Пятигорск

А. С. Траскин

Советские исследователи уделили немало внимания выяснению роли начальника штаба войск на Кавказской Линии и в Черномории полковника Александра Семеновича Траскина в событиях, связанных с дуэлью М. Ю. Лермонтова.

Среди посвященных этому вопросу работ прежде всего следует назвать статью В. С. Нечаевой «Суд над убийцами Лермонтова».

В судебном расследовании обстоятельств дуэли автор статьи особенно большое значение придает двум лицам: полковнику Траскину и подполковнику корпуса жандармов Кушинникову. Первый из них по собственной инициативе руководил следствием о дуэли, а второй, по предложению Траскина, принимал в нем ближайшее участие.

В предписании пятигорскому коменданту Ильяшенкову от 16 июля 1841 года за № 83 Траскин писал: «...вместе с сим прошу присланного сюда для секретного надзора корпуса жандармов подполковника Кувшинни-кова находиться при следствии, производимом по сему происшествию плац - майором подполковником Унтиловым».

В тот же день Траскин направил на имя подполковника Кушинникова отношение, в котором говорилось: «По поручению, на вас возложенному, я считал бы необходимым присутствие ваше при следствии, производимом по сему происшестию пятигорским плац - майором подполковником Унтиловым, почему я ныне же и предписал пятигорскому коменданту полковнику Ильяшенкову не приступать ни к каким распоряжениям по означенному происшествию без вашего содействия».

Не менее важно, констатирует В. С. Нечаева, что Траскин оказался к моменту начала дела не в Ставрополе, а на самой арене действия - в Пятигорске.

В итоге автор статьи делает выводы, что «во время своего последнего пребывания на Кавказе Лермонтов состоял под тайным надзором находившегося в Пятигорске и посланного из Петербурга со специальным поручением от Бенкендорфа жандармского штаб - офицера подполковника Кувшинникова» и что «о поручении, идущем от Бенкендорфа, знал и содействовал ему начальник штаба Кавказских войск флигель - адъютант полковник Траскин. Он оказался в Пятигорске тотчас же после дуэли и держал в своих руках всю организацию следствия по делу о дуэли».

Статья В. С. Нечаевой является, несомненно, значительным шагом вперед в деле раскрытия преддуэльной интриги, однако приведенные выше выводы вызывают некоторые замечания.

В главе о тайном надзоре на Кавказских Минеральных Водах уже шла речь о том, что надзор этот был учрежден в 1834 году по инициативе Николая I и с этого времени продолжался каждый сезон. В 1841 году тайный надзор осуществлял жандармский подполковник Кушинников и, конечно, в числе других поднадзорных лиц он наблюдал и за Лермонтовым, но говорить о каком - то специальном поручении в отношении поэта достаточных оснований нет.

Важные сведения о Траскине содержатся в статье С. А. Андреева-Кривича «Два распоряжения Николая 1-го».

Из нее мы узнаем, что, служа в военном министерстве, Траскин состоял для особых поручений при военном министре Чернышеве и обратил на себя его особенное внимание.

Говоря о причине перевода Траскина на Кавказ, С. А. Андреев - Кривич ссылается на слова Г. И. Филипсона: «Траскин испортил свою карьеру тем, что стал в обществе слишком много говорить о своем участии в делах Военного министерства и что князь Чернышев воспользовался удобным случаем с почетом удалить его от себя на Кавказ».

Однако и после назначения его в конце 1837 года на должность начальника штаба командующего войсками на Кавказской Линии, он не лишился доверия Чернышева, продолжал с ним переписку, сообщая военному министру разные закулисные сведения.

На основании писем Траскина Андреев - Кривич приходит к выводу, что «Траскин был доверенным лицом Чернышева и, получив назначение на Кавказ, продолжал пользоваться его неизменным покровительством. Судя по приведенным нами материалам, он был готов с усердием выполнять любые поручения министра. Чернышев же никоим образом не может быть отнесен к числу лиц, расположенных к Лермонтову. Наравне с Бенкендорфом он принадлежал к избранному кругу приближенных Николая 1-го и был прекрасно осведомлен о том, как относился к Лермонтову царь. Он участвовал в хитрой игре Николая 1-го, механизм которой показан нами выше».

Очень ценным достижением автора упомянутой статьи является установление того факта, что Траскин появился в Пятигорске не 16 июля, как считалось до сих пор, но неоднократно бывал здесь в преддуэльный период и, по - видимому, уже с 6 июля находился в Пятигорске.

На основании этих данных Андреев - Кривич считает участие Траскина в преддуэльной интриге вполне вероятным. «Прекрасно сообразив,- пишет он,- еще в предыдущем, 1840 г., что значило распоряжение определить Леомонтова в Тенгинский полк, Траскин имел полную возможность быть весьма деятельным в отыскании тех средств, которые отвечали бы намерениям царя относительно поэта»...

Еще более важна приводимая Андреевым - Кривичем выдержка из письма Траскина к генералу Граббе от 3 августа 1841 года из Кисловодска по поводу решения участи подсудимых, свидетельствующая о необыкновенной осведомленности Траскина.

«Расследование по делу о дуэли закончено,- сообщал Траскин,- и, так как Мартынов в отставке, дело перешло в окружной суд. Мне дадут только выписку из следствия, касающуюся Глебова, которую надо будет послать великому князю Михаилу, потому что он [Глебов] гвардеец. Впрочем, я думаю, что прежде чем все это примет юридический ход, из Петербурга прибудет распоряжение, которое решит участь этих господ».

Таковы главные сообщения и выводы С. А. Андреева - Кривича по вопросу об участии Траскина в преддуэльной интриге.

К сожалению, Андреев - Кривич недостаточно полно цитирует материалы из переписки генералов Головина и Граббе, хранящейся в Центральном государственном военно-историческом архиве. А между тем неиспользованные автором сведения имеют важное значение для характеристики Траскина. Так, из письма Головина от 3 октября 1841 года автор приводит только небольшую выдержку о «французской корреспонденции Траскина, отзывающейся в кабинете министра», которая свидетельствует о том, что о переписке Траскина с Вревским был осведомлен военный министр Чернышев.

Есть необходимость привести еще одну выдержку из этого же письма, которая дает яркое представление о личности Траскина, о его способности к интригам.

«Одним словом,-пишет Головин,- французская корреспонденция Траскина с Петербургом вредна обоим нам с вами, мне, может быть, более. Но то достоверно, что, пока Траскин будет таким, как есть, сомнительно, чтобы согласие и единомыслие могло оставаться между нами ненарушимо. Полковник Траскин имеет свои достоинства, но достоинствами военными он похвалиться не может, а тем менее опытностью. Между тем, на постах, нами занимаемых, нельзя быть чужду влияния людей, с которыми мы разделяем занятия и находимся беспрестанно вместе, как бы мы ни были осторожны. Непомерное самолюбие вашего начальника штаба хочет подчинить все своей цензуре, имея в виду себя одного. В прошлом году на Водах он позволил себе открыто говорить Много неуместного насчет моих действий за Кавказом, которых, однако же, результаты до сих пор, благодаря богу, не оказываются худыми.

Не понимаю, почему г. Траскин роет мне яму, не примечая, что может запутаться в собственных сетях своих».

В корыстных целях Траскин сблизился со своим непосредственным начальником генералом Граббе, стал оказывать на него значительное влияние не только на службе, но и принимать близкое участие в его семейных делах. Он встречал в доме генерала Граббе самый любезный прием. Свидетельства об этом мы находим в воспоминаниях А. И. Дельвига и в письмах самого Траскина к Граббе. Продолжая оставаться о Траскине самого лучшего мнения, Граббе взял его (в переписке с Головиным) под свою защиту и даже адресуемую им в Петербург французскую корреспонденцию (конечно, со слов ее автора) представил как обыкновенные письма к родным. Но эта защита не убедила генерала Головина, который при всем своем желании поддерживать с Граббе дружеские отношения в своем ответе с горечью писал:

«Дай бог, чтобы я в заключениях моих насчет Траскина ошибся! Но ни прошедшее, ни настоящее меня в этом еще не убеждают, как равно и в том, чтобы французская корреспонденция его с Петербургом, об которой здесь речь идет, была только родственная: я видел близко, где она оканчивается. Впрочем, и я готов, подобно вам, не заниматься вредом от нее, мне произойти могущим...

Признаюсь откровенно, что я не подозревал собственного вашего мнения в письмах полковника Траскина к генералу Коцебу; некоторые особливо мысли я не мог приписать никому иному, как ему».

В переписке с Граббе обращают на себя внимание письма Траскина от 1 и 4 июля 1841 и от 7 и 20 июня 1842 годов. Надменный, гордый, нетерпеливый в обращении со своими подчиненными, совершенно иным выглядит Траскин в отношениях с начальником и его семейством. Он проявляет необыкновенную заботливость о жене Граббе, которую он взялся сопровождать из Ставрополя до Пятигорска, и дает подробный отчет о состоянии ее здоровья и настроении.

Эта близость Траскина к семье Граббе иногда доставляла ему и неприятности. Например, из письма от 7 июня 1842 года видно, что Траскину пришлось очень неудачно улаживать какие-то семейные недоразумения между Граббе и его женой. Письмо свое он заканчивает такими словами:

«Вы не поверите, Ваше превосходительство, как мне больно, что я в этих грустных обстоятельствах так дурно исполнил ваше желание, но не вините меня, ибо я в эту минуту, более чем когда - либо, желал бы оказать вам свою преданность».

Такое же выражение беспредельной преданности генералу содержит и письмо от 20 июня 1842 года. «Не знаю,- пишет он,- как благодарить Ваше превосходительство за письмо ваше, отправленное с майором Дистерло. Поверьте мне, что я всегда готов, сколько сил моих будет, служить как вам, так и семейству вашему, лишь бы вы этого желали».

Траскин был человеком неглупым и изворотливым. Однако для дальнейшего продвижения по службе ему недоставало боевого опыта. Он, конечно, понимал, что, несмотря на высокую протекцию в Петербурге, он мог рассчитывать на быструю военную карьеру только при особенном покровительстве своего ближайшего начальника, пользовавшегося в Петербурге репутацией блестящего боевого генерала. И для достижения своей цели не брезговал ничем, лишь бы угодить Граббе, и добился, в конце концов, его полного расположения и доверия.

В письме от 19 июля 1842 года Траскин выражает свою неописуемую радость, когда, благодаря настойчивым ходатайствам Граббе и, конечно, при содействии петербургского покровителя, он был произведен в генералы.

Приведенные материалы о Траскине в значительной степени дополняют его характеристику, данную в работах советских исследователей.

Обладая такими качествами, Траскин как нельзя более подходил для проведения любой интриги. В этой связи большой интерес представляет письмо (черновик) Чернышева к Траскину (на французском языке) от 25 марта 1838 года. Оно свидетельствует о том, что уже в то время по поручению Чернышева Траскин с большим успехом принял участие в каком-то сомнительном деле, обстоятельства которого даже сам военный министр называет «fort delicats» (очень щекотливыми).

«Его императорское величество,- сообщает Чернышев,- увидел с удовольствием все, что ген. Головин пишет мне лестного по поводу вас. .Я рассчитывал на ваше усердие и расторопность; вы к этому присоединили много осторожности и такта в обстоятельствах, очень щекотливых. Заслужив доверие вашего начальника... и похвалы ген. Головина, вы доказали, что находитесь на высоте положения, которое вы занимаете».

Таким образом, все известные нам материалы о Траскине и его поведении во время следствия по делу о дуэли дают право считать Траскина одним из участников интриги, приведшей к гибели Лермонтова.