Пятигорск

После дуэли

Описывая обстановку, создавшуюся после гибели поэта, П. А. Висковатый сообщал, что сразу же после поединка Васильчиков покинул Лермонтова еще до ясного определения его смерти, чтобы привезти доктора, но никого не мог уговорить. Медики отвечали, что на место поединка при такой адской погоде они ехать не могут.

Действительно, дождь лил как из ведра, и совершенно померкнувшая окрестность освещалась только блистанием непрерывной молнии при страшных раскатах грома. Дороги размокли. С большим усилием и за большие деньги, кажется, не без участия полиции, удалось наконец выслать за телом дроги. Было 10 часов вечера. Достал эти дроги уже Столыпин. Васильчиков, ничего не добившись, приехал на место поединка без доктора и экипажа.

В своих воспоминаниях Васильчиков рассказывает о случае, который подавал надежду на то, что Лермонтов после рокового выстрела некоторое время оставался еще жив.

На самом деле, этот случай произошел не в присутствии Васильчикова. Из воспоминаний Э. А. Шан - Гирей, подтверждаемых и П. А. Висковатым, мы знаем, что у тела убитого поэта оставался один только М. П. Глебов.

«Глебов,- пишет Шан - Гирей,- рассказывал мне, какие мучительные часы провел он, оставшись один в лесу, сидя на траве под проливным дождем. Голова убитого поэта покоилась у него на коленях. Темно, кони привязанные ржут, рвутся, бьют копытами о землю, молния и гром беспрерывно; необъяснимо страшно стало! И Глебов хотел осторожно спустить голову на шинель, но при этом движении Лермонтов судорожно зевнул. Глебов остался недвижим и так пробыл, пока приехали дрожки, на которых и привезли бедного Лермонтова на его квартиру».

В это сообщение Э. А. Шан - Гирей следует ввести только одну небольшую поправку. В действительности Глебову не удалось дождаться дрожек и пришлось за ними ехать самому. Это видно из показаний слуги Мартынова Ильи Козлова, подтвержденных и слугой Лермонтова Иваном Вертюковым.

«Действительно,- показывал Илья Козлов,- было мною привезено со степи в расстоянии от города в 4-х верстах тело убитого поручика Лермонтова с помощью кучера Ивана (Вертюкова) в 10 или же в 11 часу ночи, по приказанию приехавшего оттоль корнета Глебова».

Этим показанием, кстати, опровергается участие в перевозке тела поэта пятигорских извозчиков Кузьмы и Ивана Чухниных. Возможно только, что у них брали лошадей и экипаж.

Весть о дуэли быстро разнеслась по городу, и еще вечером приходили приятели и знакомые к домику поэта. Никто из друзей не спал... «Спали ли те,- задает вопрос П. А. Висковатый,- кто с такою настойчивостью и искусством вели интригу и добились желанного!?»

На другой день Лермонтов в чистой белой рубашке лежал в своей небольшой комнате. Художник Шзеде писал с него портрет. С утра и дом, и двор, где жил поэт, были переполнены народом. Многие плакали... Среди них - слуга Лермонтова Саникидзе.

«А грузин, что Лермонтову служил,- вспоминал Н. П. Раевский,- так убивался, так причитал, что его и с места сдвинуть нельзя было. Это я к тому говорю, что если бы у Михаила Юрьевича характер, как многие думают, в самом деле был заносчивый и неприятный, так прислуга бы не могла так к нему привязываться». Товарищ Лермонтова по юнкерской школе А. Меринский рассказывал о посещении домика поэта П. А. Гвоздевым

«Гвоздев,- пишет он,- услыхав о происшествии и не зная наверное, что случилось, в смутном ожидании отправился на квартиру Лермонтова и там увидел окровавленный труп поэта. Над ним рыдал его слуга. Все там находившиеся были в большом смущении. Грустно и больно было ему видеть бездыханным того, чья жизнь так много обещала. Невольно тогда приятелю моему пришли на память стихи убитого товарища:

Друзья поэта начали хлопоты о погребении его по принятому тогда церковному обряду, однако это оказалось очень нелегким делом. Мы уже знаем, что Дорохов во время переговоров, выйдя из себя, едва не побил второго священника Эрастова, большого кляузника и почему - то нерасположенного к поэту. Поскольку в то время убитый на дуэли приравнивался к самоубийце, настоятель церкви протоиерей Александровский, человек более порядочный, боясь ответственности и зная кляузный характер Эрастова, не решился совершить похороны принятым тогда порядком. Только вмешательство Траскина, стремившегося всеми силами отвлечь общественное внимание от этого вопиющего дела и пресечь всякие толки, помогло до некоторой степени уладить этот вопрос. Хотя погребение поэта, как было отмечено в церковной книге, «пето не было», но духовенство принимало участие в похоронах.

Декабрист Лорер в своих записках вспоминает: «На другой день были похороны при стечении всего Пятигорска. Представители всех полков, в которых Лермонтов волею и неволею служил в продолжение короткой жизни, нашлись, чтоб почтить последнею почестью поэта и товарища. Полковник Безобразов был представителем от Нижегородского драгунского полка, я - от Тенгинского пехотного, Тиран - от лейб - гусарского и А. И. Арнольди - от Гродненского гусарского. На плечах наших вынесли мы гроб из дому и донесли до уединенной могилы кладбища на покатости Машука. По закону священник отказывался было сопровождать останки поэта, но деньги сделали свое, и похороны совершены были со всеми обрядами христианина и воина. Печально опустили мы гроб в могилу, бросили со слезой на глазах горсть земли, и все было кончено».

Еще один очевидец похорон поэта П. Т. Полеводин писал:

«17-го числа в час поединка его хоронили. Все, что было в Пятигорске, участвовало в его похоронах. Дамы все были в трауре, гроб до самого кладбища несли штаб- и обер-офицеры и все без исключения шли пешком до кладбища. Сожаления и ропот публики не умолкали ни на минуту. Тут я невольно вспомнил о похоронах Пушкина. Теперь 6-й день после печального события, но ропот не умолкает, явно требуют предать виновного всей строгости закона, как подлого убийцу».

О том же сообщает в своей книге и П. А. Висковатый:

«Плац-майору Унтилову приходилось еще накануне (похорон - С. Н.) несколько раз выходить из квартиры Лермонтова к собравшимся на дворе и на улице, успокаивать и говорить, что это не убийство, а честный поединок. Были горячие головы, которые выражали желание мстить за убийство и вызвать Мартынова».

Вероятно, таким настроением публики объясняются те чрезвычайные меры, которые принимались местным начальством во главе с Траскиным. Вот что писал он 3 августа 1841 года генералу Граббе: «...Я поспешил дать приказ полковнику Ильяшенкову выгнать всех юнкеров, а г - на Дорохова, который начинал играть. Я также предписал Пятигорской госпитальной конторе переосвидетельствовать всех больных и всех выздоровевших отправить в полки или по своим местам...»

В начале 1842 года гроб с прахом поэта был перевезен в Тарханы и там похоронен в семейной усыпальнице. На пятигорском кладбище осталось место временного захоронения Лермонтова.

«Ранней весной 1842 г.,- пишет Мартьянов.- [Куликовский] посетил могилу Лермонтова, на ней лежал простой, узкий, продолговатый камень с надписью: поручик Тенгинского пехотного полка Михаил Юрьевич Лермонтов, родился и умер тогда - то. Камень этот, по вырытии праха поэта, лежал рядом с могилой, которая оставалась незакопанною. Вдруг пронесся слух, что кто-то хотел похитить этот камень и благодетельное начальство приказало зарыть его в могилу. Через несколько дней по увозе тела Лермонтова из Пятигорска в одну из родительских суббот я сам видел,- говорил упомянутый выше офицер,- камень был сброшен уже в могилу и стоял в ней торчком, где его после и зарыли. Теперь нет никакого следа могилы, немногие старожилы узнают это место, по углублению в земле, но я уже указать вам не могу».

В 1901 году, когда была назначена специальная комиссия для определения места временного погребения поэта, никаких старожилов, знающих это место, уже не осталось в живых, а других материалов в распоряжении членов комиссии, пo - видимому, не имелось. Чтобы выйти из положения, комиссия указала искомое место рядом со склепом родственника и друга поэта Акима Павловича Шан - Гирея и его близких возле фундамента прежней кладбищенской церкви.

Между тем, сохранившаяся литография с зарисовки Пятигорского кладбища, исполненная в 1841 году через несколько дней после гибели поэта его товарищем А. И. Арнольди, позволяет определить это место значительно точнее. На ней, помимо могилы поэта, отчетливо выделяются два надгробных памятника, расположенные восточнее и притом значительно ближе к могиле поэта, чем к месту, указанному комиссией (метров на 5-7).

Лишь через 40 лет после гибели поэта, в 1881 году, специальной комиссией, в которой руководящую роль играл П. А. Висковатый, было установлено место дуэли, отмеченное в 1915 году обелиском работы Б. М. Микешина.

Однако в тот период комиссии не удалось найти ни одного документа с точным указанием этого исторического места. Ей пришлось прибегнуть к помощи современников поединка, в частности, бывшего крепостного Хастатовых Чалова, державшего во время поединка лошадей его участников. На показании последнего комиссия, не имея других возможностей, и остановилась. О том, что это место казалось сомнительным даже в то время, свидетельствует заключение по этому вопросу самого руководителя комиссии П. А. Висковатого. В биографии М. Ю. Лермонтова он категорически заявил: «С точностью определить место дуэли невозможно».

К сожалению, в последующее время этому вопросу не было уделено внимания. Между тем, как видно из материалов, содержащихся; в академическом издании полного собрания сочинений М. Ю. Лермонтова под редакцией профессора Д. И. Абрамовича в Лермонтовском музее при Николаевском кавалерийском училище уже в год издания, а может быть, и ранее, находился очень важный документ - протокол комиссии, осматривавшей место дуэли 16 июля 1841 года.

В опубликованной Д. И. Абрамовичем выдержке из этого документа указаны три ориентира, определяющие место дуэли (впадина на Машуке, небольшая гора, отделившаяся от него и дорога в немецкую Николаевскую колонию).

На эти ориентиры на протяжении десятилетей никто не обратил внимания и не попытался по ним уточнить место гибели великого поэта.

В настоящее время «Заключение следственной комиссии об осмотре места дуэли М. Ю. Лермонтова с Н. С. Мартыновым. 1841, июля 16» хранится в рукописном отделе Института русской литературы АН СССР (Пушкинский дом) в Ленинграде. В связи с особой важностью этого документа для уточнения места дуэли приведем его здесь полностью:

«1841 года июля 16 дня следователи: плац - майор подполковник Унтилов, пятигорского земского суда заседатель Черепанов, квартальный надзиратель Марушевский и исправляющий должность стряпчего Ольшанский 2-й, пригласив с собою бывших секундантами корнета Глебова и титулярного советника князя Васильчикова, ездили осматривать место, на котором происходил 15 числа в 7 часу пополудни поединок. Это место отстоит на расстоянии от города Пятигорска верстах в четырех, на левой стороне горы Машуки, при ея подошве. Здесь пролегает дорога, ведущая в немецкую Николаевскую колонию. По правую сторону дороги образуется впадина, простирающаяся с вершины Машуки до самой ея подошвы; а по левую сторону дороги впереди стоит небольшая гора, отделившаяся от Машуки. Между ними проходит в колонию означенная дорога. От этой дороги начинаются первые кустарники, кои, изгибаясь к горе Машуки, округляют небольшую поляну. Тут - то поединщики избрали место для стреляния. Привязав своих лошадей к кустарникам, где приметна истоптанная трава и следы от беговых дрожек, они, как указали нам, следователям, гг. Глебов и князь Васильчиков, отмерили вдоль по дороге барьер в 15 шагов, и поставили по концам оного по шапке. Потом, от этих шапок еще отмерили по дороге ж в обе стороны по 10-ти шагов и на концах оных также поставили по шапке, что составилось уже четыре шапки. Поединщики сначала стали на крайних точках, т. е. каждый в 10-ти шагах от барьера: Мартынов - от севера к югу, а Лермонтов - от юга к северу. По данному секундантами знаку они подошли к барьеру. Майор Мартынов, выстрелив из рокового пистолета, убил поручика Лермонтова, не успевшего выстрелить из своего пистолета. На месте, где Лермонтов упал и лежал мертвый, приметна кровь, из него истекшая. Тело его по распоряжению секундантов привезено того же вечера в 10 часов на квартиру его ж Лермонтова.

Плац - майор подполковybr Унтилов. Заседатель Черепанов. Квартальный надзиратель Марушевский. Исправляющий должность окружного стряпчего Ольшанский. Находящийся при следствии корпуса жандармов подполковник Кушинников»

Оставляя пока в стороне все, не относящееся к месту поединка, мы считаем лишь необходимым обратить внимание на расположение на дуэли противников. Оказывается, что они стояли на самой дороге в немецкую Николаевскую колонию лицом к северу и к югу, а не к западу и востоку, как это было установлено профессором Висковатым.

Теперь, чтобы окончательно убедиться в явной ошибке, допущенной комиссией при установлении в 1881 году места дуэли, рассмотрим отмеченное обелиском место в свете данных «Заключения следственной комиссии»

Это приводит нас к выводу, что установленное в 1881 году место не соответствует ни одному указанному в «Заключении» ориентиру. В самом деле:

1. Расстояние его от города (в границах 1841 года) вместо цифры, близкой к 4 верстам, составляет лишь немногим более 3 километров.

2. С правой стороны обелиска на Машуке от подошвы до вершины не имеется никакой впадины.

3. По левой стороне на большом расстоянии впереди нет небольшой горы, отделившейся от Машука.

4. Обелиск стоит в стороне от бывшей дороги в Николаевскую колонию

Где же в таком случае следует искать историческое место дуэли? Акт осмотра облегчает поиски.

Для того, чтобы достичь места, соответствующего описанному в «Заключении», надо пройти несколько более полукилометра от обелиска по дороге в северном направлении до небольшой горы, называемой обычно Перкальской скалой, отделившейся от Машука левее дороги. В этом месте справа от дороги у самой подошвы Машука начинается неглубокая впадина (т. н. Первая Волчья балка), простирающаяся до самой вершины горы, где она видна на некотором расстоянии особенно отчетливо. Вся эта западная сторона Машука, включая и впадину, в настоящее время густо заросла деревьями и кустарником. Но и сейчас, несмотря на происшедшие за 100 с лишним лет изменения, можно довольно отчетливо представить себе место дуэли на сохранившейся здесь и в наши дни дороге в бывшую Николаевскую колонию, имея по правую руку начинающуюся впадину на Машуке, а по левую впереди так называемую Перкальскую скалу. Расстояние от города (в границах 1841 года) до Перкальской скалы, или впадины, близко к 4 верстам.