Музеи

Домик Лермонтова

Зал шестой. Пятигорск, 1841 год. Последние стихи. Гибель поэта.

В шестом зале помещены материалы, отражающие последние месяцы жизни М. Ю. Лермонтова в Пятигорске с 13/25 мая по 15/27 июля 1841 года. На Кавказ Лермонтов едет со своим другом и родственником А. А. Столыпиным (1816 — 1858). Его он догнал в дороге, где-то в районе Тулы. 9 мая 1841 года они прибыли в Ставрополь. При входе в зал представлены выдержки из двух писем Лермонтова, написанных им по приезде в этот давно ему знакомый город.

«Милая бабушка,— писал он Е. А. Арсеньевой,— я сейчас приехал только в Ставрополь и пишу к Вам; ехал я с Алексеем Аркадьевичем, и ужасно долго ехал, дорога была прескверная, теперь не знаю сам еще, куда поеду; кажется, прежде отправлюсь в крепость Шуру, где полк, а оттуда постараюсь на воды...»

Второе письмо — С. Н. Карамзиной:

«Я только что приехал в Ставрополь, дорогая m-lle Sophie, и в тот же день уезжаю в экспедицию с Столыпиным-Монго. Пожелайте мне счастья и легкого ранения, это все, что только можно мне пожелать...»

В экспозиции помещена подорожная, выданная Лермонтову в Ставрополе 10 мая 1841 года и подписанная начальником Кавказской области генерал-адъютантом Граббе. В ней указано: «От города Ставрополя до крепости Темир-Хан-Шуры Тенгинского пехотного полка господину поручику Лермантову... давать по две лошади с проводником, за указанные прогоны, без задержания». Задержаний в пути, действительно, не было. И все же поэт не прибыл к месту назначения. По дороге в полк он остановился в Георгиевске, в 40 верстах от Пятигорска. Горячее желание посетить любимый им городок заставило поэта изменить направление, предписанное начальством.

13 мая М. Ю. Лермонтов приехал в Пятигорск. На литографии с рисунка И. Бернардацци (1839)— вид гостиницы Найтаки и части города Пятигорска. В этой гостинице (так называемой Ресторации) Лермонтов и Столыпин остановились по прибытии в город.

На другой день поэт явился к военному коменданту, предъявил ему медицинское свидетельство о болезни и после долгих хлопот получил разрешение остаться в Пятигорске для лечения минеральными водами. Вместе со Столыпиным в тот же день нанял он маленький домик на окраине города, у подножия Машука. Здесь он провел последние два месяца своей жизни.

На рисунке сослуживца Лермонтова А. И. Арнольди (литография, 1841) изображено крыльцо домика, в котором жил поэт. Рядом портрет слуги Лермонтова X. Д. Саникидзе (с акварели Г. Г. Гагарина).

В небольшой настенной витринке (в простенке у окна) представлено последнее из сохранившихся до наших дней писем поэта. Рядом с ним металлическая печать с гербом рода Лермонтовых. «Милая бабушка,— писал Лермонтов в своем последнем письме.— Пишу к Вам из Пятигорска, куды я опять заехал и где пробуду несколько времени для отдыху...

Напрасно вы мне не послали книгу графини Ростопчиной; пожалуйста, тотчас по получении моего письма пошлите мне ее сюда в Пятигорск. Прошу вас также, милая бабушка, купите мне полное собрание сочинений Жуковского последнего издания и пришлите также сюда тотчас. Я бы просил также полного Шекспира, по-английски, да не знаю, можно ли найти в Петербурге; препоручите Екиму. Только, пожалуйста, поскорее; если это будет скоро, то здесь еще меня застанет.

То, что вы мне пишете о словах г. Клейнмихеля, я полагаю, еще не значит, что мне откажут отставку, если я подам; он только просто не советует; а чего мне здесь еще ждать?» Хорошего здесь было ждать нечего. Это чувствовал и понимал Лермонтов, в частности, и по тому зловещему вниманию, которое власти проявляли к нему на каждом шагу. Вскоре после прибытия сюда М. Ю. Лермонтова из Ставрополя в Пятигорск полетело строгое предписание начальника штаба войск Кавказской линии полковника А. С. Траскина. В экспозиции находится карикатура на этого преданного слугу военного министра (с акварели из альбома П. И. Челищева). В своем предписании Траскин отметил, что болезнь Лермонтова «может быть излечена другими средствами» и приказал отправить его «по назначению».

На планшете в экспозиции помещена фотокопия этого распоряжения. Здесь же рапорт Лермонтова коменданту города, написанный в связи с предписанием Траскина о высылке поэта из города. С большим трудом Лермонтову удалось выхлопотать разрешение остаться в Пятигорске.

Среди отдыхавших в Пятигорске Лермонтов встретил своих знакомых. Рядом с ним, в соседних домах, жили корнет М. П. Глебов (1819-1847), князь С. В. Трубецкой (1814 — 1859), князь А. И. Васильчиков (1818 — 1887). По соседству жил и знакомый еще со времен юнкерской школы Н. С. Мартынов (1815 — 1875), к этому времени уже майор в отставке.

Встретился здесь Лермонтов с родным братом Пушкина, Львом Сергеевичем (1805 — 1852). Частыми гостями у поэта были Руфин Дорохов — тот самый, от которого Лермонтов в 1840 году принял командование отрядом «охотников» и который позднее послужил Л. Н. Толстому прототипом образа Долохова в романе «Война и мир», ссыльные декабристы Н. И. Лорер (1800 — 1873) и М. А. Назимов, офицеры А. И. Арнольди (1817-1898), А. Ф. Тиран (1815-1865) и многие другие.

Портреты названных здесь людей, окружавших поэта в Пятигорске в 1841 году, представлены в экспозиции шестого зала. Значительный интерес представляет и копия с рисунка Г. Г. Гагарина «Группа и Кисловодске» (1840). На нем изображены лица из окружения поэта, в том числе Столыпин, Трубецкой, Васильчиков и другие. М. Ю. Лермонтов любил веселую компанию, в которой можно было бы хоть немного отвлечься от грустных дум и душевных волнений. Иногда приятеля и знакомые собирались в квартире поэта или же посещали находившийся по соседству дом генерала Верзилина.

Светлыми и радостными часами в жизни ссыльного поэта были встречи его с выдающимся русским ученым, бывшим профессором медицинского факультета Московского университета И. Е. Дядьковским (1784 — 1841). Об одной из таких встреч очевидец ее писал: «Беседа его с Иустином Евдокимовичем зашла далеко за полночь. Долго беседовали они о Байроне, Англии, о Бэконе. Лермонтов с жадностью расспрашивал о московских знакомых. По уходе его Иустин Евдокимович много раз повторял: «Что за умница». Волнующую страницу из последних дней жизни поэта в Пятигорске напоминает представленное в экспозиции изображение Грота Дианы (с акварели Б. Иванова, 1841). Как свидетельствуют современники поэта, Лермонтов был частым посетителем этого грота. 8/20 июля 1841 года, за неделю до дуэли, он и его друзья устроили здесь пикник.

Очевидцы вспоминают, что грот в этот вечер был красиво убран разноцветными шалями и персидскими коврами. Снаружи грота на деревьях развесили множество фонариков. Бал продолжался до рассвета. «Лермонтов,— вспоминал Н. И. Лорер,— необыкновенно много танцевал, да и все общество было как-то особенно настроено к веселью... Кто думал тогда, кто мог предвидеть, что через неделю после такого вечера настанут для многих или, лучше сказать, для всех нас участников, горечь и сожаление!»

Приближение своей скорой гибели предчувствовал сам поэт. Даже в этот памятный вечер, несмотря на кажущуюся веселость, он в глубине души остро переживал. Беседуя со своим товарищем по юнкерской школе Гвоздевым, Лермонтов заметил: «Чувствую — мне очень мало осталось жить».

Но таким Лермонтова мало кому приходилось видеть в Пятигорске. Большинство же мемуаристов в один голос твердили о бесконечных шалостях и проказах, о безудержной веселости и беззаботности высланного из Петербурга поручика Лермонтова. И действительно он казался таким для окружающих. Но за этой сознательно создаваемой им внешней оболочкой скрывалась напряженная духовная жизнь поэта.

Самое убедительное подтверждение этому — его поэтическое творчество. Еще с дороги в письме к С. Н. Карамзиной Лермонтов писал: «...в течение моего путешествия я был одержим демоном поэзии, т. е. стихов. Я заполнил наполовину книгу, которую мне подарил Одоевский, что мне вероятно принесло счастье...»

В центре зала рядом с последним прижизненным портретом Лермонтова (с акварели К. А. Горбунова, 1841) представлен макет этой драгоценной книги. На первой странице — дарственный автограф В. Ф. Одоевского: «Поэту Лермонтову дается сия моя старая и любимая книга с тем, чтобы он возвратил мне ее сам, и всю исписанную». После гибели Михаила Юрьевича книга с записанными в нее стихами была возвращена В. Ф. Одоевскому. Здесь же на специальном длинном планшете дан как бы внутренний постраничный разворот этой книги — воспроизведение некоторых стихов в черновиках и беловых вариантах. Это дает возможность мысленно перелистать записную книжку поэта и проследить, как рождались гениальные лермонтовские поэтические строки.

В подаренную Одоевским книжку М. Ю. Лермонтов записал в Пятигорске свои последние стихотворения. Среди них «Сон», «Тамара», «Морская царевна», «Листок», «Выхожу один я на дорогу», «Нет, не тебя так пылко я люблю», «Пророк»... В. Г. Белинский, высоко оценив последние стихотворения Лермонтова, с восторгом писал, что эта маленькая тетрадка «драгоценнее многих толстых книг». Стихотворения эти разнообразны и по форме, и по содержанию. И в то же время в них имеется много общего.

Главное, что объединяет большинство их,— автобиографичность. В них получил яркое отражение образ самого поэта. Личными душевными переживаниями поэта навеяны стихотворения «Сон» и «Нет, не тебя так пылко я люблю». Тревожные размышления Лермонтова о своей судьбе изгнанника нашли глубокое лирическое выражение в стихотворении «Листок».

Дубовый листок оторвался от ветки родимой
И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;
Засох и увял он от холода, зноя и горя...

Поэт восхищен красотой природы, таинственной прелестью величественной звездной ночи. Но почему-то тяжело на душе поэта.

В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем? —

в тревоге спрашивает себя Лермонтов при виде неповторимой красоты мироздания, которая, казалось бы, должна приносить человеку только радость и счастье. Больно потому, что на всей этой чудесной земле, объятой «сияньем голубым», очень много несправедливости. Глубокая мысль поэта заключена в стихотворении «Пророк». М. Ю. Лермонтов показывает, что ждет человека, поэта, гражданина, осмеливающегося сказать слово правды, поднять свой голос в защиту справедливости.

М. Ю. Лермонтов встретил в Пятигорске не только добрых знакомых. Больше было врагов, явных и скрытых, которые и здесь не прекращали преследовать поэта. Это были и выслуживающиеся перед Петербургом военные чиновники, и «голубые мундиры», и светские дамы и кавалеры — различного рода выскочки и неудачники. Всех их объединяла вражда к непокорному поэту.

Против Лермонтова усиленно настраивают офицера С. Д. Лисаневича. В экспозиции помещен его портрет (с акварели Г. Коррадини). Ему предлагали вызвать поэта на дуэль, «проучить» за шутки, якобы оскорблявшие его офицерскую честь. Однако Лисаневич чистосердечно признался, что шутки поэта носят дружественный характер и что Лермонтов всегда первый извинялся, если видел, что кого-нибудь в своих шутках обидел несправедливо. Лисаневич ответил врагам поэта: «Что вы, чтобы у меня поднялась рука на такого человека!».

В экспозиции помещен портрет, который сразу же привлекает внимание посетителей некоторой экстравагантностью одежды изображенного на нем человека. Он в черкеске, с газырями на груди, с кинжалом и шашкой на поясе. Но сразу видно, что он не горец, так как явно, с самовлюбленной важностью позирует, любуется собой и своим одеянием.

Это — Н. С. Мартынов, убийца поэта. (В экспозиции представлена цветная репродукция с портрета, оригинал которого находится во Франции). В отличие от Лисаневича, это была ограниченная, себялюбивая личность. Мартынов — представитель того типа людей, которых Лермонтов запечатлел в образе Грушницкого в романе «Герой нашего времени». Его усиленно старались поссорить с Лермонтовым. И он легко поддался на эти провокации. Шутка поэта в его адрес была для Мартынова достаточным поводом, чтобы вызвать Лермонтова на дуэль. Это случилось в доме Верзилиных 13/25 июля 1841 года. На акварели Л. О. Премацци (1883, копия) изображен этот дом.

Здесь же портреты членов семьи Верзилиных: хозяйка дома Мария Ивановна Верзилина (1798 —1848. С акварели Р. Белова, 1830-е гг.); ее дочь от первого брака Эмилия Александровна Клингенберг (1815 — 1891. С акварели Р. Белова, 1830-е гг.); сестры Верзилины — Надежда Петровна и Аграфена Петровна (с акварели Г. Г. Гагарина, 1841). На миниатюре неизвестного художника изображен Лев Сергеевич Пушкин, который, как и Лермонтов, был частым гостем Верзилиных.

О том, что произошло в доме Верзилиных вечером 13/25 июля 1841 года, рассказывает Эмилия Александровна Клингенберг (в замужестве Шан-Гирей). В экспозиции помещена выдержка из ее воспоминаний:

13 июля собрались к нам несколько девиц и мужчин, и порешили не ехать на собрание, а провести вечер дома... Михаил Юрьевич дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав,уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л. С. Пушкин..., и принялись они вдвоем острить свой язык aquimieux... ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его montagnard au grand poignard (Мартынов носил черкеску и замечательной величины кинжал). Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово «poignard» (кинжал) разнеслось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: «Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах», и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову, а на мое замечание «язык мой — враг мой», Михаил Юрьевич отвечал спокойно: «Се n'est rien; demain nous serons bons amis. Танцы продолжались, и я думала,что тем кончилась вся ссора. На другой день Лермонтов и Столыпин должны были ехать в Железноводск. После уж рассказывали мне, что, когда выходили от нас, то в передней же Мартынов повторил свою фразу, на что Лермонтов спросил: «Что же, на дуэль что ли вызовешь меня за это?» Мартынов ответил решительно: «Да» и тут же назначили день».

На другой день после столкновения с Мартыновым в доме Берзилиных Лермонтов выехал в Железноводск, где принимал ванны. 15(27) июля 1841 года прямо из Железноводска поэт направился на Машук, к месту встречи участников дуэли.

В экспозиции помещены портреты секундантов: А. А. Столыпина (акварель В. Гау, 1844), С. В. Трубецкого (с акварели неизвестного художника), М. П. Глебова (с акварели неизвестного художника), А. И Васильчикова (акварель А. Э. Рокштуля, 1834). Условия дуэли были суровыми. Вопреки дуэльному кодексу, стрелять разрешалось до трех раз при барьере в 15 шагов. Были избраны крупнокалиберные пистолеты. На месте дуэли не было ни экипажа, ни врача на случай несчастного исхода дуэли. Если при этом учесть, что Лермонтов до дуэли заявил, что не будет стрелять в противника, то станет понятным стремление Мартынова всячески усложнить условия дуэли. Лермонтов выстрелил в воздух. Несмотря на это, Мартынов долго целился. Раздался выстрел. Лермонтов был убит наповал.

В это время на Машук надвигались черные грозовые тучи. Начался проливной дождь. В течение нескольким часов убитый поэт пролежал под дождем, и только поздно вечером тело его было доставлено в Пятигорск. В витрине находится крупнокалиберный дуэльный пистолет системы Кухенрейтера — образец пистолетов, использованных на дуэли.

Здесь же свидетельство лекаря пятигорского военного госпиталя И. Е. Барклая де Толли от 17/29 июля 1841 года о ране Лермонтова: «При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастении ребра с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча; от которой раны поручик Лермонтов мгновенно на месте поединка помер».

Хоронили поэта 17/29 июля при большом стечении народа. К маленькому домику шли приятели М. Ю. Лермонтова, шли простые люди почтить память поэта. Власти приняли все меры, чтобы не допустить выпадов против виновников гибели Лермонтова. Полковник Траскин приказал немедленно разослать из Пятигорска всех военных по своим полкам. В Пятигорск были присланы жандармы.

Церковь отказалась хоронить поэта. На помещенной в экспозиции церковной метрической выписке о смерти Лермонтова в особой графе записано: «Погребение пето не было». Гроб с телом поэта несли на кладбище случайно оказавшиеся в Пятигорске представители тех четырех полков, в которых пришлось служить Лермонтову. Трое из них представлены в экспозиции портретами: Н. И. Лорер (акварель А. И. Клюндера), А. И. Арнольди (акварель П. Соколова, 1845), А. Ф. Тиран (акварель А. И. Клюндера).

«На другой день,— вспоминал Н. И. Лорер,— были похороны при стечении всего Пятигорска... На плечах наших вынесли мы гроб из дому и донесли до уединенной могилы кладбища, на покатости Машука». На рисунке А. И. Арнольди (акварель, 1841, копия) изображена могила Лермонтова на пятигорском кладбище. В апреле 1842 года по ходатайству Е. А. Арсеньевой, бабушки поэта, гроб с прахом Лермонтова был перевезен в село Тарханы Пензенской губернии и похоронен в семейной часовне рядом с могилой матери. В витрине помещена обложка дела о предании суду участников дуэли. Следствие носило явно формальный характер. Как следователи, так и подследственные были убеждены, что царь благосклонно отнесется к убийце опального поэта.

Николай I отменил даже то незначительное наказание, которое было определено судом, и приказал Мартынова посадить на три месяца на гауптвахту и предать церковному покаянию, а секундантов простить. В экспозиции даны слова А. И. Герцена, раскрывающие трагическую судьбу лучших людей в тяжелую эпоху николаевского царствования: «Ужасная, черная судьба выпадает у нас на долю всякого, кто осмелится поднять голову выше уровня, начертанного императорским скипетром: поэта, гражданина, мыслителя неумолимый рок толкает в могилу».

Передовое русское общество с великой скорбью встретило весть о трагической гибели Лермонтова. В заключительном разделе шестого зала помещена большая подборка писем, в которых современники поэта в июле—августе 1841 года с сердечной болью сообщают своим друзьям, знакомым страшную весть об убийстве Лермонтова. «Как грустно слышать о смерти Лермонтова и, к сожалению, эти слухи верны... Лермонтов выстрелил в воздух, а Мартынов подошел и убил его. Все говорят, что это убийство, а не дуэль». (Андрей Елагин — А. А. Елагину.)

«Уж я бы не спустил этому Мартынову. Если бы я был на Кавказе, я бы спровадил его; там есть такие дела, что можно послать, да вынувши часы считать, через сколько времени посланного не будет в живых. И было бы законным порядком. Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей не скоро дождешься» (генерал А. П. Ермолов).

«...Да, сердечно жаль Лермонтова, особенно узнавши что он был так бесчеловечно убит. На Пушкина целила, по крайней мере, французская рука, а русской руке грешно было целить в Лермонтова». (П. А. Вяземский — А. Я. Булгакову). «Нашего поэта нет,— Лермонтов 15-го числа текущего месяца в 7 часов пополудни убит на дуэли отставным майором Мартыновым... И этот возрождающийся гений должен погибнуть от руки подлеца: Мартынов чистейший сколок с Дантеса» (Полеводин.) «Пишу вам, мой друг, под тяжелым впечатлением только что полученного мной известия. Лермонтов убит Мартыновым на дуэли на Кавказе. Подробности ужасны. Он выстрелил в воздух, а противник убил его, стреляя почти в упор. Эта смерть после смерти Пушкина, Грибоедова и других наводит на очень грустные размышления». (Ю. Ф. Самарин — И. С. Гагарину).

Белинский с болью и негодованием писал поэту Н. X. Кетчеру: «Лермонтов убит наповал — на дуэли. Оно и хорошо,— с горьким сарказмом продолжал Белинский,— был человек беспокойный...» «Мы лишились в Лермонтове поэта, который по содержанию шагнул бы дальше Пушкина», — решительно утверждал Белинский. М. Ю. Лермонтов был убит, когда ему не исполнилось еще и 27 лет. Не достигнув своего полного расцвета, он тем не менее создал гениальные произведения, драгоценным вкладом вошедшие в сокровищницу русской и мировой литературы.

Шестым залом заканчивается литературный отдел. С гостиной дома Верзилиных начинается мемориальная часть музея.