Спелео

«Теоретическая спелестология»

Так сколько нам лет?...

Вопрос этот не столь праздный, как может показаться на первый взгляд.

В 1998 году, когда спелеообщественность из РСС гордо пыталась отпраздновать “сорокалетие отечественной спелеологии”, В. Мальцев отозвался на эту попытку замечательной статьёй, само название которой должно было поставить апологетов празднуемого “сорокалетия” в позицию перемещения по низкому пещерному ходу: «СОРОК ЛЕТ – ИЛИ СОРОК ТЫСЯЧ?..» “Целиком и полностью” разделяю вместе с В. М. все положения его демарша,– я уже говорил, что как бы ни кидало его причудливое время и биографические зигзаги, он – один из немногих моих оппонентов, с кем ( по крайней мере на уровне деклараций ) не имею никаких расхождений по внутреннему отношению к Жанру и по оценке нашего места, судьбы и роли в нём. И “на все сто” разделяю сказанное им. Без малейшего сомнения хоть в одном слове.

Ибо если понимать под спелеологией интерес к таинственному миру пещер,– проявляемый хотя бы на уровне любознательности иль банального любопытства – спелеологии столько лет, сколько самому человечеству. Бо нет принципиальной разницы в “научности” иль “ненаучности” данного интереса – как и в техническом оснащении исследующего Мир Тьмы: ясно, что современные технологии покорения вертикальных полостей лет через 50 будут вызывать у наших потомков столь же неподдельное изумление, какое невольно охватывает нас при разглядывании гравюр, изображающих спуски в колодцы времён Средневековья; уровень наших сегодняшних “научных представлений” о Мире Подземли ( с ограниченностью которого я сражаюсь по мере сил ) у кого-то из потомков вызовет в лучшем случае нечто, вроде иронии.

В самом деле: спелеолог, что осмелится утверждать, будто через 50 или 100 лет подземные полости будут изучаться лишь с позиций “карстоведения”, или по принципу деления их на “искусственные” и “естественные”, с моей точки зрения подобен химику, исповедующему в наши дни теории “флогистона” или “философского камня”. Неизбежное развитие науки подарит спелеологии техники инфравидения и безверёвочного скольжения в бездну ( как и подъёма из оной ); исследование подземных полостей на иных планетах вызовет к жизни совсем иные приоритеты, чем проблемы гидрогеологии и карста — и кто может сказать, каким станет облик вертикальной или лабиринтовой спелеологии в будущем, когда будут пройдены все достижимые глубины и дали подземного мира? Ясно, что это будет совсем иная спелеология – чем нынешняя. Имеющая с современным исследованием Подземли лишь одно общее: интерес к подземному миру. А потому заморачиваться современными техниками покорения бездны и мрака в оценке исторического пути спелеологии — глупо по меньшей мере. Что вертикальной спелеологии, что лабиринтовой столько лет, сколько самому человечеству. То есть столько же, сколько извечному вопросу: что там, во тьме пещеры?.. Вопрос этот впервые возник в подкорке неандертальца, устремившего пытливый взгляд во тьму пещерного грота. А значит и научная, и спортивная ветви спелеологии – ровесники Человечества.

Ещё не так давно слово-понятие “спелеонавтика” однозначно связывалось в мире с именем Мишеля Сифра ( поскольку он впервые предложил так называть подземные Пребывания, длительностью своей или экстримом, а также научной значимостью превосходящие обычный “поход выходного дня” или недельную спортивную экспедицию по штурму-покорению пещеры ) — но первое групповое подземное “научное пребывание” за год до Сифра осуществила группа итальянских спелеологов. Что же до длительных подземных пребываний, не ставящих научных целей ( но безусловно, имеющих огромное значение в контексте их исследований психологами, историками, социологами и медиками ) – тут вообще невозможно провести какую бы то ни было чёткую историческую границу. Во время Великой Отечественной войны группа сельских жителей полтора года укрывалась в пещерах Вертеба и Озёрной – но в той же пещере Вертеба нашими предками проводились традиционные обряды инициации. В подземельях города Наур горожане прятались от захватчиков,– этой же цели служили многие подземные города в Каппадокии и странах Европы. Кстати, практика специального создания подземных тайных убежищ была столь распространена, что определить начало этой исторической традиции в принципе невозможно. И столь невозможно определить, когда начались практики одиночных религиозных подземных пребываний. История религий и археология отвечают: традиции религиозного подземожительства не меньше лет, чем человечеству.

Так что и спелеонавтике лет не меньше, чем собственно нашей цивилизации; попытки “привязать” её историю к какой-то конкретной дате ( или к изобретению термина ) не более, чем не очень красивая спекуляция. Мол, до такого-то года пещерных Пребываний не было, ибо не было слова. Однако “мириады сущностей ежемгновенно совершают работу – и нет слов” [ Лао Цзы ]. Что с того, что не было термина “спелеология” или не существовало понятия об SRT?.. Исследования пещер проводились, и были подземные пребывания. Причём по длительности не уступающие современным наивным “рекордам”. Важность первого исследования пещеры древним человеком не уступает современной важности преодоления “километрового предела” в вертикальной спелеологии — более того: первые проникновения в Мир Мрака в контексте развития нашей цивилизации значат, безусловно, много больше, чем нужные лишь “узкому кругу ограниченных людей” нынешние достижения дна сверхглубоких пропастей и штурмы километровых сифонов. Но точно также обстоит дело и со спелестологией — если под жанром не подразумевать исключительно одну “туристичность” и “массовость”. Которая захватила жанр в шестидесятые годы и, без сомнения, придала ему современный колорит. Впрочем, что до массовости...

Да, современная спелестология – это не одно “чисто научное” изучение подземных искусственных объектов. Более того: представить себе спелестологию без наших воскресных походов в любимые каменоломни,– “просто так”, с целью не более значительной, чем для иного общение с лесной поляной,– я лично не в состоянии. Именно отношение к пещере, как к любимому месту отдыха, рекрутировало в ряды серьёзных исследователей Подземли наиболее последовательных и верных спелестологов. Свободное дружеское общение под землёй и с Миром Подземли породило жанровый этнос,– наше современное “пещерное творчество” во всех его вариантах и проявлениях — без которого представить себе современную спелестологию так же невозможно, как вне “походов выходного дня”. Как невозможно представить вне их ни одной “чисто научной” поисково-вскрышной экспедиции. Ни одного одиночного иль группового пребывания – какие бы цели ни провозглашались. Где бы оно ни происходило. Собственно, простой востребованности наших исследований ( топосъёмок, видеофильмов, фотографий, медико-биологических экспериментов и архивно-исторических розысков ) не было бы без современной массовости спелестологического этноса; можно сказать, что в этом смысле спелестология работает на саму себя. «Всё, что мы производим – мы же сами и потребляем.» Со здоровой, смею надеяться, иронией

В соответствии с которым ‘отец-основоположник’ спелестологии И. Я. Стеллецкий — действительно полноценный спелестолог ( с этим никто не спорит, даже апологеты сорокалетнего, краткого варианта жизни жанра ). Но коль не спорят – значит и возраст жанра следует отсчитывать с первых его исследований: конца позапрошлого века. Да только первым с точки зрения жанровой значимости Стеллецкий безусловно был – но не был первым в плане историческом. И уж тем более в то время он был не один, кто интересовался антропогенными полостями. Не в одиночку он посещал и описывал подземные тайники, ходы, горные выработки и храмы; не в одиночку основал общество “Подземная Москва” и другие. Он был лидером – но у него были сторонники и предтечи. Как у Христа. Без которых христианства, как религии, просто-напросто бы не возникло. Иоанну-Крестителю и двенадцати апостолам мы обязаны не меньше, чем Христу,– причём, если Христа вело изначально божественное происхождение и сомнения в собственном предназначении просто не могло возникнуть – от апостолов требовался подвиг веры. Это труднее. Отсюда отречения Петра. Отсюда – Патмос и прочее. В этом смысле пророком, ведущим кого-то к прекрасно слышимой изнутри своей цели, быть проще, чем ведомым. И коль мы не начинаем исторический отсчёт некого открытия с момента его преподавания в ВУЗах,– то есть с момента его признания массами,– иль промышленного применения ( что, безусловно, сильно меняет его облик и социальную значимость ) — ведём отсчёт от идеи, изначально осенившей одного человека — спелестологический отсчёт следует вести также.

Был у Стеллецкого свой Иоанн Креститель – Конон Осипов. Но ведь он тоже был не один! Подземное кладоискательство, разграбление гробниц и сокровищниц,– равно как удовлетворение простого любопытства, что ведёт мальчишек в коллектора и подвалы, всегда были присущи человечеству. Как присуще было строительство подземных монастырей и медитационных келий отшельников,– предтеча спелеонавтической части спелестологии. Что от слова “стою, пребываю”. В этом смысле исиахизм – христианская практика подземной “умной молитвы”, приведшая к созданию подземных чудес Каппадокии, Киево-Печерских, Псковско-Печерских и прочих пещерных храмов – как практика создания буддийских, ламаистских и иных религиозных подземных комплексов — не менее важная предтеча спелестологии, чем исследования Стеллецкого или массовый спелеотуризм шестидесятых. Так что и 400 кононовских лет явно моложе жанра. Возраст первых пещерных поселений и храмов около 4.000 лет,– так, может, он?.. Опять нет. Причём, что характерно, с “массовостью” здесь всё обстоит нормально. Как и с предтечами. До эпохи строительства подземных и пещерных городов неолитический человек с успехом переоборудовал для своих нужд естественные пещеры,– иной раз уже тогда сооружая искусственные. В случае, коль естественного убежища не находилось. Значит, как минимум 40.000 лет: возраст породы Homo Sapiens. Возраст пещерных рисунков кроманьонцев, их перепланировок естественных подземных пространств, их подземных алтарей и святилищ. Возраст шаманизма: древнейшей проторелигии, с которой у спелестологии ( “хотим мы этого или нет” ) не просто много общего.

Да только и до кроманьонцев человек пользовал пещеры “с примерно той же целью” – и наводил в них антропогенный порядок “примерно так же”. Как и точно также использовал Подземлю для общения с Небом: Наиболее древний, известный на сегодня прообраз “пещерного храма” – пещера Чжоукоудянь около Пекина, где найдены останки 40 человек и 100 тысяч ( ! ) каменных орудий, изготовленных примерно 400.000 лет назад ; здесь открыт слой золы толщиной несколько метров, который свидетельствует, что в пещере десятками лет горел священный огонь, зажжённый человеком прямоходящим. [ Г. Н. Матюшин, там же. ] Останки сорока человек в этой пещере – останки поддерживавших в ней огонь. Сто тысяч “предметов антропогенного происхождения” – приношения. Дары и бытовая утварь. Замечательно. Кажется, добрались до истока. От первого сбережения, сохранения Огня под каменным козырьком-навесом идёт практика его сохранения в пещере. Практика одновременного освещения пещеры этим огнём, осознание контакта света и тьмы, тепла и холода, дискомфорта и уюта,– открытости силам природы и защищённости от невзгод огнём и надёжной каменной кровлей.