Пятигорск

Тайный надзор на Кавказских Минеральных Водах

Как известно, сейчас же после окончания следствия и суда над декабристами по приказу Николая I, напуганного заговором, для наблюдения за настроением умов и расследований по политическим делам был учрежден корпус жандармов и Третье отделение «собственной его императорского величества канцелярии». Поставленный во главе корпуса граф А. X. Бенкендорф вместе со своими ближайшими сотрудниками приложил все усилия для скорейшей организации тайного надзора за всеми слоями населения не только в столицах, но и во всех губерниях и областях обширной империи. Не избежала этого нововведения и отдаленная Кавказская область.

П. А. Висковатый писал: «У Бенкендорфа были свои соглядатаи, сообщавшие ему обо всем, что происходило даже и на отдаленном Кавказе. «Помните, господа,- говорил генерал Вельяминов высланным на Кавказ,- что здесь есть много людей в черных и красных воротниках, которые следят за вами и за нами».

Секретные архивные документы о тайном надзоре на Кавказских Минеральных Водах в лермонтовское время, которые автор этой книги предлагает читателям, вполне подтверждают приведенные слова Вельяминова и помогают выяснить, когда и по чьей инициативе на Кавказских Минеральных Водах положено было начало тайному надзору.

В своем секретном отношении на имя шефа жандармов А. X. Бенкендорфа от 7 мая 1834 года за № 50 Военный Министр князь А. И. Чернышев писал: «Государь - император, усматривая по течению дел большое число штаб- и обер-офицеров, отпущенных для излечения ран ц болезней к Кавказским Минеральным Водам, изволит находить нужным усугубить надзор за тишиной и порядком и вообще за поведением большого скопления приезжих в Пятигорске, поручить мне изволил отнестись к Вашему сиятельству о том, чтобы вы изволили назначить из подведомственных вам чиновников самого надежного и благоразумного штаб-офицера для исполнения сей обязанности со всевозможною точностью и осторожностью. О том же, кого вы изволите избрать для поручения, не угодно ли будет доложить его величеству».

Приведенный документ дает довольно ценные сведения. Помимо начальной даты установления тайного надзора на Кавказских Минеральных Водах, мы узнаем из него, что инициатором нововведения явился не граф Бенкендорф, как можно было бы ожидать, а сам император Николай I, обеспокоенный ростом числа посетителей Вод, и в особенности военных.

Ответ А. X. Бенкендорфа не задержался. Уже через три дня - 10 мая того же года - за № 755 шеф жандармов доносил А. И. Чернышеву о принятых им мерах:

«В исполнение высочайшего повеления, объявленного мне вашим сиятельством в отношении от 7-го сего мая за № 50, чтобы во время приезда посетителей к Кавказским Минеральным Водам был для наблюдения назначен штаб-офицер вверенного мне корпуса, я возложил сию обязанность на майора корпуса жандармов Алексеева, о чем и доведено мною до высочайшего сведения; и сверх того, предполагая поручить начальнику 6-го округа доверенного мне корпуса ген-майору графу Апраксину таковое же наблюдение в Пятигорске по случаю намерения его посетить Кавказские Воды для поправления своего расстроенного здоровья, я имел честь Представить о сем Вашему сиятельству рапортом от 7-го сего мая за № 730-м. Почтеннейше донося о сем Вашему сиятельству, честь имею присовокупить, что областной штаб-офицер вверенного мне корпуса, в Кавказской области находящегося, майор Юрьев не назначен мною/для исполнения вышеозначенного высочайшего повеления потому, что офицер сей просил моего позволения находиться при ген-лейтенанте Вельяминове в предполагаемой нынешним летом экспедиции против горцев, то быв, с одной стороны, весьма доволен доставить майору Юрьеву случай быть в делах против неприятеля, я желаю, с другой стороны, извлечь из сего двоякую пользу, ибо он будет мне доставлять сведения, как о положении края, так и о самой экспедиции, тогда как майор Алексеев будет доводить до моего сведения обо всем, относящемся до посетителей Минеральных Вод».

Из приведенного ответа А. X. Бенкендорфа можно усмотреть, что он не только выполнил царское повеление, но и сделал представление об усилении жандармского персонала на Кавказе еще двумя лицами. Из них генерал-майора Апраксина он предназначал для усиления наблюдения в Пятигорске, а майора Юрьева предполагал прикомандировать к генералу Вельяминову, который как близкий друг опального генерала Ермолова не пользовался полным доверием царя. Из надписи на рапорте Бенкендорфа от 11 мая и копии отношения военного министра от того же числа на имя шефа жандармов мы видим, что Николай I согласился со всеми предложениями Бенкендорфа.

Из дальнейшей переписки невозможно установить, какую деятельность проявляли генерал-майор Апраксин и майор Юрьев, но от майора Алексеева в деле имеются два донесения, которые дают достаточное представление, как понимали и исполняли возложенные на них обязанности по тайному надзору «самые надежные и благоразумные» из подведомственных Бенкендорфу чиновников.

Едва успев прибыть в Пятигорск, жандармский майор Алексеев уже начал проявлять необычайное рвение. Первое свое донесение отсюда от 18 июня 1834 года он посвящает главном образом местному коменданту генералу Энгельгарту. Речь идет об оплошности последнего в секретном политического характера деле доктора Майера, поручика Палицына, причастного к делу декабристов, и пятигорского городничего Ванева. Об этом упоминалось, когда речь шла о докторе Майере.

Вот что пишет по этому поводу Алексеев в своем первом доносе: «Весьма неосторожно поступил здешний комендант, что, взявши ,Палицына под арест, отпустил его потом домой, и тот успел сжечь самые секретные бумаги, которые, как открылось потом, хранились у него в печке и заложены были дровами, а печку при взятии у него других бумаг не осматривали, а хватились уже на другой день после их сожжения». Не ограничиваясь обвинением Энгельгардта в оплошности, жандармский майор возводит на него еще более серьезное обвинение.

особых поручений при генерале Вельяминове (который первый и открыл поступки Палицына и прочих), уверял меня, будто бы комендант, любя и играя каждый день с ними в вист, получа повеление об арестовании, предупредил их, и что они всю ночь жгли бумаги». Дальше Алексеев дает незавидную характеристику коменданту как человеку, по его мнению, хотя и доброму, но чересчур старому и слабому для занимаемой им должности.

Донос Алексеева, попавший к военному министру, был препровожден, по-видимому, без указания источника, на заключение командира Отдельного Кавказского корпуса барона Розена. Последний в своем отзыве на имя военного министра, не отрицая, с своей стороны, упомянутых упущений Энгельгардта и приписывая их неумышленной нераспорядительности, категорически возражал против разоблачений мифичеого штаб-офицера.

Полный простор своим клеветническим измышлениям дал майор Алексеев во втором донесении от 2 июля 1834 года. Так, исправлявший в то время должность коменданта и окружного начальника майор Ф. Ф. Унтилов обвинялся в беспробудном пьянстве и невероятном взяточничестве, исправляющий должность городничего поручик Устинов - в совершенной неопытности и полном подчинении майору Унтилову, председатель Строительной комиссии подполковник Пантелеев - в отсутствии всякого понятия о военной и гражданской архитектуре и в широком казнокрадстве всего возглавляемого им состава Строительной комиссии.

В виде примеров казнокрадства комиссии майор Алексеев приводит два случая. «При Елизаветинском источнике,- пишет он,— сделана галерея длиною десять саженей и шириною три, на восьми столбиках, покрытая досками и обтянутая с боков холстиною. Каковую галгрею всегда можно выстроить за 750 руб., а в отчете она показана в шесть тысяч. Неподалеку от оной выстроена круглая маленькая беседка на четырех из камня сложенных колоннах, покрытая железом, посредине поставлена Эолова арфа. За постройку много что две тысячи, а в отчете значится двенадцать тысяч»...

В том же донесении Алексеев пишет: «Узнавши, что у некоторых приезжих на квартирах бывает непозволительная игра в карты и кости, я хотел о прекращении оной переговорить с майором Унтиловым как здешним комендантом, почему приходил к нему два раза и заставал его в таком пьяном виде, что не в состоянии он был ничего понять. Наконец, рано утром послал просить его к себе, но получил ответ, что надобности в нем он никакой не имеет». Нельзя не ответить, что резкий ответ майора Ф. Ф. Унтилова в какой-то мере дает разгадку затеянной против него Алексеевым кляузы. «Голубые жандармские мундиры» уже в первые времена их деятельности вызывали брезгливое отношение к себе со стороны строевых гвардейских и армейских офицеров. Этой брезгливости не мог, по-видимому, скрыть и георгиевский кавалер Унтилов, рискуя нажить себе большую служебную неприятность.

«Из всего вышеописанного,- заключает эту часть донесения Алексеев,- Ваше сиятельство, усмотреть изволите, каково должны идти здесь все дела, и что я, при всем усердии моем, нахожусь в затруднительном положении в выполнении во всей точности возложенного Вашим сиятельством поручения. Офицеры, приезжающие для лечения, и из остающихся на зиму совершенно находятся без начальства, ибо ген. Энгельгардт не имеет права ни во что вмешиваться, а майор Унтилов поведением своим лишился всякого уважения, должного занимаемому им месту».

Конец донесения, помимо текущих дел, посвящен главным образом четырем приехавшим из Грузии посетителям Вод. Сообщаемые жандармским майором сведения о них показывают, какого ничтожного повода достаточно было, чтобы привлечь к себе внимание жандармов. В данном случае Алексееву показалось подозрительным, что у всех приезжих лиц на руках были янтарные четки одинакового образца, и он решил, что это члены какого-нибудь тайного общества. Как видно из дальнейшей переписки по настоящему делу, даже у военного министра Чернышева, получившего от шефа жандармов это донесение Алексеева, возникли сомнения в правильности сообщаемых им сведе« ний. Не указывая их источника, он запросил командира Отдельного Кавказского корпуса барона Розена, насколько они достоверны.

В обстоятельном ответном донесении от 1 сентября 1834 года за № 87 Розен дает надлежащую оценку вздорным и недобросовестным жандармским измышлениям. Он совершенно отрицает пристрастие к пьянству и взяточничеству майора Унтилова, ссылаясь при этом на авторитет А. А. Вельяминова.

«Предполагая засим,— пишет он дальше,— что дошедшие до вас, милостивый государь, сведения насчет Унтилова или неверны, или слишком преувеличены, я считаю бесполезным производить о том формальные розыски, потому что [для] обличения виновного нужно знать обвинителя или, по крайней мере, те лица, которые занимались непозволенною игрою и с которых брались взятки. Без сего решительно невозможно произвести следствия, ибо Унтилов обвиняется в общих выражениях, без подробного указания тех случаев, которые должны служить основанием делу»...

Далее Розен берет под защиту поручика Устинова, подполковника Пантелеева, а также остальных членов Строительной комиссии и отрицает возможность денежных злоупотреблений с их стороны, вновь ссылаясь на авторитет Вельяминова. И говорит о своих предположениях в отношении некоторых перемен по личному составу служащих на Кавказских Минеральных Водах. В заключение своего донесения Розен дает очень простое объяснение ношению на Кавказе янтарных четок и довольно благоприятный отзыв об известных ему лично обладателях этих четок

Объяснение Розена 27 сентября 1834 года за № 641 .было препровождено военным министром графу Бенкендорфу, и на этом переписка по донесениям Алексеева закончилась. Это можно подтвердить имеющимися архивными материалами, которые показывают ложность сообщений майора Алексеева об огромных перерасходах при строительстве Елизаветинской галереи и беседки «Эолова арфа».

Мы знаем, что,в то время подобные перерасходы не были редкостью. Однако в данном случае жандармский майор попал явно впросак, так как строители Пятигорска братья Бернардацци были исключительно порядочные люди, бережливо относившиеся к каждой казенной копейке. В этом можно легко убедиться, если просмотреть «Описание существующих при Кавказских Минеральных Водах устройств», составленное в конце 1840 года по отчетным документам специальной Строительной комиссии старшим членом ее полковником Чайковским.

Оно свидетельствует, что при строительстве Елизаветинской деревянной галереи было «употреблено 2272 руб. 34 коп.», а «каменная беседка Эола в публичном саду построена в 1830 году по предписанию ген. от кавалерии Емануеля от 16 апреля 1830 г. № 285 на экономическую сумму; употреблено 1398 руб. 25/8 коп.» При этом нельзя не подчеркнуть того обстоятельства, что, сообщая фантастическую цифру затрат на беседку «Эолова арфа» (12 000 руб.), Алексеев не потрудился даже взглянуть на это сооружение и говорит о беседке как о четырехколонной, в то время как она всегда была восьмиколонной. Можно с уверенностью думать, что Алексеев и другие соглядатаи Бенкендорфа, никогда не подвергаясь проверке с его стороны, были уверены в своей совершенной безнаказанности.

Отсюда вполне понятна та ненависть к «голубым мундирам», которая проявлялась у всех передовых людей России. Известно, что, уезжая во вторую ссылку, М. Ю. Лермонтов выражал надежду укрыться за хребтом Кавказа «oт их всевидящих и всеслышащих ушей».

Мы знаем, однако, что надежды поэта не оправдались. Заведенный Николаем I в 1834 году тайный надзор на Кавказских Минеральных Водах продолжался и в последующие годы. Отрывочные сведения об этом обнаружены в Центральном государственном историческом архиве Грузинской ССР. Из них можно узнать, что в 1838 году обязанности майора Алексеева исполнял подполковник корпуса жандармов Юрьев, а в 1840 году-полковник Викторов. В 1841 году, как известно, это место занял подполковник корпуса жандармов Кушинников, который, по-видимому, участвовал и в преддуэльной интриге, погубившей поэта.

Однако после приведенных сведений о тайном надзоре на Кавказских Минеральных Водах приходится отбросить довольно обычное в биографических очерках о М. Ю. Лермонтове предположение, что Кушинникову было поручено какое-то специальное наблюдение только за поэтом. Этот жандармский чин, как и его предшественники, несомненно, вел наблюдение за всеми посетителями Минеральных Вод, признаваемыми по той или иной причине «неблагонадежными».