Библиотека

«Мы» и «они»: путешествия и проблемы межкультурного взаимопонимания

Формирование человеческих сообществ связано с формированием чувства принадлежности к ним на основе единых традиций, обычаев, ритуалов, верований и т.д. Повторяемость и воспроизводимость этих элементов культуры (носителей социальных ценностей и норм) создавало так называемое «Мы»-чувство, чувство принадлежности к своей общности. Соответственно, чужие сообщества воспринимались как отступление от нормы, как нечто непонятное и нередко враждебное. На ранних уровнях развития человеческих цивилизаций путешествия за пределы постоянного места обитания были не просто перемещением в пространстве, но и перемещением в иной «чужой» мир. Путешественники должны были преодолевать не только расстояния и естественные преграды, но и чувство страха перед неизвестным, а также межкультурные и психологические барьеры восприятия, связанные с отвержением всего, что является «чужим».

Исследователи истории туризма и путешествий отмечают, что процесс познания окружающего мира постоянно связан с путешествиями. К этому следует видимо, добавить, что история познания мира через путешествия является историей преодоления предрассудков и барьеров восприятия. При этом насколько можно судить по запискам путешественников разных времен, способность к преодолению таких барьеров, т.е. открытость культуры, носителями которой являются путешественники, не знает линейного непрерывного прогресса. Как и в развитии культуры в целом, здесь можно обнаружить периоды подъема и упадка.

Например, в эпоху античности мы встречаемся с поразительной широтой взглядов Геродота: «Если спросить у какого бы то ни было народа, какие обычаи лучше всех, то каждый по расследовании ответит, что наилучшие обычаи его собственные. Таким образом, всякий народ считает свои обычаи гораздо лучше всех остальных. Вот почему не естественно, чтобы кто-нибудь, разве помешанный, ругался над подобными предметами». А. Боннар говорит по этому поводу: «В то время как обычай давит, подобно ярму, на мышление каждого народа, знание всей совокупности обычаев, в их противоречивом и бесконечном отличии, представляет в руках историка орудие освобождения духа». Эта «свобода духа», открытость для восприятия нового, явленная в записках Геродота, возвышается подобно вершине не только над эпохой античности, но и над последующими эпохами. В последующие века, пожалуй, до Монтеня, выдающегося представителя французского гуманизма, никто не проявлял подобной широты взглядов.

Эпохе гуманизма предшествовал длительный период Средневековья, когда общественное сознание было проникнуто религиозной нетерпимостью. В этот период способность непредвзятого отношения к чужим обычаям становится редким исключением. В многочисленных записках паломников эпохи Средневековья крут описываемых событий и явлений чаще всего остается чем-то «внешним» по отношению к чувствам и мыслям автора, не вторгается в его религиозные переживания, и, таким образом, сознание пишущего и читающего остается закрытым для восприятия иной культуры. Это относится равным образом как к запискам христианских паломников в Святые места, находящиеся под властью мусульман, так и к запискам арабских путешественников, которым довелось познакомиться с обычаями христиан или язычников.

Например, в заметках уже упомянутого Ибн-Фадлана во внешне объективном рассказе о святилище бога Перуна и о животных, которых славянские купцы приносят в жертву идолу, встречается деталь, в которой проявляется снисходительно-насмешливое отношение к примитивным для мусульманина языческим ритуалам: «Когда же наступает ночь приходят собаки и съедают все это». И говорит тот, кто это сделал - «Уже стал доволен господин мною и съел мой дар». Убежденность правоверного мусульманина в превосходстве его веры и образа жизни над обычаями язычников такова, что он даже не нисходит до полемики. У христианских паломников «Мы» - чувство находит выражение в легендах о чудесах, доказывающих превосходство христианской веры над исламом.

Среди прочих путевых заметок Средневековья особое место занимает «Хожение за три моря» Афанасия Никитина. Это удивительный документ, показывающий, как знакомство путешественника с иной культурой меняет основы его мировоззрения. Мы находим интереснейшее свидетельство внутреннего конфликта средневекового человека, который оказался на долгое время оторван от привычной культурной среды и вынужден был каким-то образом «приспосабливаться и применяться» к чужому образу жизни. Нужно отметить особые обстоятельства путешествия А. Никитина, которые обычно отсутствуют при туристском путешествии. Во-первых - это длительное общение с «иноверцами» и наблюдение их жизни изнутри (путешествие длилось около трех лет); во-вторых - возможность повседневного общения благодаря знанию тюркского и персидского языков, точнее торгового жаргона, на котором говорили купцы от Поволжья до Ближнего Востока. Иными словами, мусульмане были для А. Никитина не абстрактными «иноверцами», а торговыми партнерами, с некоторыми из которых он был коротко знаком. Длительное «вживание» в исламскую культуру (по мерс удаления от Руси А. Никитину все труднее становилось соблюдать православные обряды и в конце концов он вынужден был ориентироваться на мусульманский календарь, чтобы соблюдать христианские посты и праздники) приводит русского православного купца к выводу, который поражает его самого: «Мусульманская вера им (мусульманам - А. К.) подходит... А истинную веру один бог ведает».

Нельзя сказать, что такое усвоение идеи терпимости далось А. Никитину легко. Его «Хождение» наполнено сетованиями о собственной неустойчивости в вере и сожалениями о том, что он так далеко ушел с родной («кто по многим землям плавает, тот во многие худы попадает и веру христианскую теряет.») Существует версия, что А. Никитин начал писать свои записки, чтобы не забыть родной язык. Во всяком случае, наиболее часто цитируемые слова из «Хождение» - это панегирик русской земле («..на этом свете нет страны, подобной ей... хотя бояре русские не добры»). Интересно, что эти слова написаны в оригинале кириллицей на персидско-тюркском жаргоне.

Историки туризма и путешествий выделяют в особую группу так называемые «путешествия гуманистов». Проблематика, связанная со взаимным восприятием различных культур, имеет прямое отношение к таким путешествиям. В деятельности интеллектуалов эпохи Возрождения (гуманистов) утверждается новый тип мышления, связанный с освобождением от догматического сознания. Важнейшим вкладом гуманистов в культуру была идея взаимопонимания людей вопреки национальным или религиозным различиям. Эта идея, воспринятая от античных философов, оказалась воистину революционным переворотом в сознании на фоне религиозной или этнической нетерпимости. И хотя носителям гуманистических идеалов был количественно незначительный слой людей, их книги читали представители других образованных сословий. Благодаря этому заново (после Геродота) формировалась традиция познавательных путешествий, имеющих целью понять нравы и обычаи других народов.

Наиболее полно такое понимание познавательной функции путешествий было выражено в «Опытах» М. Монтеня. одного из наиболее выдающихся представителей гуманистической культуры. Вслед за Геродотом он отстаивает идею взаимопонимания и взаимной терпимости между представителями различных культур: «Что до меня, то, отправляясь в странствия сытый по горло нашим образом жизни, и, конечно не дм того, чтобы искать гасконцев в Сицилии (их довольно у меня дома), я ищу, скорее, если угодно, греков или же персов; я с ними знакомлюсь, я их изучаю; вот к кому стараюсь я приспособиться и примениться. И что самое любопытное, я. кажется, ни разу не сталкивался с обычаями, которые хоть в чем-нибудь уступали бы нашим...»

Монтень не приемлет косность восприятия, мешающую многим путешественникам воспринимать новое: «Мне стыдно за своих соотечественников, охваченных глупой привычкой пугаться всего, что им непривычно; едва они выберутся за пределы своей деревни, как им начинает казаться, что они перенеслись в другой мир. Всюду, куда бы они ни попали, они держатся на свой собственный лад и гнушаются чужестранцев. Наткнись они на француза где-нибудь в Венгрии, они с ним тут же сходятся, и... совместно принимаются поносить варварские нравы, наблюдаемые вокруг себя... И это еще самые смышленые между ними, ибо они все же познакомились с этими нравами, хотя бы чтобы позлословить о них. Большинство же французов предпринимает поездку, чтобы вернуться с тем, с чем уехали. Они путешествуют, прикрытые и зажатые в тиски непроницаемым и молчаливым благоразумием, оберегаясь от заразы, носящейся в незнакомом им воздухе».

В этом рассуждении отмечена одна из сущностных проблем межкультурного общения: «чужое» всегда вызывает подсознательный страх, что провоцирует защитные эмоциональные реакции. Человек как бы непроизвольно старается оберегать свои привычные поведенческие навыки и ценностные представления от чуждых влияний. Такой защитной реакцией может быть агрессия или смех: «чужие» заведомо считаются достойными осмеяния. Забегая вперед, отметим, что «зубоскальство при виде незнакомых людей и обычаев» было свойственно, например, такому автору путевых очерков, как Марк Твен. Тем современнее и актуальнее выглядит позиция носителей гуманистической культуры, для которых предвзятость по отношению к «чужому» становится предметом критики.

Рассуждение Монтеня вскрывает еще одну весьма актуальную проблему. Речь идет о таком типе туристов, для которых познавательное путешествие не является внутренней потребностью. В современном массовом туризме очень часто роль побудительной причиной путешествия является не познавательный интерес, а например, соображения моды или престижа. Такие путешественники, отправляются в чужую страну совсем не потом); что она им интересна. В лучшем случае они готовы воспринимать только то, «по им привычно и знакомо, что подтверждает их ожидания и представления. Как видим, данная проблема межкультурного восприятии возникла задолго до массового туризма.

В то же время следует сказать, что усиление «Мы» - чувства в чуждом окружении - это совершенно естественная человеческая реакция это на примере записок А. Никитина, который в цитированных строчках р русской земле поднимается до высокого общерусского пафоса, хотя есть все основания полагать, что находясь на родине, тверской купец вряд ли испытывал теплые чувства к Москве и московским конкурентам. Подобный пафос можно обнаружить у авторов путевых заметок самых разных эпох. Например, Г. Гейне, сатирически настроенный по отношению к соотечественникам, тем не менее отметил в «Английских фрагментах» (1828 г.). «На родине мы ворчим, всякая глупость и нелепость сердят нас там; мы как мальчишки готовы каждую минуту бежать оттуда в далекий мир. а когда попадаем, наконец, в этот далекий мир, то он опять кажется нам чересчур далеким, и втайне мы опять тоскуем по узким глупостям и нелепостям родины... Так же было и со мной во время путешествия в Англию. Едва скрылся из глаз моих немецкий берег, как во мне проснулась запоздалая любовь к тем тевтонским лесам колпаков и париков, которые я только что с раздражением покинул; отчизна исчезла из моих глаз, но я вновь обрел ее в моем сердце».

Подводя предварительный итог данным рассуждениям, можно сказать, что восприятие «иного мира» путешественниками всегда порождает сложные психологические проблемы. При наличии определенных условий путешествие за границу может существенно изменить не только взгляды людей на духовные ценности, которые изначально воспринимаются как чужие или даже враждебные, но и отношение к своей собственной стране. В новейшее время эти проблемы приобрели актуальность в связи с тем, что туризм часто использовался для идеологического и пропагандистского воздействия на сознание людей.