Пятигорск

Л. С. Пушкин

Лев Сергеевич Пушкин (1805—1852), брат А, С. Пушкина, во время своего пребывания на Кавказе до вольно близко познакомился с М. Ю. Лермонтовым. Оба они были участниками Галафеевской экспедиции 1840 года, вместе проводили конец 1840 года и первые дни 1841 года в Ставрополе, а затем снова встретились незадолго до смерти поэта в Пятигорске

Об этих встречах сохранились сведения в биографических материалах о М. Ю. Лермонтове. Об участии обоих приятелей в одном весело проведенном, но рискованном ужине за чертой лагеря Гала-феевского отряда известно из рассказа Д. П. Палена. . О совместном пребывании Л. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова в Ставрополе по окончании Галафеевской экспедиции мы находим сведения в воспоминаниях А. Есакова и А. И. Дельвига. Описывая обеды у командующего войсками генерала П. X. Граббе, А. И. Дельвиг рассказывает:

«За обедом всегда было довольно много лиц, но в разговорах участвовали Граббе, муж и жена, Траскин, Лев Пушкин, бывший тогда майором, поэт Лермонтов, я и иногда еще кто-нибудь из гостей. Прочие все ели молча. Лермонтов и Пушкин называли этих молчальников картинною галереею. Лермонтова я увидел в первый раз за обедом 6 января 1841 года. Он и Пушкин много острили и шутили с женою Граббе, женщиною небольшого ума и малообразованною. Пушкин говорил, что все великие сражения кончаются на «О», как-то: Маренго, Ватерлоо, Ахульго и т. д. Я тут же познакомился с Лермонтовым и в продолжение всего моего пребывания в Ставрополе виделся с ним и с Пушкиным. Они бывали часто у меня, но с первого раза своими резкими манерами, не всегда приличными остротами и в особенности своею страстью к вину не понравились жене моей. Пушкин пил не чай с ромом, а ром с несколькими ложечками чая, и, видя, что я вовсе рома не пью, постоянно угощал меня кахетинским вином...»

О последней встрече Л. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова летом 1841 года в Пятигорске мы знаем по воспоминаниям декабриста Н. И. Лорера. «Лев Пушкин,- пишет он,- приехал в Пятигорск в больших эполетах. Он произведен в майоры, а все тот же! Прибежит на минуту впопыхах, вечно чем-то озабочен,- уж такая натура!»...

В этот период Пушкин, так же как и Лермонтов, являлся постоянным посетителем дома Верзилиных. В его присутствии произошла и ссора поэта с Мартыновым. Сохранился также рассказ В. И. Чиляева в передаче П. К. Мартьянова о том, что Лев Сергеевич Пушкин посещал квартиру Лермонтова.

О Льве Сергеевиче Пушкине можно найти немало воспоминаний его современников. Мы напомним заслуживающие доверия воспоминания хорошо знавшего Л. С. Пушкина его сослуживца Григория Ивановича Филипсона.

«Здесь кстати будет сказать несколько слов,— пишет он,- о новой личности, с которою я познакомился. Это был Лев Сергеевич Пушкин, младший брат великого поэта, известный более под именем Левушки. В то время он был капитаном состоял по кавалерии и при генерале Раевском, с которым был в дружеских отношениях. В литературном кружке, где были лучшие тогдашние молодые писатели, личность Льва Пушкина была охарактеризована двумя стихами:

А Левушка наш рад,
Что брату своему он брат.

Между братьями было большое наружное сходство, кроме цвета кудрявых волос на голове: у поэта они были черные, а у брата почти белые. Поэтому он называл себя «белым арапом». Лев Пушкин был хорошо образован, основательно знал французскую и особенно русскую литературу; сочинения своего брата он знал наизусть и прекрасно их читал. Вообще он имел замечательную чуткость к красотам литературы. Он был приятный и остроумный собеседник; искренняя веселость, крайняя беззаботность и добродушие невольно привлекали к нему; но нужно было его хорошо узнать, чтобы другие недостатки и даже пороки не оттолкнули от него. Он слишком любил веселую компанию, пил очень много, но я не видел его пьяным. Образ жизни вел самый беспорядочный и даже выдумывал на себя грязные пороки, которых, может быть, и не имел. Общество великосветской молодежи втянуло его с детства в свой омут и сделало его каким-то российским креве. Впоследствии он был членом одесской таможни, женился и стал вести порядочную жизнь. Последнему желал бы верить, потому что чувства добра и чести в нем не заглохли под корою легкомысленной распущенности нравов.

Пушкин был почти неразлучен с генералом Раевским. Последний был большой мастер утилизировать людей, но не мог заставить Пушкина заниматься чем-нибудь серьезно, кроме писания под его диктовку. Кажется, в Нижегородском драгунском полку он был его адъютантом; по крайней мере, об этой эпохе он шутя говорил: «Когда мы с генералом Раевским командовали Нижегородским драгунским полком...» Если это правда, то я сомневаюсь в особенном благоустройстве того полка...»

Позднее Лев Сергеевич стал относиться к служебным делам гораздо серьезнее. В Центральном государственном историческом архиве Грузинской ССР нам удалось найти его рапорты по вопросу о положении в Чечне перед Галафеевской экспедицией. Они свидетельствуют, что в этот период Л. С. Пушкин пользовался полным доверием высшего военного начальства и, несмотря на свой скромный чин, выполнял довольно ответственные поручения. Первый из этих рапортов от 20 марта 1840 года за № 20, обстоятельный и интересный по содержанию, со сведениями о Шамиле доказывает способность Льва Сергеевича Пушкина быстро ориентироваться в трудной обстановке и умение свободно владеть пером.

Рапорт написан собственноручно Л. С. Пушкиным прекрасным, разборчивым почерком. Не удивительно, что его брат поручал ему переписывать набело свои новые произведения. Из других документов, хранящихся в том же архиве, можно узнать о двукратном награждении Л. С. Пушкина в небольшой период времени за отличие в делах против горцев

Нет сомнения, что близким дружеским отношениям, установившимся на Кавказе между М. Ю. Лермонтовым и братом великого поэта, во многом способствовал тот глубокий интерес, который Лермонтов проявлял к личности А. С. Пушкина. Об этих дружеских отношениях свидетельствует, в частности, сообщение Л. А. Сидери. Рассказывая, со слов своего отца, как в доме Верзилиных все были взволнованы только что полученным известием о гибели поэта на дуэли, он дальше продолжает:

«Вдруг вбегает сильно возбужденный Лев Сергеевич Пушкин, приехавший на Минеральные Воды, с волнением говорит: «Почему раньше меня никто не предупредил об их обостренном отношении, я бы помирил»... О последних месяцах жизни Льва Сергеевича мы находим сведения в записках декабриста Н. И. Лорера. «Он занемог водяною в груди,- пишет Лорер,- ездил в Париж и получил облегчение, но, возвратившись, снова предался своей гибельной привычке и скоро угас, в памяти и с тою веселостью, которая преобладала в нем всю жизнь его. С улыбкою повторял он: «Не пить мне более кахетинского!» На руках товарища моего по Сибири А. И. Вегелина скончался Л. Пушкин на 47 году от роду».