пятигорск | кисловодск | ессентуки | железноводск
Пятигорский информационно-туристический портал
 • Главная• СсылкиО проектеФото КавказаСанатории КМВ
ЛЕРМОНТОВСКИЙ ПЯТИГОРСК • Перед дуэльюОГЛАВЛЕНИЕ



 Пятигорск 

Перед дуэлью

В Пятигорске у Лермонтова было много врагов. Они, по словам П. А. Висковатого, ненавидели поэта за резкость и остроту языка, за самобытность и самостоятельность суждений, за возраставшую славу. Лермонтов, с своей стороны, платил им презрением, отпускал в их адрес остроты, выставляя их в смешном виде. Некоторые из влиятельных личностей ожидали случая, когда кто - нибудь, выведенный им из терпения, проучит «несносного выскочку и задиру», как они называли поэта.

«Как в подобных случаях это бывало не раз,- пишет П. А. Висковатый,— искали какое - либо подставное лицо, которое, само того не подозревая, явилось бы исполнителем задуманной интриги. Так, узнав о выходках и полных юмора проделках Лермонтова над молодым Лисаневичем, одним из поклонников Надежды Петровны Верзилиной, ему через некоторых услужливых лиц было сказано, что терпеть насмешки Михаила Юрьевича не согласуется с честью офицера. Лисаневич указывал на то, что Лермонтов расположен к нему дружественно и в случаях, когда увлекался и заходил в шутках слишком далеко, сам первый извинялся перед ним и старался исправить свою неловкость. К Лисаневичу приставали, уговаривали вызвать Лермонтова на дуэль - проучить.-«Что вы?! - возражал Лисаневич,- чтобы у меня поднялась рука на такого человека!»

К сожалению, до сего времени в лермонтоведении ничего не было известно об этом лице, сыгравшем в истории дуэли поэта такую благородную роль. Случайно обнаруженная в церковной книге горячеводской церкви запись от 6 февраля 1842 года о браке поручика В. Н. Дикова с дочерью генерала Верзилина Аграфеной Петровной позволила установить имя и отчество Лисаневича и его служебное положение в то время. В числе поручителей со стороны невесты последней стояла подпись: «Прапорщик Эриванского карабинерного полка Семен Дмитриевич Лисаневич».

После неудачи с Лисаневичем те же участники интриги обратились к другому посетителю дома Верзилиных, отставному майору Мартынову, гораздо более подходившему для этой роли, и на этот раз добились успеха. Однако даже незадолго до вечера, устроенного поэтом и его друзьями возле грота Дианы, Лермонтов, представляя Мартынова своей дальней родственнице Е. Г. Быховец, еще рекомендовал его как своего товарища и друга.

Об этом вечере, кстати, сохранилось довольно много воспоминаний его участников.

О том, что Лермонтов в свой последний приезд часто бывал в гроте Дианы, мы находим сведения в воспоминаниях Э. А. Шан-Гирей и Н. П. Раевского. Оба они утверждают, что гораздо больше оснований называть Лермонтовским именно этот грот, чем тот, которому позднее было присвоено имя поэта.

Грот Дианы был сооружен архитекторами братьями Бернардацци в 1830-1832 годах почти одновременно с беседкой «Эолова арфа».

В вечерние часы, во время собраний здесь «водяного общества» грот и прилегающие к нему аллеи принимали живописный вид. Особенно красивым был грот во время вечера, устроенного здесь М. Ю. Лермонтовым и его друзьями за неделю до гибели поэта. Об этом вечере писал один из его участников, товарищ Лермонтова по Гродненскому гусарскому полку А. И. Арнольди:

«В первых числах июля я получил, кажется, от С. Трубецкого, приглашение участвовать в подписке на бал, который пятигорская молодежь желала дать городу; не рассчитывая на то, чтобы этот бал мог стоить очень дорого, я с радостью согласился. В квартире Лермонтова делались все необходимые к тому приготовления, и мы намеревались осветить грот, в котором хотели танцевать, для чего наклеили до 2000 разных цветных фонарей. Лермонтов придумал громадную люстру из трехъярусно помещенных обручей, обвитых цветами и ползучими растениями, и мы исполнили эту работу на славу. Армянские лавки доставили нам персидские ковры и разноцветные шали для украшения свода грота, за прокат которых мы заплатили, кажется, 1500 рублей; казенный сад - цветы и виноградные лозы, которые я с Глебовым нещадно рубили; расположенный в Пятигорске полк снабдил нас красным сукном, а содержатель гостиницы Найтаки позаботился о десерте, ужине... Наш бал сошел великолепно, все веселились от чистого сердца, и Лермонтов много ухаживал за Идой Мусиной - Пушкиной».

«Лермонтов,- вспоминает Н. И. Лорер,- необыкновенно много танцевал, да и все общество было как-то особенно настроено к веселью. Бал продолжался до поздней ночи или, лучше сказать, до самого утра... При полном рассвете я лег спать. Кто думал тогда, кто мог предвидеть, что через неделю после такого веселого вечера настанут для многих из нас или, лучше сказать, для всех нас, участников, горесть и сожаления!»

Можно думать, что исполнение преддуэльной интриги ускорил предполагавшийся переезд М. Ю. Лермонтова для лечения в Железноводск. Известно, что в первых числах июля поэт снял там для себя помещение и начал принимать ванны, не оставляя пока и пятигорской квартиры. Враги поэта, ожидая вероятно, что он скоро совсем переедет в Железноводск, решили воспользоваться первым подходящим случаем. Такой случай представился 13 июля 1841 года па вечере у Верзилиных, где Мартынов воспользовался самым незначительным поводом, чтобы затеять с поэтом ссору и вызвать его на дуэль. В своих показаниях следственной комиссии Мартынов, пытаясь оправдаться, утверждал, что на том вечере Лермонтов вывел его из терпения, привязываясь к каждому его слову, на каждом шагу показывая явное желание ему, досадить. Это показание Мартынова не подтверждается. В частности, свидетельница ссоры Э. А. Клингенберг, в замужестве Шан - Гирей, рассказывает, что после одного тура вальса с Лермонтовым они вместе с Л. С. Пушкиным уселись на диван... «и принялись они вдвоем острить свой язык a qui niieux (взапуски). Несмотря на мои предостережения, удержать их было трудно. Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл кн. Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его «montagnard au grand poignard» (Мартынов носил черкеску и замечательной величины кинжал). Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом, он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: «Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах», и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову. А на мое замечание: язык мой - враг мой, Михаил Юрьевич отвечал спокойно: «Се n'est rien; demain nous' serons Dons amis».

Как мы видим, в этом рассказе и речи нет о привязчивости к каждому слову и желании на каждом шагу досадить. Наоборот, Мартынов придрался сам к случайно услышанному слову поэта.

«На другой день,- продолжает свой рассказ Э. А. Шан - Гирей, Лермонтов и А. А. Столыпин должны были ехать в Железноводск. После уже рассказывали мне, что, когда выходили от нас, то в передней же Мартынов повторил свою фразу, на что Лермонтов спросил: «Что же на дуэль что ли вызовешь меня за это?» Мартынов ответил решительно «да», и тут же назначил день»

Сведения о дальнейших событиях мы находим в книге Висковатого.

«Мартынов,- пишет биограф поэта,- вернувшись, рассказал дело своему сожителю Глебову и просил его быть секундантом. Глебов тщетно старался успокоить Мартынова и склонить его на примирение. Особенное участие в деле принимали, конечно, ближайшие к сторонам молодые люди: Столыпин, кн. Васильчиков и уже поименованный Глебов. Так как Мартынов никаких представлений не принимал, то решили просить Лермонтова, не придававшего никакого серьезного значения делу, временно удалиться и дать Мартынову успокоиться. Лермонтов согласился уехать на двое суток в Железноводск, в котором вообще он проводил добрую часть своего времени. В отсутствии его друзья думали дело уладить»

Источником сведений о последнем пребывании Лермонтова в Железноводске, помимо письма Е. Г. Быховец, встречавшейся с поэтом в день дуэли, являются опубликованные А. Н. Апухтиным записи из Железноводской книги купальных билетов на 1841 год.

В этой книге, погибшей во время фашистской оккупации Пятигорска, имелись две записи о продаже купальных билетов, относившиеся к М. Ю. Лермонтову. Первая - от 8 июля: «г. поручику Лермонтову четыре билета в калмыцкие ванны по 50 к. билет на два рубля». Вторая - от 15 июля (день дуэли): «г. поручику Лермонтову пять билетов на ванны № 1 и 2 по 50 коп. билет на 2 руб. 50 коп.».

Там же под датою 15 июля записано о приобретении пяти билетов капитаном Столыпиным.

Вторым источником сведений является дело 1841 года, заключающее в себе рапорты железноводского смотрителя Маевского о прибытии посетителей в Железноводск. Смотритель обычно указывал в рапортах чины и фамилии лиц прибывших, состоявших налицо и выехавших в течение недели со дня предыдущего рапорта.

Сопоставляя эти сведения с данными Апухтина, можно сделать такие выводы.

Исходя из рапорта Маевского от 13 июля, что Лермонтов прибыл в Железноводск в период с б по 13 июля, и записи в книге купальных билетов о покупке им четырех билетов 8 июля, следует признать, что поэт один прибыл в Железноводск для лечения водами 7 или 8 июля.

Судя по тому, что четвертый ванный билет мог быть использован 11 или 12 июля, можно предположить, что на вечер к Верзилиным 13 июля он приезжал из Железноводска и возвратился туда для продолжения лечения 14 июля, так как 15 июля, в день дуэли, он и приехавший, по - видимому, вместе с ним Столыпин, взяли по пять билетов.

Если предположить, что Столыпин приехал только 15 июля для извещения о времени поединка, трудно представить, чтобы первой его заботой по приезде было приобретение пяти ванных билетов. Надо думать, что для извещения Лермонтова о времени поединка приезжал кто - то другой.

В деле № 187 1841 года из фонда Управления Кавказских Минеральных Вод Пятигорского государственного архива «Об отдаче в наем под квартирование гг. посетителям двух казенных домов на Железных Водах состоящих, с платою по 5-ти рублей ассигнациями в сутки за номер или комнату во время курса 1841 года», фамилии Лермонтова и Столыпина отсутствуют. Из этого можно сделать и третий вывод, что в июле 1841 года поэт останавливался в одном из частных домов Железноводска.

О последнем дне пребывания М. Ю. Лермонтова в Железноводске подробно рассказывает Е. Г. Быховец в известном письме от 5 августа 1841 года. Она приезжала в этот день в Железноводск и выехала оттуда одновременно с поэтом, сопровождавшим ее до Шотландской колонии.

«Как приехали на Железные,- пишет Е. Г. Быховец,- Лермонтов сейчас прибежал; мы пошли в рощу и все там гуляли. Я все с ним ходила под руку. На мне было бандо. Уж не знаю какими судьбами коса моя распустилась, и бандо свалилось, которое он взял и спрятал в карман. Он при всех был весел, шутил, а когда мы были вдвоем, он ужасно грустил, говорил мне так, что сейчас можно догадаться, но мне в голову не приходила дуэль. Я знала причину его грусти и думала, что все та же, уговаривала его, утешала, как могла, и с полными глазами слез [он меня] благодарил, что я приехала, умаливал, чтоб я пошла к нему на квартиру закусить, но я не согласилась; поехали назад, он поехал тоже с нами.

В колонии обедали. Уезжавши, он целует несколько раз мою руку и говорит: «Cousine, душенька, счастливее этого часа не будет больше в моей жизни». Я еще над ним смеялась; так мы и отправились. Это было в пять часов, а [в] 8 пришли сказать, что он убит».

Лермонтов находился в самых дружеских отношениях с Е. Г. Быховец. В том же письме мы находим такое объяснение этим дружеским связям:

«Мы с ним дружны были - он мне правнучатый брат - и всегда называл cousine, а я его cousin, и любила как родного брата. Так меня здесь и знали под именем Charmante cousine Лермонтова. Кто из молодежи приезжал сюда, то сейчас его просили, чтобы он их познакомил со мной».

Полное доверие поэта к своей кузине характеризуют следующие строки из того же письма: «...он мне всегда говорил, что ему жизнь ужасно надоела, судьба его так гнала, государь его не любил, великий князь ненавидел, [они] не могли его видеть - и тут еще любовь: он был страстно влюблен в В. А. Бахметьеву; она ему была кузина. Я думаю, он и меня оттого любил, что находил в нас сходство, и об ней его любимый разговор был».

К сожалению, сведений о самой Е. Г. Быховец сохранилось очень мало. Несколько строк ей посвятила Э. Л. Шан - Гирей. «М-elle Быховец,- пишет она,- жила у двоюродной сестры своей М. А. Прянишниковой, имение которой, Тарумовка, около г. Кизляра. Прозвали ее Креолкой за бронзовый цвет лица и большие черные глаза. Молодые люди бывали у них редко и никакой милости не добивались у нее ни Мартынов, ни другие. Она давно замужем и живет теперь в Москве».

Дальше она сообщает подробности по поводу обнаруженного у Лермонтова, после его смерти, золотого ободка Быховец: «М-elle Быховец носила на голове золотой ободок, называвшийся по тогдашней моде bandeau. Когда она с кузиной своей ехала в Железноводск, то встретилась случайно в колонии Каррас с Лермонтовым и Столыпиным, обедали вместе и М. Ю. выпросил у m-elle Быховец ободок и, положив его в боковой карман сюртука, обещал доставить его на другой день. Этот ободок был найден в кармане и подавал повод некоторым думать, что дуэль была за нее...»

Следует еще добавить одну важную деталь. Н. П. Раевский, рассказывая о том, как друзья погибшего поэта, подготавливали его закоченевшее под проливным дождем тело к похоронам, добавляет: «...и фероньерка belle noire в правом кармане нашлась вся в крови». Это подтверждает и сама Быховец в упомянутом своем письме, выражая огорчение, что Дмитриевский, взявшийся передать ей окровавленное бандо, потерял его.

Можно думать, что золотое бандо Быховец, взятое, вероятно, поэтом на счастье, сыграло в обстоятельствах его ранения роковую роль. Пуля, встретив на своем пути фероньерку, резко рикошетировала вверх и, как видно из акта осмотра тела, пробила оба легких.

О последних часах жизни поэта Висковатый пишет: «Молодежь... думала по счастливом окончании дуэли поужинать вместе в товарищеском кругу. Некоторые надеялись, что, быть может, и в Каррасе как-нибудь удастся примирить противников. Вот почему Лермонтов должен был там пообедать. Хотели привести туда и Мартынова. Говорят, Мартынов приехал туда на беговых дрожках с кн. Васильчиковым. Лермонтов был налицо. Противники раскланялись, но вместо слов примирения Мартынов напомнил о том, что пора бы дать ему удовлетворение, на что Лермонтов выразил всегдашнюю свою готовность. Верно, только то, что кн. Васильчиков с Мартыновым на беговых дрожках с ящиком принадлежавших Столыпину кухенрейтерских пистолетов выехали отыскать удобное место у подошвы Машука, на дороге между колонией Каррас и Пятигорском».

После того, что мы знаем о Васильчикове, не приходится сомневаться, что его поездки перед самой дуэлью на одних дрожках с Мартыновым не способствовали примирению противников. Несомненно, Васильчиков постарался всеми способами поддержать враждебное отношение Мартынова к поэту. Недаром Мартынов впоследствии признавался Бетлингу, что «приятели - таки раздули ссору». Не без участия Васильчикова Мартынов настаивал на очень тяжелых условиях дуэли.

В первой редакции своих показаний, которую он по настоятельному совету секундантов позднее изменил в свою пользу, Мартынов писал: «Условия дуэли были:

1-е. Каждый имеет право стрелять, когда ему угодно, стоя на месте или подходя к барьеру.

2-е. Осечки должны были считаться за выстрелы.

3-е. После первого промаха противник имел право вызвать выстрелившего на барьер.

4-е. Более трех выстрелов с каждой стороны не было допущено по условию. Я сделал первый выстрел с барьера».

К этому надо еще добавить, что последний барьер, показанный подсудимыми на суде в 15 шагов, на самом деле, как видно из позднейшего описания дуэли Васильчиковым, составлял всего 10 шагов.

При таких условиях поэт, заранее заявивший своим секундантам, что он не будет стрелять в своего противника, только чудом мог остаться невредимым.


Из истории Пятигорска 1820-1830-х годов.
Начало застройки
Дороги
Условия жизни
Посетители
Торговля
Дома Е. А. Хастатовой в Пятигорске и Кисловодске
Преобразование Горячих Вод в город Пятигорск
Пятигорье в юношеских произведениях Лермонтова

Пятигорск периода первой ссылки М. Ю. Лермонтова на Кавказ
В изгнание
«...Я приехал на воды весь в ревматизмах»
Чистенький, новенький городок
Емануелевский парк
Пятигорский бульвар и площадка у Елизаветинского источника
Беседка «Эолова арфа»
Пятигорская ресторация
Пятигорский Провал
Почта
Магазин Челахова
У целебных источников
Доктор Ф. П. Конради

Кавказское окружение М. Ю. Лермонтова в 1837 году
П. И. Петров
А. А. Хастатов
Н. М. Сатин
Н. В. Майер
Н. П. Колюбакин
О прототипах княжны Мери
Встречи с декабристами
В. Д. Вольховский

Вторая ссылка М. Ю. Лермонтова на Кавказ
Лермонтов на Кавказе в 1840 году
Поездка в Петербург в начале 1841 года
Последний приезд в Пятигорск
Дом на усадьбе В.И.Чиляева (Домик Лермонтова)
Лечебные ванны
Дом Верзилиных
Генеральша Мерлини
Тайный надзор на Кавказских Минеральных Водах

Ближайшее окружение поэта
А. А. Столыпин (Монго)
С. В. Трубецкой
М. П. Глебов
А. И. Васильчиков
Р. И. Дорохов
Л. С. Пушкин
Н. П. Раевский
Снова в кругу декабристов
Последние встречи
Н. С. Мартынов - убийца поэта
А. С. Траскин
Перед дуэлью
Дуэль
После дуэли
Увековечение памяти М. Ю. Лермонтова в Пятигорске









Рейтинг@Mail.ru Использование контента в рекламных материалах, во всевозможных базах данных для дальнейшего их коммерческого использования, размещение в любых СМИ и Интернете допускаются только с письменного разрешения администрации!