Лермонтовские места

С милого севера в сторону южную...

В экспозиции пятого зала воедино слились две темы. С одной стороны картины полной опасностей военной жизни ссыльного поэта на Кавказе, с другой — Петербург: литературный и официальный, дружеский и враждебный.

В этом противопоставлении — глубокое смысловое единство. Обе темы — это одна волнующая страница в биографии поэта. Находясь в ссылке, участвуя в сражениях, Лермонтов жил и духовно питался мыслями о родине, русской литературе. Стремление к отставке от военной службы, желание посвятить свою жизнь литературной деятельности..— все это неизменно возвращало думы ссыльного поэта назад — в Россию, к друзьям, к передовой журналистике, к Белинскому... Это был волнующий сон, мечта, «одна, но пламенная страсть».

Звеном, объединяющим в экспозиции обе темы, является представленное в центре зала стихотворение «Родина» (увеличенное воспроизведение автографа). На него прежде всего обращают внимание посетители, входя в зал. И уже в который раз! — многие из них снова и снова вчитываются в знакомые, вечно живые строки:

Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи ночующий обоз,
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.
С отрадой многим незнакомой
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно...

Куда бы ни забросила судьба поэта, везде его согревала и духовно укрепляла любовь к родине. С мыслями о ней уезжал он на Кавказ и возвращался в Петербург, чтобы через некоторое время по высочайшему повелению снова отправиться в далекую ссылку. И каждый раз, покидая родину, с ласковой грустью всматривался он в необъятные просторы русской земли:

Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям.

Экспозицию пятого зала открывает небольшой раздел, посвященный творчеству Лермонтова 1838—1840 годов, В Петербург М. Ю. Лермонтов возвратился в начале 1838 года. Последовавшие затем два года творчески были исключительно активным и наиболее содержательным периодом в короткой жизни поэта. Вспомним, что именно в это время им созданы «Мцыри», «Демон», «Герой нашего времени».

На представленном в центре раздела портрете Лермонтова работы художника Л. О. Пастернака (сепия, 1891) поэт изображен за письменным столом, в глубоком печальном раздумье. Воссоздавая образ Лермонтова, художник, несомненно, находился под сильным впечатлением стихотворения «Дума». При виде этого портрета особенно запоминаются помещенные здесь же слова А. И. Герцена о Лермонтове: «Мужественная, грустная мысль никогда не покидала его чела,— она пробивается во всех его стихотворениях... Сколько боролся этот человек, сколько он выстрадал, прежде чем решился высказать свои мысли».

В экспозиции представлен уникальный экспонат — первое издание сборника стихотворений Лермонтова в 1840 году. Ценность его особенно ясно осознается при мысли, что этому единственному увидевшему свет при жизни поэта сборнику стихов более 135 лет. Издан он был тиражом всего одна тысяча экземпляров. Когда раскрываешь и с волнением перелистываешь пожелтевшие страницы этой книги, кажется, будто переносишься в то далекое время; и очень трудно, почти невозможно себе представить, что этих стихов когда-то не существовало, и что в этом сборнике они так скромно и так просто появились впервые. И навсегда.

«Бородино», «Узник», «Молитва», «Дума», «Русалка», «Ветка Палестины», «Не верь себе», «Еврейская мелодия», «Три пальмы», «Дары Терека», «1-е января», «Казачья колыбельная песня», «Журналист, читатель и писатель», «Воздушный корабль», «И скучно, и грустно», «Ребенку», «Отчего», «Когда волнуется желтеющая нива», «ТУЧИ»... Какой бесконечный поэтический мир Лермонтова выражен в этой маленькой книге стихов!

В. Г. Белинский в статье, посвяшенной первому сборнику стихотворений Лермонтова, ггасал: «Свежесть благоухания, художественная роскошь форм, поэтическая прелесть и благородная простота образов, энергия, могучесть языка, алмазная крепость и металлическая звучность стиха, полнота чувства, глубокость и разнообразие идей, необъятность содержания — суть родовые характеристические приметы поэзии Лермонтова и залог ее будущего великого развития».

Но слава и зависть, любовь и ненависть шли рядом. Врагам поэта вскоре представился повод для новой над ним расправы. Защищая честь русского офицера, Лермонтов принял вызов сына французского посла в России Баранта. Дуэль закончилась бескровно: Лермонтов выстрелил в воздух, Барант — промахнулся. Поэт был арестован «за недонесение о дуэли» и предан суду.

Тем временем Николай I внимательно перечитывает роман «Герой нашего времени», «Я, — с раздражением писал царь, — прочел Героя до конца и нахожу вторую часть отвратительною, вполне достойною быть в моде. Это то же преувеличенное изображение презренных характеров, которые находим в нынешних романах... Итак, я повторяю, что по моему убеждению это жалкая книга, показывающая большую испорченность автора... Счастливого пути, г. Лермонтов! Пусть он очистит себе голову!..» Этими словами царь проводил поэта во вторую ссылку на Кавказ, в район военных действий.

Прощаясь с друзьями на вечере в доме Карамзиных, Лермонтов написал стихотворение, в котором с грустью определил свое положение изгнанника:

Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную...

10 июля 1840 года Лермонтов прибыл в Ставрополь, где находился штаб командующего войсками Кавказской линии и Черномории, а оттуда 18 июля был отправлен в Чечню, в действующий отряд генерала А. В. Галафеева.

Тяжелую обстановку военной жизни передают в экспозиции изобразительные материалы: картина Лермонтова «Перестрелка в горах Дагестана», акварель М. А. Зичи «Схватка в горах», акварель Г. Г. Гагарина «В засаде» и другие. Мужественный образ обитателя кавказского края, где, по словам Л. Н. Толстого, так странно и поэтически соединились две самые противоположные вещи — война и свобода, хорошо передает картина Лермонтова «Черкес» (масло, 1838, копия).

Еще в юношеские годы Лермонтов писал:

Кавказ! далекая страна!
Жилище вольности простой!
И ты несчастьями полна
И окровавлена войной!..

С таким именно Кавказом лицом к лицу Встретился М. Ю. Лермонтов во второй ссылке. В отличие от первой ссылки и в дополнение к прежним впечатлениям Лермонтов теперь как бы увидел любимый им край с другой стороны. Это наложило глубокий отпечаток на мысли и творчество поэта, на его общее настроение.

Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать выдержки из писем Лермонтова, которыми открывается раздел, посвященный второй ссылке. Как не похожи они на полные восторга, душевного упоения красотой и экзотикой Кавказа письма 1837 года!

В них по-прежнему проскальзывает порою шутка, усмешка. Но в этих шутках больше грусти и иронии, нежели веселости. «Завтра я еду в действующий отряд, на левый фланг, в Чечню, брать пророка Шамиля, которого, надеюсь, не возьму, а если возьму, то постараюсь прислать тебе по пересылке. Такая каналья этот пророк!..»

В целом же в настроении Лермонтова наступил явный перелом, вызванный глубокими раздумьями о воине, о несчастьях, которые приносит людям вражда между народами, о человеческих судьбах. «Может быть, когда-нибудь я засяду у твоего камина,— писал он А. А. Лопухину,— и расскажу тебе долгие труды, ночные схватки, утомительные перестрелки, все картины военной жизни, которых я был свидетелем».

Поэт принял участие в сражении при реке Валерик. То, что увидел он, глубоко потрясло его душу. В экспозиции помещен черновой автограф стихотворения «Валерик», написанного после этой битвы. Вот из него несколько строк, удивительных по своей философской глубине и гуманности:

Окрестный лес, как бы в тумане,
Синел в дыму пороховом.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордон и спокойной.
Тянулись горы,— и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!, небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?

Эта же мысль выражена и в представленной здесь же акварели «Эпизод из сражения при Валерике 11 июля 1840 года», созданной Лермонтовым совместно с художником Г. Г. Гагариным. Стихотворение «Валерик» посвящено В. А. Лопухиной. В экспозиции помещен ее акварельный портрет, нарисованный Лермонтовым в 1835 или 1838 году, когда ему довелось встретиться с Варварой Александровной. Стихотворное обращение, которым начинается «Валерик»,—это искренняя и сердечная исповедь, навеянная поэту его печальной, но незабвенной большой любовью.

Я к вам пишу случайно; право
Не знаю как и для чего.
Я потерял уж это право.
И что скажу вам?— ничего!
Что помню вас? — но, боже правый,
Вы это знаете давно;
И вам, конечно, все равно.
Но я вас помню — да и точно,
Я вас никак забыть не мог!
Во-первых потому, что много,
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаяньи бесплодном
Влачил я цепь тяжелых лет;
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,
Любовь, поэзию,— но вас
Забыть мне было невозможно.

В «Валерике», как и в других стихотворениях этого периода — «Тучи», «Завещание» — нашло отражение личное душевное одиночество и грусть поэта, оторванного от родины, от друзей.

«Ты не можешь вообразить,— писал он А. А. Лопухину,— как тяжела мысль, что друзья нас забывают. С тех пор, как я на Кавказе, я не получал ни от кого писем даже из дому не имею известий. Может быть, они пропадают, потому что я не был нигде на месте, а шатался все время по горам с отрядом».

Образ поэта, поглощенного походной военной жизнью, запечатлел на представленном в экспозиции рисунке сослуживец Лермонтова поручик Д. П. Пален. Через неделю после Валерикского сражения в палатке обер-квартирмейстера галафеевского отряда подполковника Л. В. Россильона Пален нарисовал профильный портрет Лермонтова. Поэт изображен в помятой военной фуражке, с отросшими бакенбардами.

Ссыльный поэт, удаленный от близких друзей, радовался каждому представлявшемуся случаю встретиться с интересными, умными людьми. Такими были прежде всего переведенные из Сибири на Кавказ ссыльные декабристы. В экспозиции помещены портреты декабристов М. А. Назимова, с которым Лермонтов неоднократно встречался на Кавказе в 1837 и 1841 годах, и В. А. Лихарева.

Лихарев и Лермонтов вместе служили в отряде Галафеева и участвовали в Валерикском сражении. Здесь поэт стал свидетелем гибели своего товарища. Как рассказывает в своих записках декабрист Н. И. Лорер, «Лихарев... в сражении при Валерике... был в стрелках с Лермонтовым, тогда высланным из гвардии. Сражение подходило к концу; оба приятеля шли рука об руку и часто, в жару спора, неосторожно останавливались... В одну из таких остановок вражеская пуля поразила Лихарева в спину навылет, и он упал навзничь...»

Такая же участь — и не только в этот раз — могла постичь и Лермонтова. А скольких постигла она на виду у поэта! Только в такой обстановке могли родиться эти, по словам Белинского, «леденящие душу» стихи:

Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить!
Поедешь скоро ты домой:
Смотри ж... Да что? моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.
А если спросит кто-нибудь...
Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был;
Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря,
И что родному краю
Поклон я посылаю.

После нескольких военных экспедиции Лермонтову в январе 1841 года с большим трудом удалось выхлопотать отпуск. Он едет в Петербург с надеждой получить там отставку от военной службы и заняться литературной деятельностью. Противоречивые чувства вызывал у Лермонтова Петербург. С первых дней знакомства с ним поэту был неприятен холод официального престольно-полицейского и великосветского города.

Увы! как скучен этот город,
С своим туманом и водой!..
Куда ни взглянешь, красный ворот
Как шиш торчит перед тобой...

Но не это мнение было главным и определяющим. Петербург был для Лермонтова волнующей и славной страницей отечественной истории, центром русской культуры и общественной жизни. Там были друзья, журналы, редакции, издатели, театры. С ними все теснее переплетались творческие интересы, замыслы, стремления — вся жизнь поэта. Поэтому Лермонтов ехал в отпуск и с радостным волнением, и с тревогой.

Экспонаты одного из разделов пятого зала рассказывают о последнем посещении поэтом Петербурга. Здесь помещены портреты В. А. Жуковского, С. Н. Карамзиной, А. О. Смирновой-Россет, В. Ф. Одоевского, Е. П. Ростопчиной и других. Рассказ о каждом из тех, кто изображен на этих портретах, о их связях с Лермонтовым — это волнующая страница биографии поэта.

Дружеский прием всегда находил Лермонтов в салоне Карамзиных. Здесь в течение многих лет бывали А. С. Пушкин и его друзья. Пушкин был близким другом хозяйки салона Екатерины Андреевны Карамзиной. Естественно, что в кругу друзей Пушкина самый теплый прием нашел и Лермонтов — его поэтический наследник. Душой салона в эти годы была уже дочь Карамзина, Софья Николаевна — исключительно умная и образованная женщина. Она высоко ценила и любила Лермонтова как поэта и человека, проявляла к нему дружеское внимание.

Здесь Лермонтов читал свои новые произведения, участвовал в увеселениях и, в качестве актера, в домашних спектаклях. Из дома Карамзиных Лермонтов уезжал во вторую ссылку. Первый биограф поэта П. А. Висковатый так передавал воспоминания об этом В. А. Соллогуба: «Друзья и приятели собрались в квартире Карамзиных проститься с юным другом своим и тут, растроганный вниманием к себе и непритворною любовью избранного кружка, поэт, стоя в окне и глядя на тучи, которые ползли над Летним садом и Невою, написал стихотворение: «Тучки небесные, вечные странники!..» Софья Карамзина и несколько человек гостей окружили поэта и просили прочесть только что набросанное стихотворение. Он оглянул всех грустным взглядом выразительных глаз своих и прочел его. Когда он кончил, глаза были влажны от слез...»

В альбом Софьи Николаевны Карамзиной, в свой последний приезд в Петербург в 1841 году, Лермонтов записал замечательные стихи:

Любил и я в былые годы,
В невинности души моей.
И бури шумные природы,
И бури тайные страстей.
Но красоты их безобразной
Я скоро таинство постиг,
И мне наскучил их несвязный
И оглушающий язык.
Люблю я больше год от году,
Желаньям мирным дав простор,
Поутру ясную погоду,
Под вечер тихий разговор,
Люблю я парадоксы ваши.
И ха-ха-ха, и хи-хи-хи,
Смирновой штучку, фарсу Саши
И Ишки Мятлева стихи...

Александра Осиповна Смирнова, урожденная Россет была в дружеских отношениях с Пушкиным, Гоголем, Жуковским и другими русскими писателями. Лермонтов бывал в ее салоне и встречался с ней в доме Карамзиных. В своей автобиографии А. О. Смирнова писала: «Софи Карамзина мне рассказывала, что Лермонтов был обижен тем, что я ничего не сказала об его стихах. Альбом всегда лежал на маленьком столике в моем салоне. Он пришел как-то утром, не застал меня, поднялся вверх, открыл альбом и написал эти строки».

Речь идет об этом широко известном теперь стихотворении Лермонтова, адресованном А. О. Смирновой-Россет;

В простосердечии невежды
Короче знать я вас желал,
Но эти сладкие надежды
Теперь я вовсе потерял.
Без вас — хочу сказать вам много,
При вас — я слушать вас хочу:
По молча вы глядите строго,
И я, в смущении, молчу!
Что делать?— речью безыскусной
Ваш ум занять мне не дано...
Все это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно.

В экспозиции представлены первые публикации стихотворений «А. О. Смирновой» («Отечественные записки», 1840, т. 12) и «Из альбома С. Н. Карамзиной» («Русская беседа», 1841, т. 2), а также стихотворения «Журналист, читатель и писатель» («Отечественные записки», 1840, т. 9).

В передовых литературных кругах с живым интересом было встречено пребывание Лермонтова в Петербурге. О его приезде сообщалось в печати, в переписке современников. А. А. Краевский сообщал за границу М. Н, Каткову: «Здесь теперь Лермонтов в отпуску и через две недели опять едет на Кавказ. Я заказал списать с него портрет Горбунову: вышел похож. Он поздоровел, целый год провел в драках и потому писал мало, но замыслил очень много».

13 марта 1841 года Белинский пишет В. П. Боткину: «Лермонтов еще в Питере. Если будет напечатана его «Родина», то, аллах-керим, что за вещь: пушкинская, т. е. одна из лучших пушкинских».

Через несколько дней стихотворение «Родина» появилось в 4 номере «Отечественных записок». В этом же номере журнала сообщаюсь: «Герой нашего времени» соч. М. Ю. Лермонтова, принятый с таким энтузиазмом публикою, теперь уже не существует в книжных лавках: первое издание его все раскуплено; приготовляется второе издание, которое скоро должно показаться в свет; первая часть уже отпечатана. Кстати, о самом Лермонтове: он теперь в Петербурге и привез с Кавказа несколько новых прелестных стихотворений, которые будут напечатаны в «Отечественных записках». Тревоги военной жизни не позволили ему спокойно и вполне предаваться искусству, которое назвало его одним из главнейших жрецов своих; но замышлено им много, и все замышленное превосходно. Русской литературе готовятся от него драгоценные подарки».

Но тревоги военной жизни еще не стали для поэта страницей прошлого. Об этом не знали читатели журнала. А Лермонтов убеждался в этом с каждым днем. Надежды получить отставку и посвятить свою жизнь литературной деятельности рушились. Время отпуска бежало неумолимо. К тому же власть имущие старались отпуск сократить.

Вот в экспозиции письмо Лермонтова. «...Я скоро еду опять к вам,— писал поэт Д. С. Бибикову на Кавказ,— и здесь остаться у меня нет никакой надежды, ибо я сделал вот такие беды: приехав сюда в Петербург на половине масленицы, я на другой же день отправился на бал к г-же Воронцовой, и это нашли неприличным и дерзким... Обществом зато я был принят очень хорошо... 9 марта отсюда уезжаю заслуживать себе на Кавказе отставку; из Балеринского представления меня здесь вычеркнули...»

Но 9 марта Лермонтов все же не уехал. Е. П. Ростопчина вспоминала о том, как друзья поэта старались задержать его в Петербурге: «Стали просить об отсрочках, в которых сначала было отказано, а потом они были взяты штурмом, благодаря высокой протекции. Лермонтову очень не хотелось ехать, у него были всякого рода дурные предчувствия».

Но вскоре этой отсрочке был положен решительный конец. Лермонтов был вызван к дежурному генералу Главного штаба Клейнмихелю и тот вручил ему строжайшее предписание: в 48 часов покинуть Петербург и отправиться к месту ссылки, на Кавказ, в Тенгинский пехотный полк.

Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Сокроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.

Лермонтов написал эти стихи, покидая в последний раз Петербург. Они заключают экспозицию пятого зала. Рядом с ними — изображения Николая I, Бенкендорфа, реакционных литераторов Греча и Булгарина, олицетворяющих душителей свободы, в лицо которым Лермонтов «со строгостью судьи и гражданина» смело бросил эти гневные, полные горечи и негодования мужественные строки.