Библиотека

Впервые в истории

Покорить зимний Эльбрус, подняться на его вершину в самое суровое время года - давняя мечта альпинистов. За попытки сделать это уже было заплачено дорогой ценой жизни одного человека и несколькими серьезными обморожениями.

В один из январских дней тысяча девятьсот тридцать четвертого года мы, двое зимовщиков высокогорной Эльбрусской гидрометеорологической станции, расположенной на высоте четырех тысяч двухсот пятидесяти метров над уровнем моря, решились на новый штурм зимнего Эльбруса.

Все приготовления закончены накануне, но волнение не позволило хорошо отдохнуть. Когда в три часа ночи пронзительно заверещал будильник, я очнулся и вскочил, будто совсем не спал. Через несколько минут в кают-компании появился второй участник предстоящего восхождения - наблюдатель Саша Гусев.

Мы надели ватные костюмы, смазали ноги вазелином, натянули по две пары шерстяных носков и обернули ступни бумагой, а затем обули валенки. На валенки крепко-накрепко привязали кошки. Потом облачились в овчинные полушубки, меховые шлемы и связались веревкой. Я вскинул на спину рюкзак с продуктами. Короткое прощание со встревоженным радистом Сашей Горбачевым, и вот мы стоим за порогом нашего маленького домика.

Горы застыли в ледяном безмолвии. По безоблачному небу щедро рассыпаны мерцающие звезды, но темнота непроглядная. Она скрывает все неровности склона. Вершины Эльбруса совершенно слились с небом. Стало страшно удаляться от маленького, затерянного в море вечных снегов, островка жизни, тепла и света, и идти на скованные морозом высоты. Что-то ожидает нас там?

- Ну, Саша, жди нас вечером, - попытался я подбодрить вконец расстроенного Горбачева, - да, смотри, закуски нам побольше приготовь!

- А если вы не вернетесь сегодня, тогда что мне делать? - спросил Горбачев, и в голубых глазах его метался страх.

- Вернемся! Обязательно вернемся! За подъем бояться нечего, сказал я. - А за спуском нашим следи. Если сорвемся на ледяном склоне - увидишь, принимай меры.

И мы двинулись вперед, во тьму зимней ночи Зубья кошек с визгом врезаются в твердый морозный снег. Склон медленно уплывает вниз Домик зимовки отодвинулся и исчез в темноте. Ищу какой-нибудь ориентир. Привыкшие к темноте глаза различают смутный силуэт Восточной вершины Эльбруса, и мы берем курс на нее. Ровный вначале склон постепенно покрывается оледенелыми застругами. Под ногами ничего не видно, и мы часто падаем. Приходится ощупывать впереди себя дорогу ледорубом и двигаться на ощупь.

Заструги растут. Подточенные ветром, они образуют глубокие изломанные борозды с острыми гранями. Приходится перепрыгивать через них. Склон становится все круче. Снег переходит в лед. Зубья кошек с трудом вонзаются в отполированную ветром поверхность. Наклонно поставленный ледоруб скользит, как по стеклу. Похоже на то, что мы вышли на чистый, обнаженный от снега ледяной скат под «Приютом Пастухова».

- Ставь кошку на лед всеми зубцами сразу, с силой, - советую я Гусеву.

Равномерно похрустывает лед, отколовшиеся ледяшки, подпрыгивая, со стеклянным звоном улетают вниз, в темную глубь. Из-за Восточной вершины подул обжигающий ледяной ветер. Стало еще холоднее. На ходу оттираем рукавицами немеющие щеки и носы. Изредка, и всегда неожиданно, под ногами с треском лопается от мороза лед. Кажется, что масса льда стронется сейчас под тобой с места и поползет вниз, как пластовая лавина.

Склон все круче. Впереди смутно обрисовываются груды обнаженных лавовых скал «Приюта Пастухова». Белеющий на востоке небосклон медленно растворяет черноту ночи, и на горизонте намечается изломанная линия Главного Кавказского хребта.

Мы идем и идем, равномерно, без остановок. Подгоняет холод и усилившийся предрассветный ветер. Он все крепчает и, пронизывая полушубок и меховую безрукавку, пробирается к самому телу. С шур-шаньем, шлифуя ледяной склон, пробегает в поземке колючий крупный снег.

Неожиданно впереди грохнуло что-то, со свистом пролетело почти над нами. Мы замерли и инстинктивно пригнулись. Вот еще раз - с хрустом и звоном, словно лопнула громадная электрическая лампочка. и все смолкло.

- Что такое? - спрашивает испуганный Гусев.

- Камень, - отвечаю я, едва шевеля онемевшими от холода губами, -с «Приюта Пастухова» упал камень.

Камнепад в этом месте подъема! Для меня это новость. Зимний Эльбрус мало того, что одевается в ледяную броню, но еще и отстреливается каменными снарядами. Летом здесь этого не бывает. Ледяной скат стал настолько крутым, что мы с трудом держимся на кошках. Самое страшное сейчас - если один из нас сорвется: удержаться на таком ледяном склоне почти невозможно. Рядом выросла каменная гряда «Приюта Пастухова», и мы вышли на заснеженную площадку. Высота - четыре тысячи шестьсот восемьдесят один метр. Скрываясь от ветра, присели отдохнуть за обломками скал. Посветлевший восток побелил горы. Из темных глубин навстречу свету поднялись бесчисленные хребты зимнего Кавказа.

Пока сидели, окончательно замерзли и, дрожа всем телом, пошли дальше. Склон стал несколько положе, но по-прежнему сплошь ледяной. Поднимаемся прямо вверх к предвершинным скалам.

Когда первые лучи солнца зарумянили Восточную вершину, мы были примерно на высоте пяти тысяч метров. Вырубили удобные ступеньки и провели первые метеорологические наблюдения. Температура воздуха - минус тридцать один градус по Цельсию. Отдыхаем, наблюдая восход. Эльбрус уже сиял и переливался рубиновыми блестками. Все другие вершины Кавказа стояли в холодной синеве, а в долинах таились ночные тени. Постепенно, один за другим, стали загораться гиганты Кавказа: Дых-тау, Коштан-тау, Шхара. Вспыхнула цепь вершин Безенгийской стены, гордая красавица Ушба. Солнечные лучи проворно забегали по десяткам других вершин, мгновенно превращая снега и льды в светящиеся розовым светом угли.

Наконец солнце коснулось и нас, но теплее от этого не стало. Только на минуту снимешь рукавицу, как пальцы белеют и теряют чувствительность. С удивительной энергией продолжаем подъем. Вот уже позади ледяной склон. Мы на высоте пяти тысяч двухсот пятидесяти метров. Измеряю температуру воздуха - еле заметное потепление - минус двадцать девять и четыре десятых градуса.

До цели осталось несколько сот метров. Мы почти не разговариваем, каждый по-своему переживает торжественный момент приближения к вершине. Но впереди еще немало трудностей.

Вот и южный гребень Восточной вершины. Причудливо изогнутые лавовые скалы покрыты коркой льда, наметами снега. Осыпи также местами залиты льдом, и приходится вырубать ступеньки. Лед дробится легко но иногда, откалываясь большими кусками, уродует всю ступеньку. От работы на большой высоте побаливает голова. Все дольше задерживаемся на остановках.

Снег на выступах скал очень похож на ветви со множеством иглистых лепестков. Все ветви обращены в одну сторону - с запада на восток, как будто с седловины Эльбруса кто-то выпустил массу пара, и он замерз на скалах, одев их в эти невиданные заиндевелые снежные кусты. Выходим на осыпь и поднимаемся к краю вершины. Все ощутимее дает себя знать горная болезнь - болит голова и хочется спать. Вижу-Гусев совсем побледнел и только силой воли заставляет себя двигаться. Последние десятки метров преодолеваем с частыми остановками.

Ровно в час дня мы вступаем на южный край Восточной вершины. В последний раз подтягиваю веревку, соединяющую меня с Гусевым. Из-за снежного среза показывается его измученное, но улыбающееся лицо. Пошатываясь, он подходит ко мне, протягивает руку и хрипло говорит:

- Взяли?

- Взяли, Саша!.. Первое зимнее восхождение на Эльбрус за нами...

Измученные, но счастливые, мы не могли налюбоваться грандиозной панорамой.

- Смотри, да ведь это Черное море!

Мы не раз видели с зимовки над перевалом Чипер-Азау золотистую полоску. Относительно ее у нас было много споров и предположений. Теперь сомнений не оставалось - это была водная гладь Черного моря, освещенная низко стоящим солнцем. Сейчас эта полоска выросла и развернулась на много сотен километров. Поверхность моря отливала червонным золотом. А за морем четко вырисовывались фиолетовые контуры берегов Турции.

Дул сильный западный ветер. Температура воздуха на вершине минус двадцать семь с половиной градусов. Но мы все-таки ухитрились сфотографировать друг друга на фоне Западной вершины Эльбруса после каждого снимка отогревали руки. Особенно трудно было выдвигать крышки кассет непослушными от морозного ветра пальцами.

Кое-как написали записку о восхождении и положили ее в банку, взятую с зимовки.

Мы сфотографировали вид на север и начали спуск к седловине. Вдруг я услышал голос Гусева:

- На седловине дым!

-Дым?.. Откуда?

Подходим к краю вершины. Действительно, со склона, расположенного под нами, поднимаются клубы, но не дыма, а, скорее, пара.

- Это больше похоже на пар, - говорю я изумленному Гусеву.

- Пар? Пар на Эльбрусе?!

От этого открытия сразу стало тоскливо: «Мы вдвоем на вулкане... А что если он начинает просыпаться... Не приходилось ни читать, ни слышать, чтобы с ледяной вершины Эльбруса выбивались клубы пара. И вдруг сейчас вершина задрожит, произойдет громоподобный взрыв, и мы вместе с кусками льда и камнями взлетим над Кавказом?!»

Что и говорить, нерадостные мысли одолевали нас в эту минуту. Охваченные беспокойством, мы быстро пошли вниз. Сразу исчезли и слабость, и горная болезнь, и усталость. Надо было скорее выяснить, что это за таинственное явление. Гонимые западным ветром, клубы густого белого пара скользят над снегом, огибая промерзшие скалы. Оседая на них, пар быстро тает в сухом холодном воздухе.

- Вот причина странных снежных образований на южном склоне вершины! - кричу я Гусеву.

Он кивает на ходу головой и резко останавливается:

- Чувствуешь серу?

Я втянул носом воздух: примесь сернистого газа была налицо. Совсем интересно! Оказалось, что пар выбивается даже не в одном, а в нескольких местах.

- Склон весь дырявый, точно в него из пушек стреляли, - отмечает Гусев.

Один из выходов пара совсем близко. Мы осторожно подходим к выступу скалы и заглядываем. Перед нами раскрылась безобидная картина: в склоне круглая дыра метра в два диаметром, края ее обмерзли и припущены инеем. Из дыры, как из пароходной трубы, валит густой пар с примесью серы. Какова глубина этой дыры? Может быть, это трещина?..

Прошу Гусева, чтобы он подстраховал меня веревкой и подползаю самому краю. Временами пара выделяется меньше, и в просвет видны-черные обтаявшие камни на дне ямы. Облегченно вздыхая, поднимаюсь и говорю ожидающему моих слов Гусеву:

- Фумарола.

Он не сразу понял. На память приходят слова из какой-то книги, и я их передаю:

- В настоящее время Эльбрус, как вулкан, находится в фумарольной фазе деятельности. У его подножия бьют минеральные источники - горячие и холодные. Из очага, скрытого в толще земной коры, через трещины просачиваются на поверхность земли газы. Они растапливают снег и выбиваются наружу. Помнится, геолог Дубянский при восхождении на Эльбрус в 1903 году отметил на этой вершине присутствие сернистого газа. Летом выходы пара незаметны, зимой же до нас здесь никто не бывал...

- А может быть, именно сейчас происходит усиленная внутренняя деятельность Эльбруса, - высказывает предположение Гусев.

- Возможно.

Теперь уже смело мы подходим к воронке, бросаем туда куски снега. Снег довольно быстро тает. Все ближайшие скалы увешаны ветвями фантастических снежных растений. Мы сфотографировали воронку и разукрашенные скалы.

Тревога оказалась ложной. Сразу возвратилась усталость, головная боль, и мы поплелись к седловине. Не удержались, чтобы еще раз не взглянуть на Северный Кавказ: какая яркая противоположность виду на юг! Там, на горизонте, разливалось золотистое море, а здесь даль окутана туманной мглой. На юге - нагромождение снежных хребтов, пиков, обледенелых вершин и лавинных скатов, а на севере - спокойные предгорья с пологими холмами и острыми скалистыми пиками...

Невдалеке под скалой показался горный приют. Это самое высокорасположенное в мире строение - пять тысяч триста метров над уровнем моря. Наши надежды отдохнуть в домике разбились о стену снега, глядевшую на нас из открытой двери. Видимо, альпинисты, уходившие последними, не закрыли надежно двери. А буран воспользовался этой небрежностью. Мы перекусили и двинулись вниз. Спуск был несложный, но требовал большого напряжения. Приходилось все время быть настороже и каждую минуту быть готовым оказать помощь товарищу.

Проплутав немного у засыпанных снегом трещин, вступили на камни «Приюта Пастухова». Не успели присесть, как услышали пронзительный вой нашей сирены - это Саша Горбачев с зимовки приветствовал наше возвращение. Как было приятно!

Мы закричали в ответ, но он не услышал: черный домик зимовки выглядел отсюда спичечной коробкой, небрежно брошенной на снежном склоне Эльбруса. Флюгерный столб походил на воткнутую в коро бок спичку. Bдруг из трубы повалил густой дым.

- Ага, это Саша зажег печку и для быстроты подлил керосину. Наверное, разогревает что-нибудь вкусное, - высказал свои предположения Гусев.

Но между зимовкой и нами лежал самый опасный участок пути -крутой ледяной скат. Чтобы быстрее добраться до полосы снега, мы пошли немного влево. Сперва цеплялись за вмерзшие камни, а когда они кончились, взяли ледорубы на изготовку и, сильно вбивая кошки, осторожно двинулись дальше.

Необычайная слабость не покидала меня до самой зимовки. Но я зорко следил за каждым шагом никогда не ходившего по таким склонам Гусева. Отдыхая, по очереди вырубали ступеньки. Кромка снега была для нас словно спасительный берег для выбившихся из сил пловцов. Последние метры - и мы вступили на снег...

- Ну как, взошли? - кричит издали Горбачев. Мы поднимаем ледорубы штычками вверх:

- Победа!

Войдя в домик, я прежде всего отметил время возвращения: четыре часа. Значит, для восхождения на Восточную вершину Эльбруса в суровое зимнее время потребовалось ровно двенадцать часов. Сколько за эти часы пережито, какого они потребовали напряжения! Через полчаса мы уже сидели за обеденным столом, уничтожая простые, но сытные блюда.

А через несколько дней заработала наша радиостанция, и известие о покорении зимнего Эльбруса разлетелось по всему миру.

Гостиницы Приэльбрусья