Пятигорск

Встречи с декабристами

Вопреки существовавшему до сего времени убеждению, что Лермонтов близко познакомился со всеми переведенными на Кавказ декабристами еще осенью 1837 года, обнаруженные автором настоящей книги в Центральном государственном историческом архиве Грузинской ССР материалы показывают, что в период первой ссылки поэт мог встречаться только со своим однополчанином А. И. Одоевским (1802-1839) и декабристами, прибывшими на Кавказ ранее 1837 года, а именно: В. М. Голицыным (1802-1859) и С. И. Кривцовым (1802-1864).

Остальные декабристы, прибывшие в Ставрополь вместе с А. И. Одоевским в начале октября 1837 года, не могли в этот период встречаться с Лермонтовым, как об этом сообщает в своих записках Сатин. Все они, как видно из архивных документов, прибыли на место назначения под конвоем казачьих урядников и до проезда через Ставрополь Николая I (17 октября) были под конвоем же отправлены по своим полкам. Только Лихарев, назначенный в Грозный, выехал в свой полк на следующий день после приезда царя. В настоящее время известно также, что М. Ю. Лермонтов в начале октября проезжал через Ставрополь из Ольгинского укрепления в Тифлис по одному направлению с А. И. Одоевским. Он мог встретиться с Одоевским, когда тот выезжал из Ставрополя, или мог догнать его на Военно-Грузинской дороге и дальше путешествовать вместе. Возможно, вспоминая в 1839 году совместную поездку с Одоевским по Военно-Грузинской дороге, Лермонтов писал:

Из пятигорского окружения Лермонтова в 1837 году можно определенно назвать одного декабриста — Валерьяна Михайловича Голицына, который был близким знакомым доктора Майера и, как видно все из той же «Книги ванных билетов сезона 1837 года», лечился в то время в Пятигорске.Рассказывая о встречах с Майером и его друзьями-декабристами в Ставрополе после их переезда туда осенью 1837 года, Г. И. Филипсон писал: «Через Майера и у него я познакомился со многими декабристами, которые по разрядам присылались из Сибири в войска Кавказского корпуса. Из них князь Валериан Михайлович Голицын жил в одном доме с Майером и был нашим постоянным собеседником. Это был человек замечательного ума и образования. Аристократ до мозга костей, он был бы либеральным вельможей, если бы судьба не забросила его в сибирские рудники. Казалось бы, у него не могло быть резких противоречий с политическими и религиозными убеждениями Майера, но это было напротив. Оба одинаково любили парадоксы и одинаково горячо их отстаивали. Спорам не было конца, и нередко утренняя заря заставала нас за нерешенным вопросом».

Об этих спорах с Голицыным вспоминал и Сатин. «Споры с ним,- говорил он,— были самые интересные: мы горячились, а он, хладнокровно улыбаясь, смело и умно защищал свои софизмы и большею частию, не убеждая других, оставался победителем». Мы видели уже в предыдущих главах, что в 1838 году, вспоминая эти оживленные собрания, Майер жаловался, что ему «поговорить не с кем, некому дебатировать парадоксы обычные». Из других декабристов летом 1837 года в Пятигорске мог быть еще С. И. Кривцов, переведенный на Кавказ в 1831 году, на два года позднее Голицына. Это был довольно беспечный человек, склонный к увлечениям. Филипсон в своих воспоминаниях сообщает о нем такие сведения:

«Сергей Иванович Кривцов был большого роста, с резкими чертами лица, порядочно образован, но довольно легкого характера. В 1838 г[оду] он был произведен в прапорщики и на одном балу пустился в пляс. Голицын подошел к нему и полушутя шепнул: «Моn cher Кривцов, vous derogeza vortre dignite de pendu» («Любезный Кривцов, вы роняете ваш сан висельника»). В самом деле, как-то неловко видеть прыгающего между молодежью человека пожилого, прошедшего чрез такое страшное бедствие...».