Белинский благодарил случай за встречу с ним и называл Станкевича гениальным человеком. В своей любви к нему признавались Тургенев и Толстой. Литературное наследие Станкевича невелико по объему и не слишком значительно, но благотворное влияние этой замечательной личности испытали на себе многие современники. Однажды судьба привела его на Кавказ.
Николай Станкевич родился в 1813 году в дворянской семье. Детские годы прошли в родительском имении на берегах реки Тихая Сосна, близ Острогожска. Первоначальное образование получил в благородном пансионе в Воронеже, а в 1830 году поступил на словесное отделение Московского университета. Именно здесь вокруг обаятельного, ярко одаренного студента вскоре сплотилось содружество талантливой молодежи, вошедшее в историю русской демократической мысли под названием кружка Станкевича. «Самое появление кружков, о которых идет речь, – писал в «Былом и думах» А. Герцен, – было естественным ответом на глубокую внутреннюю потребность тогдашней русской жизни». На квартире молодого поэта и мечтателя сходились в острых спорах К. Аксаков, В. Боткин, В. Белинский, причем, по словам последнего, сам Станкевич «всегда и для всех был авторитетом, потому что все добровольно и невольно сознавали превосходство его натуры над своею».
Первые стихи Станкевич напечатал, когда ему не было еще и семнадцати лет. Он написал и несколько небольших прозаических произведений, пробовал себя как драматург и переводчик, публикуя свои опыты в московских журналах. Однако впоследствии весьма критически отнесся к своим творениям и по окончании университета уже ничего под своим именем не печатал и, как вспоминал Белинский, «не терпел, чтобы его и в шутку называли литератором». Тем не менее, у Станкевича перед отечественной словесностью есть одна несомненная и очень весомая заслуга – он первым узнал и высоко оценил самобытный поэтический дар Алексея Кольцова и помог безвестному тогда юноше выпустить в свет стихи. Он же отобрал и восемнадцать «пиес» для первого поэтического сборника, оказавшегося единственным при жизни Кольцова. На средства, собранные по подписке, Станкевич издал эту книжку, настояв, чтобы его собственное имя нигде печатно названо не было.
Творческие интересы самого Станкевича все больше склонялись к эстетике и философии, изучение которой он продолжил в Берлинском университете. В Германии Станкевич познакомился с молодым Тургеневым, нарисовавшим в своих мемуарах портрет человека, дружбу которого ценил очень высоко: «Станкевич был более нежели среднего роста, очень хорошо сложен – по его сложению нельзя было предполагать в нем склонности к чахотке. У него были прекрасные черные волосы, покатый лоб, небольшие карие глаза; взор его был очень ласков и весел; нос тонкий, с горбинкой, красивый, с подвижными ноздрями, губы тоже довольно тонкие, с резко означенными углами; когда он улыбался – они слегка кривились, но очень мило, – вообще улыбка его была чрезвычайно приветлива и добродушна, хоть и насмешлива… во всем его существе, в движениях была какая-то грация и бессознательная благовоспитанность – точно он был царский сын, не знавший о своем происхождении».
Наиболее значительная часть творческого наследия Станкевича – его переписка с друзьями, отражающая, по словам Н. Добролюбова, «развитие живых идей и чистых стремлений, происшедшее в нашей литературе в сороковых годах». Письма Станкевича глубоко и ярко передают его натуру, это важный исторический и человеческий документ. Не знавший его лично Лев Толстой, прочитав томик этих писем, был взволнован до слез и признавался: «Никогда никого я так не любил, как этого человека, которого никогда не видел». Благодаря письмам Станкевича нам известны и некоторые подробности его пребывания в Пятигорске. Тяжелая болезнь (туберкулез) вынудила его провести лето 1836 года на юге. Собираясь сюда, он отмечал в одном из писем другу: «Кавказ представляется мне в каком-то очаровательном свете. Доктор говорит, что он возродит мой организм, а я тайно надеюсь, что он возродит и душу».
Впечатления кавказской поры просились на бумагу. Трудно сказать, как повлиял наш климат и целебные воды на болезнь Станкевича, но горы его душу тронули несомненно. «Я – на Кавказе, – пишет он из Пятигорска Т. Грановскому. – Этот край грустен своим однообразием, но его горы производят странное впечатление на душу. Чудно манят ее иногда эти снежные, спокойные вершины Эльбруса и беспорядочные, кучами набросанные снежные утесы других гор. Все это в 100 или более верстах и бывает видно ясными утрами и ясными вечерами. Здоровье мое поправляется…»
В одном из пятигорских писем Станкевича есть описание города, во многом напоминающее лермонтовские строки из «Княжны Мери»: «Вчера на бульваре играла музыка. Я пошел гулять, отделился от спутников и пошел на пригорок над гротом – любимое место мое. Мне вздумалось подняться выше – какая картина! С одной стороны, вблизи, Машук, который, кажется, уперся в тучи и полукружием обогнул центр города, в стороне – трехглавый Бештау, подернутый туманом, внизу – куча народа, дамы, черкесы, музыка, все полно жизни и гражданственности – горизонт загражден горою. С другой – равнина, на ней уступами идут горы за горами и теряются в тумане: ты понимаешь, что за томительное чувство производит эта картина!»
Вернувшись в родные края, Станкевич не раз вспоминал свое пятигорское лето и путешествия по окрестным горам. «Грудь стеснилась от странствий горных, хоть остальное здоровье и поправилось», – писал он Белинскому. «Диавольские горы Кавказа» настолько манили Станкевича, что он отважился предпринять восхождение на вершину Бештау, подарившее ему много незабываемых минут, но повлекшее новый приступ болезни. «До сих пор еще не совершенно прошел у меня напор крови на грудь, сделавшийся от путешествия на вершину Бештау», – сообщал он другу.
Побывал Станкевич и в «колонии Каррас, обыкновенно называемою Шотландкою», – излюбленном месте прогулок «водяного общества», где не раз бывал и Лермонтов. В пользовании целебными водами Станкевич прибегал здесь к рекомендациям своего московского знакомого – известного врача И. Дядьковского, с которым Лермонтов, как полагают, познакомился годом позже в том же Пятигорске. «Он здесь тоже в большой славе, – сообщает Станкевич о Дядьковском в одном из писем, – от больных нет отбоя. Все ему несут в подарок разных букашек, которых он собирает. Мы послали ему живую черепаху от подошвы горы Бештау, и он ее кормит, хочет живую привезти в Москву…»
Болезнь не отступала. По настоянию врачей Станкевич уехал в Италию, но этим не спасся и умер там двадцати семи лет от роду. «Он был нашим благодетелем, нашим учителем, братом нам всем, каждый ему чем-нибудь обязан, – писал убитый горем Грановский. – Я больше других». Внешне в судьбе Станкевича много схожего с Лермонтовым: родился лишь на год раньше, на год раньше и ушел, так же безвременно. Оба учились в Москве, и первые стихи Станкевича увидели свет в том же «Атенее». Да и в Пятигорске он побывал за год до того, как Лермонтов задумал здесь своего «Героя». Жаль, что жизнь не свела их. «Что был каждый из нас до встречи с Станкевичем?.. – восклицал Белинский. – Нам посчастливилось – вот и все…»
Именно Станкевичу Белинский обязан известным определением «неистовый Виссарион». В большом письме к другу, находившемуся уже на излечении за границей, он сообщал, что «на Руси явилось новое могучее дарование – Лермонтов…» И в подтверждение выписал из свежего номера «Отечественных записок» стихотворение «Три пальмы», сопроводив его восторженным признанием: «Какая образность! – так все и видишь перед собою, а, увидев раз, никогда уже не забудешь! Дивная картина – так и блестит всею яркостию восточных красок! Какая живописность, музыкальность, сила и крепость в каждом стихе, отдельно взятом!». Станкевич эту оценку, скорее всего, полностью разделял. По его словам, они с Белинским так хорошо понимают друг друга, словно у них в иные минуты бывает одна душа.
Николай МАРКЕЛОВ, главный хранитель Государственного музея-заповедника М. Ю. Лермонтова,
Использование контента в рекламных материалах, во всевозможных базах данных для дальнейшего их коммерческого использования, размещение в любых СМИ и Интернете допускаются только с письменного разрешения администрации!
Белинский благодарил случай за встречу с ним и называл Станкевича гениальным человеком. В своей любви к нему признавались Тургенев и Толстой. Литературное наследие Станкевича невелико по объему и не слишком значительно, но благотворное влияние этой замечательной личности испытали на себе многие современники. Однажды судьба привела его на Кавказ.
Идёт загрузка...