, свободное от полевых работ; по весне добытый за зиму камень продавался, работники возвращались к полевым работам – в “антрактах” которых пережигали на известь случившийся во время добычи и обработки камня брак. На осенней ярмарке продавался и он, что было неплохим подспорьем в хозяйстве.

Вполне возможно, что освоение верхнего яруса старицкого мрамора обязано очередному прогрессивному движению власти. Судя по виду и структуре верхних разработок ( это подтверждают немногие оставшиеся в живых очевидцы ), добыча камня в последней трети XIX столетия выглядела примерно так:

Геологический известняковый блок, ограниченный с двух сторон оврагами-балками, а с третьей волжским обрывом, делился примерно поровну меж семьями ( хозяйствами ) расположенной поблизости деревни. Каждая семья получала “надел” – пространство склона от одного скального выступа-обнажения до другого. И начинала бить из обнажения ход, отклоняющийся в сторону противоположной границы участка. Через какое-то время ( или одновременно – это зависело от числа работников в семье и от того, могли-ли они нанять Родственников-рабочих из других деревень ) со второго выступа закладывался встречный ход. Потому большинство сохранившихся входов в старицкие пещеры-каменоломни – “сдвоенные”. Начинаясь практически в одном месте, они расходятся вправо и влево: каждый к своему участку работ. Образуя свою систему – абсолютно непохожую на соседнюю. Ибо старицкое каменоломенное мастерство было не только автохтонным, но и исключительно индивидуальным.

В каждой семье практиковалась своя методика добычи. Свои представления, какой камень выламывать, как предварительно обрабатывать под землёй ,– каким способом транспортировать глыбы на выход и в каком направлении вести проходку.

Ибо: чем глубже в склон врезается каменоломня, тем дальше путь транспортируемой глыбы. Тем больше усилий. В то же время – чем плотнее ходы, тем больше вероятность обвала. Но при частой сетке взаимопересекающихся ходов даже в случае обрушения кровли в одном месте можно продолжать разработку по соседнему штреку; обойдя обвалившуюся часть, вновь вести проходку в штреке, что при иной топологии был бы отрезан монолитом. В конце концов, если обвал произошёл меж тобой и выходом, при частой сетке ходов ты без проблем выходишь на поверхность. При этом можно рачительно добывать-выволакивать на поверхность всё, отколотое от монолита: мелочь – на отжиг, на известь; бут покрупнее – на засыпку при возведении стен, на мощение дороги; крупный “дельный” камень – на распилку под требуемые заказчиком размеры. Можно сделать упор на производство извести,– можно эту известь похерить ( летом и без того проблем хватает ), сосредоточившись на производстве лишь заказанных чемоданов. Которые, в зависимости от размеров и целей заказчика, подразделялись на следующие категории:

“Кабаны”, или параллелепипедальные блоки до двух метров длины шли на памятники. “Полуторники” в 1,5 аршина длины и % аршина ширины шли на строительство и на фундаменты. “Аршинники” и “третники” – исключительно на фундамент; некондиция и щебень – на приготовление извести.

Кто-то применял для выемки камня лошадей. Кто-то таскал его на волокушах, на подкладываемых под глыбу катках-брёвнах. Иные семьи вывозили на тачках. Рельсовые пути в “верхних семейных” заломках не применялись,– по крайней мере ни в одной выработке данного типа мы их следов ( как и следов шпал ) не обнаружили. Наверное, простой крестьянской семье устройство рельсового подземного пути было не по карману. Впрочем, сиё очевидно: ибо не только дорого — представьте, сколько камня можно извлечь из штольни, максимум, стометровой длины? За один приём – один камень. После которого точно такой же извлекался из соседней. И так далее, по периметру всей выработки. Так что ж: всю её оснащать рельсовыми путями? Ради использования не чаще раза в неделю??

Не просто дорого — весьма и весьма трудоёмко. Для средней семьи, пусть даже применявшей труд двух-трёх нанятых из соседних деревень родственников. А уж с учётом предельной извилистости старицких пещер-каменоломен...Конечно, великое разнообразие типов выработки позволяет без сложностей ориентироваться в каменоломне, состоящей из нескольких случайно соединившихся “семейных систем”,– но оно же и путает. Особенно, когда нужно определить время и методы конкретной разработки. В общих же чертах процесс добычи камня выглядел примерно так:

Наиболее здоровые мужчины трудились непосредственно в забое: окончании штрека или в отходящем от него в сторону “кармане”,– обходя места работы по периметру выработки, забивали в естественные трещины деревянные клинья и поливали их водой. Около недели. Потом камень выламывался и от него “отсекалось всё лишнее”. Основные рабочие инструменты были – кирка, лом, металлические и деревянные клинья, кайло для обработки камня и лопаты для отгребания щебня и глины. Разработку хода вели вдоль естественных, часто раскарстованных трещин – так было удобнее. А потому в старицких пещерах не только большая извилистость ходов ( заложенных по многочисленным пересекающимся трещинам ),– не редко одна стена штрека – изумительной красоты натёчная кора; противоположная – не менее красивая рукотворная стена из обломочного бута. Сложенного полукругом-контрфорсом плотно, изгиб одного угловатого камушка к изгибу другого,– пространство за ней заполнено мелким щебнем и глиной “внакидку”.

Думается, возведение столь красивейших стен не могло не быть своего рода творческой гордостью их строителей. Ещё раз повторю: в силу большого разнообразия не только стратегических приёмов развития системы ходов ( то есть их плотности, длины и отношения заполняемого бутом пространства к свободному ), но и тактических методов добычи камня, есть заломки, где этот принцип “как бы не соблюдался”; в некоторых Системах проходка велась “напролом”,– абы как или в поисках “более подходящего” для ломки известняка,– не взирая на пересекающие ход трещины. Так же в окрестностях Старицы много так называемых “пупков” — совсем небольших системок, длиной единственной штольни не более 10 - 15 м, или состоящие из одного грота-кармана, где камень брался “разово” – для строительства конкретного дома. Конечно, такие “ложные минисистемы” иной раз сильно портят настроение спелестологам, затратившим на их торжественное вскрытие целый выход... Из чего следует вывод: прежде чем кидаться с лопатой и кайлом на дно случайной провальной воронки или зримого надвходового обрушения, нужно как следует приглядеться к поверхности. И не побрезговать скрупулёзного хождения по оной с рамкой. Как и расспросов местных жителей ( впрочем, занятие это на порядок менее продуктивное, чем внимательный осмотр склонов и их исследование лозоходством — печально/весёлые “особенности старицкой охоты за пещерами” описаны мной в уже упоминавшейся монографии «Катакомбный Мэйнстрим» ).

Как бы то ни было, неповторимая исключительность составляющих старицкие пещеры систем даёт при их посещении весьма положительный эстетический эффект — разнообразие размеров и типов ходов, бутовых стен, ландшафтных форм гротов-забоев при их существенной закарстованности, выражающейся в не меньшем разнообразии всевозможных натёчных и кристаллических образований,– имеются натёки знаменитого “лунного молока”; зимой ледяные булавы сталагмитов и просто фантастических размеров снежинки изморози украшают не только входы в Системы – в каменоломнях, достаточно вентилируемых холодным зимним воздухом, их можно встретить даже в дальних от входа гротах… Как-то удивительно-унисонно это разнообразие: созданное трудом людей и созданное Природой. Что не может не радовать глаз и той части нашей души, что ответственна за эстетическое восприятие Мира.

Однако, при всём многообразии старицких систем, было в их создании нечто общее.

Специальный, достаточно “ремесленно одарённый” член семьи трудился на обработке камня. Тут же, в забое. Учёт добываемых блоков вёлся на стене заломки путём нанесения вертикальных сажевых чёрточек соответствовавшей добытым блокам длины; грамотные крестьяне также ставили у этих “подсчётов” дату выработки. В некоторых Системах практиковалось оборудование небольшого, специально высеченного в камне, уголка под “мини-часовню” с соответствующей иконкой. Жёны и сёстры каменотёсов перед выволакиванием на поверхность добытого камня засыпали пол каменоломни снегом, приносимым с поверхности в мешках,– кстати, это была ещё одна веская причина преимущества зимней добычи камня перед летней. Мальчишки приносили старшим братьям и родителям свет ( лучины, что окунались в горшочек со смолой ) и еду. В семьях, что практиковали вывоз камня на лошадях, они же служили погонщиками – коногонами. Для света у них были масляные лампадки. Позже – керосиновые лампы. Впрочем, наличие двух последних источников света определялось благополучием семьи. Что, в свою очередь, зависело от усидчивости в работе – и от грамотно подобранного купца-заказчика. Ибо не каждый купец стремился по весне оплатить добытый камень в полном объёме его выработки; случаи мордобоя по окончании расчёта были самым обычным делом.

Как и обычным делом было пиратское “захождение” на чужие участки: зачем работящей семье тянуть ходы вглубь горы, когда можно вклиниться на участок ленивого соседа, от которого до выхода гораздо ближе?.. А потому в старицких пещерах смыкались не только ходы, начинавшиеся из одной точки склона, но и крайние, образующие при контакте с соседями характерного вида “сбойки”. Что неизбежно превращало ( тем более, в отсутствии строгого маркшейдерского учёта ) раздельно начинающиеся системы выработок в единую пещеру, охватывающую весь геологический блок. От оврага до оврага. В результате в пещерах верхнего яруса при средней длине ходов отдельной выработки в 300 - 600 м общая протяжённость “сбитой” Системы достигает пяти, а то и десяти километров. Если б не разделившие горизонт на блоки овраги – было бы много больше.

Если вести речь о кустарных крестьянских “заломках” ( как их называют местные жители ). Открытые нашей группой в последнее десятилетие старицкие гиганты, превышающие суммарной длиной своих ходов 12 км ( Капкан и КА2 ), созданы в девяностых годах XIX века и в начале XX артелями, применившими промышленные технологии для добычи камня [ рельсовый извоз добытого материала, обильный деревянный и каменный крепёж штреков, круглогодичная добыча камня, мощение бутовым камнем подъездных дорог и т.д., и т.п. ] — в отличие от кустарных “заломок”, эти каменоломни углубляются в массив на 200 - 350 метров ( семейным разработчикам такие протяжённые трассы выемки камня были не по плечу: максимальное зафиксированное нами удаление забоя от борта долины Волги в “семейных системах” едва дотягивает до 100 метров ). И Капкан, и КА2 разработаны “поверх” более древних крестьянских разработок, то есть пронзают их насквозь — примерно так же, как более поздние системы подмосковных Сьянов аналогичного возраста – Третья и Четвёртая – пронзают близкие к борту долины Пахры более древние, первоначальные разработки ( система Мечты и Пятая ), и как в Никитах поздние мартьяновские разработки охватывают, смыкаясь полукольцом, начальные штольни Ближней системы и Сетки. А потому в ландшафтно-топологическом аспекте Системы Капкан и КА2 более похожи на Сьяны и Никиты – но никак не на прочие старицкие Системы. Соответственно, при той же линейной протяжённости блока ( “от оврага до оврага вдоль берега Волги” ) их размеры в несколько раз превышают размеры Систем, что могли сбиться из кустарных разработок, углублявшихся в массив на средние 50 - 60 метров.

Пожалуй, об артелях, создавших эти пещеры, следует написать подробнее.

К двадцатым годам совецкая власть “прочно и окончательно” утвердилась в Старицком районе. Город был на веки веков признан заштатным, уравнен в правах с окружающими деревнями и посёлками, о том сполна написано в «Катакомбном Мэйнстриме». В сельском хозяйстве и ремесленной промышленности произошли очевидные изменения, в результате которых что район, что город потеряли практически все источники своего дохода. Кроме добычи “старицкого мрамора” – по прежнему популярного как строительный камень, и как сырьё, необходимое для производства цемента и извести.

Ибо ещё в конце XIX века в Старице из горных мастеров организовалась первая артель по добыче белого камня ( она и подарила спелестологии грандиозную Систему КА2 ); после столыпинских реформ возникло ещё два аналогичных производственных объединения. Фактически, с их появлением в Старице окончилась эпоха кустарной добычи камня – и началась промышленная. То есть только началась...

Артели были достаточно кооперативно-колхозные и рабочие по своей сути, чтоб вписаться в продиктованные большевиками порядки. А потому их не тронули. Собственно, они одни и продолжали делать в городе хоть какое-то “промышленно-значимое дело”,– кустарям-ремесленникам ( мастерам художественной ковки, кожевенного и гончарного дела, и так далее — то есть практически 90 % населения города Старица ) при новой власти дорога в будущее была закрыта. Как и единоличному крестьянскому хозяйству.

Город утопал в нищете и голоде,– артели процветали. Ценой упорного и, во всех смыслах этого слова, каторжного труда. Кто полагает, что добывался “старицкий мрамор” без пота – пусть попробует на досуге отколоть от монолитного пласта хоть одну стокилограммовую глыбу, вытесать из неё ровный параллелепипед – и дотащить до выхода из заломки. Из самого дальнего её забоя. Попробуйте, попробуйте. Замечательно приближающая к реальной жизни процедура – и весьма оздоровляющая ВНД. Первая артель работала на правом берегу Волги в районе Баламутовского урочища ( о размахе их разработок говорит уже то, что специально было создано и вымощено две дороги-спуска от большака до берега Волги, ибо камень добывался круглый год ); вторая артель добывала камень на правом берегу Волги в двух километрах по течению выше города; третья – на диагонально-противоположном берегу. Такое вот разделение. В силу здоровой конкуренции, должно быть.

Камень били уже не дедовскими способами, когда самый дальний участок Системы и на сто метров не удалялся от берега,– разрабатывали угол, образованный бортом оврага при его устье, и берегом Волги. Входы делали как из овражного склона, так и с берегового. В результате пересечения прямых штреков вырабатывался квадрат – примерно 300 Х 300 метров. Суммарной длиной ходов полуколонной выработки ( ширина штрека до трёх метров, высота 2,5; толщина квадратного столба-останца – до пяти ) около 20 км. Со стороны тридцати. В общем случае. По крайней мере, в Системе, названной нами Капкан, столько успели наработать. Двадцать человек за двадцать лет работы

В Системе КА2, разработка которой первой старицкой артелью началась ещё в конце XIX века ( на стенах “нижней” части каменоломни, разрабатывавшейся из борта долины Волги, обнаружены даты “1896” и “1894”; в “верхней” части разработки, входы в которую были сделаны в борте оврага, обнаружена дата “1909” ), выработан блок с размерами минимум 1000 Х 200 м. О суммарной длине штреков и залов, слагающих эту обширную каменоломню, можно только догадываться — даже по предварительным, самым скромным оценкам, она никак не меньше 50 км. Быть может, переваливает за 100 – но до завершения топологических исследований об этой цифре говорить всерьёз не приходится. < На ноябрь 2005 года нам удалось обойти по периметру и откартографировать “в первом приближении” участок суммарной длиной ходов около 36 км – и это только начало Системы… >

Работали артельщики в поте лица своего и, конечно, с огромным риском для жизни ( одна из настенных надписей в КА2 гласит: «Повредил ногу. Не могу продолжать, ухожу. Инструмент оставляю…»; ещё в одном месте граффити свидетельствует о чьей-то гибели под обвалом ),– камень давали, столь необходимый государству для преодоления последствий революционной разрухи – и денежку зарабатывали. Исключая, конечно, годы военного коммунизма. А уж с введением НЭПа не на шутку развернулись – и технику новую стало возможным покупать, и взрывчатку, в горном деле необходимую. В Системе Капкан камень вывозили, как и в Никитской каменоломне: по прямому рельсовому пути на лошадках. И штреки, в общем, похожие били. Местами настолько похожие на никитские системы ЖБК и Мартингал ( размеры ходов, прямоугольность пересечений – но главное: П-образный крепёж сводов толстыми просмоленными осиновыми брёвнами ) — что неизбежно возникло мнение: не иначе, кто-то из мартьяновских мастеров по окончании никитского промысла ( его оборвало наводнение 1913 года ) в Старицу на заработки подался.

А что? Вполне могло быть. Уж очень выработка схожа – и, опять же: ни на какие иные каменоломни Подмосковья при этом не походящая… Да и время добычи сходится. В КА2 камень тоже вывозили на лошадях, и тоже по рельсовому пути, но при этом плавно-извилистому – на всех откатных штреках в полу сохранились многочисленные фрагменты деревянных шпал. Рельсы, скорее всего, представляли собой деревянные брусья с набитой жестью – как в наиболее древней по времени разработки части Системы Силикаты, возрастом и внешним видом аналогичной КА2, и в “поздних системах” Сьянов. Отсюда удивительное сходство хорошо сохранившейся дальней части КА2 с аналогичными по возрасту системами Силикат и Сьянов.

Наверное, эти артели могли оснастить Старицу и вовсе огромными Системами. Как Ебаzар или Бяки. Или – как былая длина нижнего старицкого яруса. Если б продолжали себе добывать камень по избранной технологии: на краю-стыке каждого глубокого оврага и волжского склона проходили имевшиеся кустарные разработки насквозь, и вертели свои взаимопересекающиеся под прямыми углами ходы. До сороковых годов вполне могли подарить спелеомиру несколько десятков, а то и сотен километров новых замечательных Систем. Всё с теми же сталактитовыми драпировками и кристаллическим изобилием. С залами и гротами.

Но не склалось. НЭП был нужен партии большевиков временно – чтоб страна маленько передохнула и хоть чуть-чуть покушала после продемонстрированных преимуществ военно-коммунистической экономики. Ну и отстроила порушенный гражданской войной промышленный сектор. А затем всех “нэпманов” – к ногтю. Кого удушили налогами, кого – ГПУ. Кто вовремя понял, куда и откуда ветры дуют — уцелел. Тем или иным способом. Как, например, свидетель, поведавший нам эту историю. И те, что её подтвердили.

1929 год был объявлен Сталиным “годом великого перелома”. Переломали всё, что можно было переломать – и вновь взялись за бразды управления экономикой. Курс – на индустриализацию, милитаризацию. На грядущую мировую войну. Нэпманы, артели, кооперативы и прочие малоуправляемые и свободолюбивые элементы, воскресшие из пепла революции в двадцатые годы, пошли в расход – чтоб не мешались и не путались под ногами.

В расход были пущены и старицкие артели. В одну мерзопакостную ночь марта 29 года НКВД повязало мастеров в своих постелях. Накануне объявив о принудительной остановке работ по добыче камня. Наверное, чтобы никто не оказался “в час Х” под землёй. Об остановке работ остались характерные записи на стенах забоев. О варфоломеевско-энкавэдэшной ночи – рассказы чудом уцелевших детей. Добыча “старицкого мрамора” подземным способом была остановлена враз и навсегда. По освобождению города от немцев, правда пришлось организовать некое подобие добычи,– известняк требовало восстанавливаемое хозяйство,– организовали, как привыкли: под Молоково, в карьере открытого типа и в разрабатываемой подземным способом каменоломне трудились вольнонаёмные женщины ( мужчин в районе не осталось ни одного, кроме присланной руководить тыловой номенклатурной сволочи ) — и, естественно, зэки. Которых пригнали из Торжка, из ИТК-14.

Архивные документы того времени, конечно, сильно подчищены – но вот бухгалтерскую книгу карьероуправления в городском архиве мне почитать довелось. И сделать из неё весьма недвусмысленные выписки. Финансовые расчёты карьера шли через НКВД. Да, в общем, чего доказывать? Вся Старица знала, кто работал на этом карьере. А также в каменоломне, в которую неизбежно перешли разработки ( совсем, как в древние времена ), ибо даже силами зэков стало невыгодно добывать открытым способом камень при высоте перекрывающих пород более 10 метров. Кстати: факт, что добыча камня из карьерной перешла в подземную стадию, в доступных документах отражён не был – официально всё продолжало называться “карьероуправлением”. Что, конечно, путало всех спелестологов, занимавшихся исследованием Старицкого района. Лишь в геологическом архиве Твери А. Парфёнову [ Маркшейдер ] удалось найти схему этой каменоломни – уничтоженной по всем правилам взрывного подземного дела после прекращения добычи камня в 1953 году: заряды аммонита закладывались в шпуры, пробуренные в своде под углом в 30о вглубь пласта с шагом в 5 м; подрывались последовательно от дальних к ближним ко входу.

Ясно, что никакой Системы там не осталось. Но до семидесятых годов оставалась “колючка” на столбах, ограждавшая несколько бараков. Белокаменные руины карцера высятся на красивом берегу Волги до сих пор. На примере истории Старицкого района особенно отчётливо видно, какую роль НКВД сыграло не только в прекращении традиционного каменоломенного промысла — но и в развитии спелестологии, как науки.

В 1947 году Сталин принял параноидальный Указ о запрещении посещения всяких горных выработок и пещер,– многовато, по его мнению, старичан спряталось в них и от победоносного артобстрела города Старица нашими наступающими войсками ( а значит: слишком много уцелело свидетелей не столь ужасной оккупации города и последовавшей за освобождением “зачистки района” спецвойсками НКВД ),– прятался в “заломках” народ и от жуткого двухнедельного заваливания немецких позиций подо Ржевом телами стариков и мальчишек. Что, по мнению власти, являлось “форменным дезертирством”. “Предательством народа и Родины”. В принципе, в других регионах страны – где имелись пещеры и каменоломни – происходило “примерно тоже самое”. Плюс “зелёные эстонские братья”, что попрятались от установления совецкой власти в Прибалтике в сланцевых выработках. В одночасье превращённых нашим бравым спецназом в катакомбы

Ясное дело, с точки зрения параноидальной логики не принять такого Указа Сталин не мог. Слово “параноидальной” можно заменить на “эмдэпэшной”,– если кому не нравится мой диагноз. Коль не прокатит такая версия – что ж, пишите “советской”. Так даже будет вернее. И летом 1947 года во исполнение сталинского Указа прошлись сапёрные части НКВД по обоим берегам Волги от Калинина до Ржева – и взорвали к чёртовой матери все каменоломни нижнего, самого протяжённого яруса добычи. Верхние скрывала зелёнка, к тому ж для их обнаружения нужно было рассекать по заросшим крапивой, ольхой и черёмухой склонам-буеракам, а потому примерно четверть входов в пещеры верхнего, кустарно разрабатывавшегося яруса, уцелела. Быть может – не четверть. Одна десятая. Всё равно спасибо.

Когда в 1971 году остро встал вопрос хотя бы о частичной реставрации старицких церквей,– международный туризм приносил коммунистам вполне реальную валюту, и эксплуатация храмов Владимира, Суздаля, Переславля и Загорска в качестве туристических объектов себя не просто оправдывала, а в Старице ещё и музей, числящийся в лейпцигском каталоге, и Имя Пушкина, не покривив душой, приняли решение: отреставрировать хотя бы часть разрушенных храмов. Для начала. И пусть текут туристические доллары и фунты марок в хиреющий провинциальный городок… А из него, не задерживаясь – в область. Далее – в Москву. В министерство определённой культуры. И Совет по Туризму и Экскурсиям.

Решение приняли. И заказали камень… В КРЫМУ. Крымский молодой известняк-ракушечник. Что и от излишней влаги сыплется, как песчаник, и от мороза раскалывается... ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ САМЫМ ЛУЧШИМ ДЛЯ ЭТОЙ ЦЕЛИ КАМНЕМ. ЧТО БЫЛ – ПОД НОСОМ. Но добытый карьерным ( то есть – взрывным ) способом камень “по определению” строительным не является. Пригоден лишь в качестве щебня, или для производства цемента и извести. Для получения настоящего реставрационно-строительного камня его нужно было добывать так, как он добывался спокон веку. В тех же самых геологических горизонтах. Только – современными промышленными технологиями. Что производительней и, наверное, дешевле раз в сто.