Пятигорск

Дуэль

Напомним прежде всего известное описание дуэли, сделанное Васильчиковым.

«Мы отмерили с Глебовым,- пишет Васильчиков,- 30 шагов; последний барьер поставили на 10-ти и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходиться каждому на 10 шагов по команде «Марш»; зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову и скомандовали: «Сходись». Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукою и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. В эту минуту в последний раз я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта, перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел и выстрелил, Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни взад, ни вперед, не успев даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненные или ушибленные».

Поведение Мартынова на дуэли, судя по этому описанию, представляется совершенно безукоризненным и не противоречит правилам существовавшего тогда дуэльного кодекса.

Однако из переписки Мартынова с секундантами мы знаем, сколько усилий прилагалось всеми заинтересованными лицами, чтобы скрыть истину, дать наиболее выгодные для себя показания.

Можно почти с уверенностью сказать, что если бы дело в самый важный момент судебного следствия не было передано из гражданского в военный суд, то истина о дуэли, так долго находившаяся потом под спудом и до конца не выясненная и в настоящее время, была бы открыта тогда же. Порукою этому является то, что Пятигорский гражданский суд, как видно по его вопросным листам, находился на верном пути.

Только не так давно были обнаружены новые документы о дуэли, по которым мы можем догадаться, какую неприглядную картину приходилось скрывать подсудимым.

Речь идет о документах из архива московского почт-директора А. Я. Булгакова, имевшего возможность по своему служебному положению, пользоваться самыми разнообразными первоисточниками. Ему пришлось видеть письмо из Пятигорска, посланное вскоре после дуэли князем В. С. Голицыным своей жене в Москву. Вот как рисуется по имевшимся у Булгакова сведениям картина дуэли:

«...Назначен день, час дуэли, выбраны секунданты. Когда явились на место, где надобно было драться, Лермонтов, взяв пистолет в руки, повторил торжественно Мартынову, что ему не приходило никогда в голову его обидеть, даже огорчить, что все это была одна только шутка, а что ежели Мартынова это обижает, он готов просить у него прощения не токмо тут, но везде, где он захочет!.. «Стреляй! Стреляй!» - был ответ исступленного Мартынова. Надлежало начинать Лермонтову, он выстрелил на воздух, желая кончить глупую это ссору дружелюбно. Не так великодушно думал Мартынов. Он был довольно бесчеловечен и злобен, чтобы подойти к самому противнику своему и выстрелить ему прямо в сердце. Удар был так силен и верен, что смерть была столь же скоропостижной, как выстрел. Несчастный Лермонтов тотчас испустил дух! Удивительно, что секунданты допустили Мартынова совершить его зверский поступок. Он поступил противу всех правил чести и благородства, и справедливости. Ежели он хотел, чтобы дуэль совершилась, ему следовало сказать Лермонтову: «Извольте зарядить опять ваш пистолет. Я вам советую хорошенько в меня целиться, ибо я буду стараться вас убить». Так поступил бы благородный, храбрый офицер. Мартынов поступил как убийца...»

Следует иметь также в виду, что такую же картину дуэли, только с меньшими подробностями, мы находим в письме другого вполне авторитетного лица Ю. Ф. Самарина к И. С. Гагарину от 3 августа 1841 года.

«Я вам пишу, дорогой друг,- сообщается в этом письме,- под горьким впечатлением известия, которое я только что получил. Лермонтов убит на дуэли на Кавказе Мартыновым. Подробности тяжелы. Он выстрелил в воздух, а его противник убил его почти в упор...»

Наконец, подобное описание дуэли встречается и в письмах Андрея Елагина и М. Н. Каткова.

Да, это была на самом деле не дуэль, а убийство. Как же можно примирить такое заключение с сочувственным к убийце поведением друзей погибшего поэта, секундантов Глебова и, в особенности, такого общепризнанного в то время рыцаря чести и долга, как А. А. Столыпин (Монго), написавшего, как известно, Мартынову в тюрьму явно доброжелательное письмо?

Это возможно только в том единственном случае, если они имели уверенность, что Мартынов оказался невольным убийцей.