Пятигорск

А. А. Хастатов

Аким Акимович Хастатов - дядюшка М. Ю. Лермонтова - был сыном «авангардной помещицы» Екатерины Алексеевны, о которой уже было рассказано в предыдущих главах. В 1837 году М. Ю. Лермонтову довелось побывать у него в имении, по-видимому, лишь на обратном пути из Тифлиса, так как по материалам Центрального государственного исторического архива Грузинской ССР в указанном году Хастатов до конца августа состоял адъютантом при своем родственнике генерале П. И. Петрове и проживал в Ставрополе. После того, как генерал ушел в годовой отпуск, Хастатов по собственному желанию принял участие в экспедиции за Кубанью под командованием генерала Вельяминова, и только в конце 1837 года получил назначение в Куринский егерский полк, расположенный недалеко от имения Хастатовых. Само собою разумеется, что поэт имел об этом сведения от П. И. Петрова, а, возможно, и от самого Хастатова и поэтому не мог ехать в Шелкозаводское в отсутствие его владельца. Вполне возможно, что в первой половине лета 1837 года, состоя адъютантом П. И. Петрова, А. А. Хастатов мог повидаться с поэтом и в Пятигорске, где у него, как уже известно, были собственные дома.

Рассказывая о пребывании поэта на Кавказе в 1837 году, П. А. Висковатый пишет «Михаил Юрьевич до отъезда в Россию побывал в местах, которые видел в детстве: так, он погостил в Шелкозаводске, имении, принадлежащем Акиму Акимовичу Хастатову, сыну родной сестры бабушки Арсеньевой — Екатерины Алексеевны. Хастатов этот был известный всему Кавказу храбрец, похождения его переходили из уст в уста. Это был удалец, достойный сын мужественной матери, рассказы которой так сильно возбуждали воинственный дух маленького Лермонтова. Случаи из жизни Акима Акимовича и теперь поражали Михаила Юрьевича, они послужили ему материалом, коим он воспользовался немного позднее. В основании рассказа «Бэла» лежит происшествие, бывшее с Хастатовым, у которого действительно жила татарка этого имени. Точно так же «Фаталист» списан с происшествия, бывшего, с Хастатовым в станице Червленой». В подтверждение своих слов Висковатый ссылается на двоюродного брата Акима Павловича Шан-Гирея и дальнего его родственника М. Н. Лонгинова. Последний в своей заметке о Лермонтове вспоминает: «Основанием рассказа «Бэла» было истинное происшествие, конечно, опоэтизированное и дополненное вымышленными подробностями, случившееся с родственником поэта Е. Е. Хастатовым... Он имел поместье на Кавказе (Шелковое, «Земной рай» тож) и подолгу живал там. Так как имение это расположено уже на самом рубеже, за которым жили враждебные нам горские племена, то Хастатова называли в нашем кругу «передовой помещик российской империи».

Приведенные сведения почти исчерпывают все, что было известно до сих пор об Акиме Акимовиче Хастатове. Между тем, этот человек выделялся своей исключительной храбростью там, где, по словам П. X. Граббе, «храбростью не удивишь». Он-то и оставил заметный след в творчестве М. Ю. Лермонтова. Архивные изыскания устанавливают, что Аким Акимович в двухлетнем возрасте остался без отца, умершего в 1809 году, и воспитывала его энергичная мужественная мать Екатерина Алексеевна.

В 1827 году А. А. Хастатову исполнилось 20 лет и он получил право на управление своим имением. Однако в этот и последующие годы Аким Акимович, вероятно, учился в одном из военных училищ или находился на военной службе, так как известие о неожиданной смерти матери 24 августа 1830 года застало его прапорщиком лейб-гвардии Семеновского полка в польском походе.

Создалось критическое положение в управлении имением, оставшегося на руках дворовых людей. Возникшая по этому поводу между заинтересованными учреждениями и лицами переписка закончилась тем, что в управление имуществом, впредь до возвращения из похода законного наследника, по его доверенности вступил один из бывших опекунов Павел Петрович Шан-Гирей, муж сестры Акима Акимовича — Марии Акимовны. Произошло это, правда, не сразу, ибо новый владелец, неискушенный в житейских делах, оказался в довольно беспомощном положении и допустил некоторые промахи. К этому периоду относятся три его письма на имя крепостного управителя имения Даневского. В первом послании он подробно расспрашивал Даневского о состоянии своих имущественных дел, а во втором сдержанно укорял управителя за невыполнение просьбы хозяина. Начало кавказской службы Хастатова установить не удалось. Но в конце лета 1837 года, когда начальник штаба войск на Кавказской Линии генерал-майор Петров, незадолго до того потерявший жену Анну Акимовну, урожденную Хастатову, решился оставить занимаемую должность, то и Аким Акимович, состоявший в этот период его адъютантом, должен был позаботиться о другом своем назначении.

Зная о редкой храбрости Хастатова, не приходится удивляться, что он принял участие в военной экспедиции на Черноморском побережье, возглавлявшейся тогда выдающимся генералом А. А. Вельяминовым. Во время этой экспедиции, закончившейся в 1837 году, Аким Акимович получил хорошую оценку своей боевой службы со стороны начальства. После недолгого пребывания в Куринском егерском полку, расположенном в крепости Грозной, Хастатов весною 1838 года, по-видимому, возвратился в свой Семеновский гвардейский полк.

В ближайшие после того годы о нем не встречается сведений. Но известно, что в 1843 году он совершил продолжительную поездку за границу. Сведения об этом путешествии содержатся в нескольких сохранившихся письмах его родственников. Эти письма добавляют к сделанной выше беглой характеристике Хастатова еще несколько штрихов. Так, из письма Акиму Акимовичу упоминавшегося уже его дядюшки Афанасия Алексеевича Столыпина от 30 марта 1843 года видно, что А. А. Хастатову в том году, вероятно, пришлось побывать в Неаполе. «При сем посылаю,— пишет Афанасий Алексеевич,— письмо жене моей. Сделай дружбу, не откажи съездить за ней в Неаполь. Я на твой проезд с сею же почтою отправил на имя Алексея Григорьевича 3 т. руб. асе...». Из сохранившегося письма (на французском языке) Дмитрия Аркадьевича Столыпина (брата А. А. Столыпина-Монго) сестре Марии Аркадьевне Вяземской от 7 февраля, вероятно, того же 1843 года мы узнаем,-что Хастатов во время своего заграничного путешествия не упустил случая побывать на концерте знаменитого в то время итальянского певца Рубини и был, по-видимому, совершенно потрясен его исполнением. По поводу этого выступления итальянской знаменитости Столыпин пишет: «...Я считаю, что надо быть камнем, чтобы не быть тронутым всем этим. Я кончаю таким штрихом: Хастатов обливался слезами, как Мария Магдалина». Не менее интересный имеется отзыв Дмитрия Аркадьевича (также на французском языке) о пребывании Хастатова во время того же, видимо, заграничного путешествия в Париже, куда его звало главным образом какое-то сердечное увлечение. «...Вы мне пишете,— говорит он в недатированном письме своей сестре,— что Алексей отправился в Париж. Я только что получил оттуда письмо Хастатова, я не прилагаю вам его содержания — вообразите его сами. Он заканчивает словами, что Париж «сущий вздор, и нет счастья, где нет предмета страсти». Это все графиня Воронцова, которая его больше не любит». Возвратившись из заграничной поездки, Хастатов снова поселился в своем Шелкозаводском (или иначе «Земной рай»)

В рукописном отделе Государственной библиотеки им. Ленина хранится письмо к Хастатову от 27 октября 1845 года Афанасия Алексеевича Столыпина такого содержания: «Любезный друг Еким Екимович! Благодарю тебя за присылку гнедого мерина; конь добрый, и я надеюсь, что он меня будет хорошо возить. Как-то ты, любезный друг, на Кавказе поживаешь? Спокойно ли у вас на Тереке? Каков был урожай винограда? Одним словом, уведомь, любезный друг, как там идут твои дела. Да по дружбе своей на меня не пеняй, что я редко так пишу; становлюсь стар, лень час от часу более обуревает, на одно еще и ленив,— шатаюся с собаками, а в прочем хоть брось, никуда не гожусь...». В ответ на поставленный вопрос о спокойствии на Тереке Хастатов сообщил ему, по-видимому, об одном из своих последних отчаянных похождений, которыми он в свое время был так широко известен. Мы можем судить об этом по письму Афанасия Алексеевича от 23 июня 1846 года, в котором он писал: «Письмо твое от 29 мая получил; оно меня совершенно восхитило, я всегда знал, что ты человек храбрый, но в сем деле ты оказал более, нежели храбрость и неустрашимость, а присутствие духа, которое не всякому дано в удел. Только, любезный друг, опасаюсь одного, чтобы таковые твои подвиги не завлекли тебя в бесполезные опасности. Вспомни, что ты теперь мирный житель и что без всякой надобности бросаться в опасности нет необходимости. Другое дело, ежели бы ты был на службе. Жена моя с детьми еще за границей и возвратится не прежде, как в августе месяце сего года. Прощай, будь здоров».

Надо полагать, что Хастатов Продолжал жить в своем имении и в последующие годы, выезжая только по временам для свидания с родными. О том, как он проводил там время и каковы были его обычные интересы, мы можем иметь представление по его письму к своему родственнику А. И. Философову, относящемуся уже к позднему времени (вероятно, к началу 60-х годов). Оно дает понятие и о стиле его посланий, о котором как о чем-то забавном упоминал в своем письме Д. А. Столыпин. По этим соображениям будет нелишним привести текст целиком:

«23 ноября. Земной рай.
Любезный братец Алексей Илларионович! Нету худа без добра даже в мелочах обыденной жизни. Если бы Николай не остался за границей, я носил бы привезенные им рубашки, а теперь имею удовольствие читать дружеское письмо ваше и предлог побеседовать. Прошу вас акции и деньги оставить у себя: увидимся — сочтемся. А денег у меня и куры не клюют, хотя иногда, как теперь, очень мало. Стоит только не отступать от правила, чтобы нужно было именно сколько, сколько их есть налицо, а если будет 20% более — так вот и богатство!!! И ей-ей, очень легко так себя обставить — ничего, иногда даже весело. Право так — при мысли, что хотя у меня денег и мало и гораздо меньше других, а я в ус никому не дую и никому не должен. Главное, на чужой каравай рта не разевай и не суйся, куда не под силу,- не садись в чужие сани! Когда у меня мало этих игрушек, я блаженствую в Земном моем раю во всей силе этого слова, в особенности летом, а зима-то у нас несколько недель. Зимой в деревне, правда, вечера длинны, в особенности, если нельзя читать. Климат у нас теплый, сухой и здоровый, флора, леса, Терек и снежный хребет величественны — это для наглядного. Книг и журналов у меня в околотке много. Насчет клубники — тоже ничего. Женщины наши красавицы, можно сказать, славянские испанки. Для стола всякая дичь, рыба, вина, фрукты в изобилии. Чего же больше? Казалось бы, и умирать не надо! Одно желание— хочется хоть изредка поосвежиться: послушать оперу, посмотреть театр да как добрые люди в довольстве живут. А главное, повидаться со всеми вами, обнять да сказать: не поминайте лихом любящего вас друга и брата Акима Хастатова. Насчет Катюши скажу то же, что в начале письма. Очень сожалею, что милая ваша Адина нездорова, и молю бога, чтоб она была счастлива. Дмитрий Дохтуров ранен, он славный молодой человек, все в походах, так что я его давно не видел. Что наш Гог-Магог — кн. Александр Иванович" — приедет ли к нам? А славно бы сделал, если бы сумел вовремя сказать: довольно -погулял. Мне кажется, прочат К- Мирского — молод еще. Славно было [бы], если бы назначили Коцебу,-знает край, как свои пальцы, деятелен и имеет изумительную память. Впрочем, по мне, кто ни поп, тот батька. Не взыщите, я заврался и, вероятно, давно наскучил всей этой галиматьей - А. X.»

Совершенно неожиданно среди этого «райского» житья Хастатова постиг апоплексический удар, после которого он ослеп. Еще в одном сохранившемся его письме от 1 марта 1865 года неизвестному Дмитрию Андреевичу, написанном чьей-то чужой рукой, он сообщает: «...О себе скажу вам, что со мной был удар, последствие коего — я ослеп, так что ничего не вижу и потому мне необходимо лечиться за границу...». Неизвестно, удалось ли ему на этот раз туда съездить, но от удара он так и не поправился, хотя ему пришлось прожить еще довольно много лет. Последний обнаруженный автором этих строк архивный документ о Хастатове относится к 1883 году и представляет собой собственноручное объявление в Пятигорскую городскую управу «статского советника Акима Павловича Шан-Гирея» от 12 сентября 1883 года следующего содержания: «По доверенности, данной мне женою подпоручика Надеждою Остафьевой, засвидетельствованной пятигорским нотариусом, которую для видимости при сем предъявить честь имею, покорнейше прося возвратить мне, надлежит представить во Владикавказский окружной суд духовное завещание покойного гвардии капитана Хаста-това для утверждения, для чего необходимо представить и удостоверение в том, во сколько оценен принадлежавший г. Хастатову дом, состоящий в Пятигорске. Вследствие чего имею честь всепокорнейше просить управу выдать мне означенное удостоверение». В выданном управою удостоверении сказано: «Недвижимое имение, принадлежащее покойному отставному штаб-ротмистру Хастатову, находящееся в Пятигорске, записано по книгам управы под № 50 и оценено в четыре тысячи рублей серебром».

Из приведенного документа видно, что Аким Акимович Хастатов умер, по-видимому, в 1883 году, в возрасте 76 лет.

Таковы новые архивные материалы об А. А. Хастатове, которые можно дополнить краткими сведениями о последнем периоде его жизни. Рассказала это автору книги племянница М. Ю. Лермонтова Евгения Акимовна Шан-Гирей в 1941 году.

Дом Хастатовых в Пятигорске находился на месте Пушкинских ванн и по внешнему виду напоминал верзилинский, но был немного меньше. Во дворе был еще флигель и хозяйственные постройки. За домами находился большой фруктовый сад. Евгения Акимовна, по ее словам, часто бывала в гостях у своего родственника Акима Акимовича Хастатова, который угощал ее черешнями и другими фруктами. Семьи у него не было. Под старость он ослеп, и Евгения Акимовна нередко заходила за ним и сопровождала его на прогулку.