Музеи

Домик Лермонтова

Зал пятый. Петербург, 1838—1841 годы. Вторая ссылка на Кавказ

Петербург и Кавказ — так условно можно было бы назвать две основные темы пятого зала, посвященного второй ссылке М. Ю. Лермонтова. Изобразительно это подчеркнуто четким разделением экспозиции зала на противостоящие друг другу и каждая по-своему художественно решенные две части. С одной стороны — картины полной опасностей военной жизни ссыльного поэта. С другой — Петербург: литературный и официальный, дружеский и враждебный.

Но в этом противопоставлении — глубокое смысловое единство. Обе темы — это одна волнующая страница в биографии Лермонтова.

Находясь в ссылке, участвуя в сражениях, Лермонтов жил и духовно питался мыслями о родине, русской литературе. Стремление к отставке от военной службы, желание посвятить свою жизнь литературной деятельности — все это неизменно возвращало думы ссыльного поэта назад — в Россию, к друзьям, к передовой журналистике, к Белинскому... Это был волнующий сон, мечта, «одна, но пламенная страсть».

Связующим звеном, объединяющим в экспозиции обе темы, является представленное в центре зала стихотворение «Родина» (увеличенное воспроизведение автографа). На него прежде всего обращают внимание посетители, входя в зал. И — уже в который раз! — многие из них снова и снова вчитываются в знакомые, вечно живые строки:

Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи ночующий обоз,
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно...

Где бы ни был поэт, его согревала и духовно укрепляла любовь к родине. С мыслями о ней уезжал он на Кавказ и возвращался в Петербург, чтобы через некоторое время по высочайшему повелению снова отправиться в далекую ссылку. И каждый раз, покидая родину, с ласковой грустью всматривался он в необъятные просторы русской земли:

Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям...

Познакомимся теперь с экспозицией пятого зала подробнее.

В начале 1838 года М. Ю. Лермонтов возвратился в Петербург. Последовавшие затем два года творчески были исключительно активным и наиболее содержательным периодом в короткой жизни поэта. Вспомним, что именно в это время им созданы «Мцыри», «Демон» и «Герой нашего времени». Небольшой раздел, открывающий экспозицию зала, посвящен творчеству Лермонтова 1838 — 1840 годов и сотрудничеству поэта в журнале «Отечественные записки».

В центре раздела — портрет Лермонтова работы художника Л. О. Пастернака (Сепия, 1891). Поэт изображен за письменным столом, в глубоком печальном раздумье. Воссоздавая образ Лермонтова, художник, несомненно, находился под сильным впечатлением стихотворения «Дума» (1838). Запоминаются представленные здесь же слова А. И. Герцена о Лермонтове: «Мужественная, грустная мысль никогда не покидала его чела,— она пробивается во всех его стихотворениях... Сколько боролся этот человек, сколько он выстрадал, прежде чем решился высказать свои мысли».

В разделе помещены также портреты В. Г. Белинского (1811 — 1848, копия с акварели К. А. Горбунова, 1838) и издателя журнала «Отечественные записки» А. А. Краевского (1810—1889, с акварели неизвестного художника).

В витрине — первый том журнала «Отечественные записки» за 1839 год, в котором впервые было опубликовано стихотворение «Дума», а также 10-й том этого же журнала за 1840 год с знаменитой статьей Белинского о романе «Герой нашего времени».

М. Е. Салтыков-Щедрин придавал исключительно оольшое значение участию Лермонтова в журнале, где основную роль играл Белинский. «Лермонтов,- писал он,— был постоянным участником одного из лучших журналов своего времени, которого душою был Белинский (в эпоху наибольшей зрелости своего таланта он исключительно печатался в этом журнале и делал это, конечно, не по легкомыслию)...».

По возвращении в Петербург М. Ю. Лермонтов все больше убеждался в пустоте и ничтожестве жизни великосветского общества. Николаевская действительность душила все лучшее, калечила, опустошала жизнь многих людей, подрывала их силы. Думая о судьбе своих современников в эту тяжелую эпоху, Герцен в дневнике в 1842 году записал мучительный вопрос: «Поймут ли, оценят ли грядущие люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования?» Все это рождало в М. Ю. Лермонтове глубокую душевную боль. В стихотворении «Дума» он вынес суровый приговор молодому поколению, бездействовавшему в эту мрачную пору.

К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы,
Перед опасностью позорно-малодушны
И перед властию — презренные рабы.
Толпой угрюмою и скоро позабытой,
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.

Стихотворение нашло горячий отклик у передовых людей того времени. Рядом с первой публикацией «Думы» в витрине помещены слова Белинского: «Эти стихи писаны кровью; они вышли из глубины оскорбленного духа: это вопль, это стон человека, для которого отсутствие внутренней жизни есть зло, в тысячу раз ужаснейшее физической смерти!.. И кто же из людей нового поколения не найдет в нем разгадки собственного уныния, душевной апатии, пустоты внутренней и не откликнется на него своим воплем, своим стоном?» Тяжелые условия общественной жизни рождали в поэте чувство одиночества, тоски. В некоторых стихотворениях звучат пессимизм, безнадежность:

И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды...
Желанья!., что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят — все лучшие годы!

Это «потрясающий душу реквием всех надежд, всех чувств человеческих»,— говорил Белинский о стихотворении «И скучно и грустно». Но не элементы одиночества, грусти, пессимизма были главным, определяющим в лермонтовской поэзии. Сущность пессимизма, проявлявшегося в поэзии Лермонтова, глубоко раскрыл А. М. Горький, отмечавший, что «пессимизм в Лермонтове — действенное чувство, в этом пессимизме ясно звучит презрение к современности и отрицание ее, жажда борьбы и тоска, и отчаяние от сознания одиночества, от сознания бессилия. Его пессимизм весь направлен на светское общество».

М. Ю. Лермонтов был полон решимости бороться за счастье своей родины. Это прекрасно выражено в стихотворении «Поэт» (1838). Назначение истинного поэта он видит в служении народу:

Бывало, мерный звук твоих могучих слов
Воспламенял бойца для битвы;
Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
Как фимиам в часы молитвы.
Твой стих, как божий дух, носился над толпой;
И отзыв мыслей благородных
Звучал, как колокол на башне вечевой,
Во дни торжеств и бед народных.

В экспозиции представлен уникальный экспонат — первое издание сборника стихотворений Лермонтова в 1840 году. Ценность его особенно ясно осознается при мысли, что этому единственному увидевшему свет при жизни поэта сборнику стихов около 140 лет. Издан он был тиражом всего 1000 экземпляров. Когда раскрываешь и с волнением перелистываешь пожелтевшие страницы этой книги, кажется, будто переносишься в то далекое время; и очень трудно, почти невозможно себе представить, что этих стихов когда-то не существовало, и что в этом сборнике они так скромно и так просто появились впервые. И навсегда.

«Бородино», «Узник», «Молитва», «Дума», «Русалка», «Ветка Палестины», «Не верь себе», «Еврейская мелодия», «Три пальмы», «Дары Терека», «1-е января», «Казачья колыбельная песня»; «Журналист, читатель и писатель», «Воздушный корабль», «И скучно и грустно», «Ребенку», «Отчего», «Когда волнуется желтеющая нива», «Тучи»... Какой бесконечный поэтический мир Лермонтова выражен в этой маленькой книге стихов!

В статье, посвященной первому сборнику стихотворений М. Ю. Лермонтова, В. Г. Белинский писал: Свежесть благоухания, художественная роскошь форм, поэтическая прелесть и благородная простота образов, энергия, могучесть языка, алмазная крепость и металлическая звучность стиха, полнота чувства, глубокость и разнообразие идей, необъятность содержания — суть родовые характеристические приметы поэзии Лермонтова и залог ее будущего великого развития.

Вместе с ростом известности и славы М. Ю. Лермонтова росла и ненависть великосветских придворных кругов к поэту. Они готовы были снова учинить над ним расправу. Вскоре для этого представился и удобный повод. Защищая честь русского офицера, Лермонтов вынужден был принять вызов на дуэль сына французского посланника в России Баранта. Дуэль закончилась бескровно: Лермонтов выстрелил в воздух, Барант промахнулся. Поэт был арестован за «недонесение о дуэли».

В экспозиции представлена копия с акварели Ф. Боганца «Здание ордонансгауза в Петербурге», где Лермонтов сидел под арестом. Здесь опального поэта посетил Белинский. Эта встреча укрепила дружеские связи и идейную близость двух великих деятелей русской литературы. Белинский, высоко ценивший Лермонтова, сам испытал на себе влияние его творчества. Мятежная, протестующая лермонтовская поэзия помогла критику преодолеть ложную теорию примирения с действительностью, которой он одно время придерживался.

Огромная заслуга Белинского состоит в том, что он первый раскрыл перед русским обществом значение Лермонтова, определил своеобразие его творчества и его место в русской литературе. Непревзойденные по глубине научно-художественного анализа оценки и характеристики Белинским творчества Лермонтова сохраняют свое значение и в наши дни.

Через несколько дней после встречи с Лермонтовым в ордонансгаузе Белинский писал Боткину: «Недавно был я у него в заточении и в первый раз поразговорился с ним от души. Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого!»

В это же время Николай I внимательно перечитывает вышедший первым изданием роман «Герой нашего времени». «Я,-с нескрываемым раздражением писал царь,- прочел Героя до концами нахожу вторую часть отвратительною, вполне достойною быть в моде. Это тоже преувеличенное изображение презренных характеров, которые находим в нынешних романах... Итак, я повторяю, что по моему убеждению это жалкая книга, показывающая большую испорченность автора... Счастливого пути, г. Лермонтов! Пусть он очистит себе голову!...» Этими зловещими словами Николай I проводил поэта во вторую ссылку на Кавказ, в Тенгинский пехотный полк, в район тяжелых военных действий.

Следующий раздел экспозиции посвящен пребыванию М. Ю. Лермонтова во второй ссылке. 10 июня 1840 года Лермонтов прибыл в Ставрополь, где находился штаб командующего войсками Кавказской линии и Черномории, и оттуда 18 июня был направлен в Чечню, на левый фланг, в действующий отряд генерал-лейтенанта А. В. Галафеева. В экспозиции представлен рисунок (с акварели Д. П. Палена), на котором изображен этот генерал сидящим на барабане.

Суровую обстановку военной жизни передают помещенные в этом разделе изобразительные материалы: картина Лермонтова «Перестрелка в горах Дагестана» (холст, масло, 1838, копия), акварель М. А. Зичи «Схватка в горах» (1858), акварель Г. Г. Гагарина «В засаде» и другие.

Мужественный образ обитателя кавказского края, где, по словам Л. Н. Толстого, так странно и поэтически соединились две самые противоположные вещи — война и свобода, хорошо воссоздает картина Лермонтова «Черкес» (масло, 1838, копия). Еще в юношеские годы Лермонтов писал:

Кавказ! далекая страна!
Жилище вольности простой!
И ты несчастьями полна
И окровавлена войной!..

С таким именно Кавказом лицом к лицу встретился М. Ю. Лермонтов во второй ссылке. В отличие от первой ссылки и в дополнение к прежним впечатлениям Лермонтов теперь как бы увидел любимый им край с другой стороны. Это наложило глубокий отпечаток на мысли и творчество поэта, на его общее настроение. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать выдержки из писем Лермонтова, которыми открывается раздел, посвященный второй ссылке. Как не похожи они на полные восторга, душевного упоения красотой и экзотикой Кавказа письма 1837 года!

Правда, в них по-прежнему проскальзывает порою шутка, усмешка. Но в этих шутках больше грусти и иронии, нежели веселости. «Завтра я еду в действующий отряд, на левый фланг, в Чечню, брать пророка Шамиля, которого, надеюсь, не возьму, а если возьму, то постараюсь прислать тебе по пересылке. Такая каналья этот пророк!..»

В целом же в настроении Лермонтова наступил явный перелом, вызванный глубокими раздумьями о войне, о несчастьях, которые приносит людям вражда между народами, о человеческих судьбах. «Может быть, когда-нибудь я засяду у твоего камина,— писал он А. А. Лопухину,— и расскажу тебе долгие труды, ночные схватки, утомительные перестрелки, все картины военной жизни, которых я был свидетелем».

Увидеть и пережить поэту довелось многое. Выполняя свой офицерский долг, Лермонтов с присущей ему смелостью и отвагой принимал участие в военных действиях. «Во всю экспедицию в Малой Чечне, с 27-го октября по 6-е ноября,— говорится з одном из донесений,— поручик Лермонтов командовал охотниками, выбранными из всей кавалерии, и командовал отлично во всех отношениях, всегда первый на коне и последний на отдыхе».

В сентябре в одном из писем в Петербург М. Ю. Лермонтов сообщал: «У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов сряду. Нас было всего 2000 пехоты, а их до 6 тысяч; и все время дрались штыками... вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью».

Это было сражение у реки Валерик. То, что увидел поэт, глубоко потрясло его душу. В экспозиции помещен черновой автограф стихотворения «Валерик» («Я к вам пишу случайно; право...»). Оно было написано через несколько дней после битвы. Описывая кровопролитное сражение, поэт на полях черновой рукописи, мельчайшим и торопливым почерком, как бы стараясь скорее запечатлеть поразившую его мысль, вписал удивительные по своей философской глубине и гуманности строки:

Уже затихло все; тела
Стащили в кучу; кровь текла
Струею дымной по каменьям,
Ее тяжелым испареньем
Был полон воздух. Генерал
Сидел в тени на барабане
И донесенья принимал.
Окрестный лес, как бы в тумане,

Синел в дыму пороховом.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы — и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!., небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?

По существу эта же мысль выражена и в представленной здесь же в экспозиции акварели «Эпизод из сражения при Валерике 11 июля 1840 года», созданной Лермонтовым совместно с художником Г. Г. Гагариным (портрет художника также помещен в разделе). С Гагариным (1810 — 1893) Лермонтова связывали хорошие дружественные отношения. С ним встречался он на Кавказе в 1840 году. Сохранилось несколько акварельных рисунков, выполненных ими совместно (Гагарину принадлежала только раскраска).

Рисунок М. Ю. Лермонтова воспроизводит картину ужасов братоубийственной войны. Правдивость изображенного на этом рисунке ставит его рядом с реалистическим описанием сражения в стихотворении «Валерик».

В приклады!— и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился.
Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть...
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна.

Поэт, страстно воспевший в «Бородино» мужество и героизм народа в защите родины от иноземных захватчиков, в стихотворении «Валерик» и в рисунке явно и горячо осуждает кровопролитие, вызванное враждой между народами, приносящей людям ужасы и страдания. Раскрыв в стихотворении «Спор» историческую неизбежность и прогрессивность присоединения Кавказа к России, Лермонтов и то же время в «Валерике» открыто осудил беспощадные колониалистские методы,при помощи которых царское правительство подавляло национально-освободительное движение народов.

Стихотворение «Валерик» посвящено В. А. Лопухиной. В экспозиции помещен ее акварельный портрет, нарисованный Лермонтовым в 1835 или 1838 году, когда ему довелось встретиться с Варварой Александровной. Стихотворное обращение, которым начинается «Валерик» — это искренняя и сердечная поэтическая исповедь, навеянная поэту его печальной, но незабвенной большой любовью.

Я к вам пишу случайно; право
Не знаю как и для чего.
Я потерял уж это право.
И что скажу вам?— ничего!
Что помню вас? — но, боже правый,
Вы это знаете давно;
И вам, конечно, все равно.

Но я вас помню — да и точно,
Я вас никак забыть не мог!
Во-первых потому, что много,
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаяньи бесплодном
Влачил я цепь тяжелых лет;
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,
Любовь, поэзию,— но вас забыть мне было невозможно.

В «Валерике», как и в других стихотворениях этого периода — «Тучи», «Завещание» — нашло отражение личное душевное одиночество и грусть поэта, оторванного от родины, от друзей. «Ты не можешь вообразить,— писал он А. А. Лопухину,— как тяжела мысль, что друзья нас забывают. С тех пор, как я на Кавказе, я не получал ни от кого писем, даже из дому не имею известий. Может быть, они пропадают, потому что я не был нигде на месте, а шатался все время по горам с отрядом».

Образ поэта, поглощенного походной военной жизнью, запечатлел на своем рисунке сослуживец Лермонтова поручик артиллерии барон Д. П. Пален. Через неделю после валерикского сражения в палатке обер-квартирмейстера галафеевского отряда подполковника Л. В. Россильона Пален нарисовал профильный портрет Лермонтова. Поэт изображен с отросшими бакенбардами, в помятой военной фуражке. Этот портрет (воспроизведение) представлен в центре раздела. В экспозиции помещен также портрет Д. П. Палена (акварель Т. Райта, 1843).

Удаленный от близких друзей, ссыльный поэт довался каждому представлявшемуся случаю встретиться в ссылке с интересными, умными людьми. Такими были прежде всего переведенные из Сибири на Кавказ ссыльные декабристы.

В экспозиции помещены портреты декабристов М. А. Назимова (1800 — 1888, с акварели неизвестного художника), с которым Лермонтов неоднократно встречался на Кавказе в 1837 и 1841 годах, и В. А. Лихарева (1800 — 1840, с акварели Н. А. Бестужева).

Лермонтов и Лихарев вместе служили в отряде Галафеева и участвовали в Валерикском сражении. Здесь поэт стал свидетелем гибели своего товарища. Как рассказывает в своих записках декабрист Н. И. Лорер, «Лихарев... в сражении при Валерике... был й стрелках с Лермонтовым, тогда высланным из гвардии. Сражение подходило к концу; оба приятеля шли рука об руку и часто, в жару спора, неосторожно останавливались... В одну из таких остановок вражеская пуля поразила Лихарева в спину навылет, и он упал навзничь...»

Такая же участь — и не только в этот раз — могла постичь и Лермонтова. А скольких она постигла на виду у поэта! Только в такой обстановке могли родиться эти, по словам Белинского, «леденящие душу» стихи:

Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить!
Поедешь скоро ты домой:
Смотри ж... Да что? моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.
А если спросит кто-нибудь...

Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был;
Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря,
И что родному краю
Поклон я посылаю.

Выполняя предписания начальства, М. Ю. Лермонтов участвовал в новых и новых экспедициях. Но все это время его не покидала, а все сильнее и настойчивее беспокоила мысль о литературе и своем поэтическом и общественном долге перед ней. Чтобы всецело посвятить свою жизнь литературе, необходимо было оставить военную службу. Мысль об этом глубоко волновала поэта. Ее постоянно вы сказывал он в письмах к родным, друзьям.

Уйти в отставку Лермонтову могли бы помочь награды, к которым представляло его командование за участие в военных действиях. Но и этот путь ему был отрезан. Дежурный генерал главного штаба Клейнмихель уведомил командира отдельного Кавказского корпуса Головина об отказе поэту в награде. В отношении из Петербурга говорилось: «Государь император по рассмотрении доставленного о сем офицере списка... не изволил изъявить монаршего соизволения на испрашиваемую ему награду». В январе 1841 года Лермонтову с большим трудом удалось выхлопотать отпуск. Он едет в Петербург с надеждой получить отставку и заняться литературной деятельностью.

Петербург возбуждал у М. Ю. Лермонтова разные чувства. С первых дней знакомства с ним поэту был неприятен холод официального престольно-полицейского и велокосветского города.

Увы! как скучен этот город,
С своим туманом и водой!..
Куда ни взглянешь, красный ворот
Как шиш торчит перед тобой;
Нет милых сплетен — все сурово,
Закон сидит на лбу людей;
Все удивительно, и ново —
А нет не пошлых новостей!
Доволен каждый сам собою,
Не беспокоясь о других,
И что у нас зовут душою,
То без названия у них!..

Это мнение сохранилось у Лермонтова на всю жизнь. Но не оно было главным и определяющим. Петербург был для Лермонтова волнующей и славной страницей отечественной истории, центром русской культуры и общественной жизни. Там были друзья, журналы, редакции, издатели, театры. С ними все теснее переплетались творческие интересы, замыслы, стремления — вся жизнь поэта. Вот почему Лермонтов ехал в отпуск и с радостным волнением и с тревогой.

Материалы следующего раздела экспозиции рассказывают о петербургском дружеском окружении Лермонтова, о последнем посещении поэтом Петербурга. Здесь помещены многочисленные портреты лиц из окружения поэта. Рассказ о каждом из тех, кто изображен на этих портретах, о их связи с Лермонтовым — это волнующий эпизод или же целая страница из его биографии.

Вот портрет В. А. Жуковского (1783 — 1852. Литография А. Мюнстера). Лермонтов был знаком с этим прославленным русским поэтом и, несмотря на различие их общественно-литературных позиций, находился с ним в хороших отношениях.

Жуковский, пользуясь своей близостью к императору и его семье, хлопотал о возвращении Лермонтова из первой ссылки. Он высоко ценил его произведения. По ходатайству Жуковского впервые были напечатаны поэмы «Песня про купца Калашникова» и «Тамбовская казначейша». Лермонтов писал в 1838 году: «Я был у Жуковского и по его просьбе отнес ему «Тамбовскую казначейшу», которую он просил; он понес ее к Вяземскому, чтобы прочесть вместе; им очень понравилось, напечатано будет в ближайшем номере «Современника».

Еще по возвращении из первой ссылки, как вспоминал А. П. Шан-Гирей, Лермонтов «стал чаще ездить в свет, но более дружеский прием находил в доме у Карамзиных, у г-жи Смирновой и князя Одоевского...» Среди экспонатов выделяется большой портрет С. Н. Карамзиной — дочери известного писателя и историка Н. М. Карамзина (художник П. Н. Орлов» масло, копия). В салоне Карамзиных в течение многих лет бывали А. С. Пушкин и его друзья. Он был близким и искренним другом хозяйки салона Екатерины Андреевны Карамзиной (1780 — 1851).

Естественно, что в кругу друзей Пушкина самый теплый прием нашел и Лермонтов — его поэтический наследник. Душой салона в эти годы была уже дочь Карамзина, Софья Николаевна (1802 —1865) — исключительно умная и образованная женщина. Она высоко ценила и любила Лермонтова как поэта и человека, проявляла к нему дружеское внимание.

В доме Карамзиных М. Ю. Лермонтов читал свои новые произведения, участвовал в увеселениях и в качестве актера в домашних спектаклях.

Из дома Карамзиных Лермонтов уезжал во вторую ссылку. Первый биограф поэта П. А. Висковатый так передавал воспоминания об этом В. А. Сологуба: «Друзья и приятели собрались в квартире Карамзиных проститься с юным другом своим и тут, растроганный вниманием к себе и непритворною любовью избранного кружка, поэт, стоя в окне и глядя на тучи, которые ползли над Летним садом и Невою, написал стихотворение: «Тучки небесные, вечные странники!..» Софья Карамзина и несколько человек гостей окружили поэта и просили прочесть только что набросанное стихотворение. Он оглянул всех грустным взглядом выразительных глаз своих и прочел его. Когда он кончил, глаза были влажные от слез...»

Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную...

В последний свой приезд в Петербург в 1841 году Лермонтов записал в альбом Софьи Николаевны Карамзиной замечательные стихи:

Любил и я в былые годы,
В невинности души моей,
И бури шумные природы,
И бури тайные страстей,
Но красоты их безобразной
Я скоро таинство постиг,
И мне наскучил их несвязный
И оглушающий язык.

Люблю я больше год от году,
Желаньям мирным дав простор,
Поутру ясную погоду,
Под вечер тихий разговор.
Люблю я парадоксы ваши,
И ха-ха-ха, и хи-хи-хи,
Смирновой штучку, фарсу Саши
И Ишки Мятлева стихи...

В экспозиции представлены портреты упомянутых в этом стихотворении А. О. Смирновой-Россет (акварель неизвестного художника) и поэта Ивана Петровича Мятлева (гравюра, 1840). Александра Осиповна Смирнова, урожденная Россет (1809—1882) была в дружеских отношениях с Пушкиным, Гоголем, Жуковским и другими русскими писателями. Лермонтов часто бывал в ее салоне и встречался с ней в доме Карамзиных. «В четверг (третьего ноября),— сообщает С. Н. Карамзина Мещерской,— Сашенька Смирнова с Лермонтовым были у нас».

В своей автобиографии А. О. Смирнова писала: «Софи Карамзина мне рассказывала, что Лермонтов был обижен тем, что я ничего не сказала об его стихах. Альбом всегда лежал на маленьком столике в моем салоне. Он пришел как-то утром, не застал меня, поднялся вверх, открыл альбом и написал эти строки». Речь идет об этом широко известном теперь стихотворении Лермонтова, адресованном А. О. Смирновой-Россет:

В простосердечии невежды
Короче знать вас я желал,
Но эти сладкие надежды
Теперь я вовсе потерял.

Без вас — хочу сказать вам много,
При вас — я слушать вас хочу:
Но молча вы глядите строго,
И я, в смущении, молчу!
Что делать? — речью безыскусной
Ваш ум занять мне не дано...
Все это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно.

В шкафу представлены первые публикации стихотворений «А. О. Смирновой» («Отечественные записки», 1840, т. 12) и «Из альбома С. Н. Карамзиной» («Русская беседа», 1841, т. 2), а также стихотворения «Журналист, читатель и писатель» («Отечественные записки», 1840, т. 9). Несомненный интерес представляют и другие лица, портреты которых помещены в этом разделе: В. Ф. Одоевский (литография Митрейтера), Е. П. Ростопчина (с акварели П. Ф. Соколова, 1842) и другие.

Владимир Федорович Одоевский (1802 — 1869) — известный писатель того времени. Это он, провожая М. Ю. Лермонтова на Кавказ, подарил ему известную записную книжку, о которой еще речь впереди. Дружен был Лермонтов с поэтессой Евдокией Петровной Ростопчиной (1811 — 1858). Еще в юношеские годы он посвятил ей стихотворение «Крест на скале» и «Додо». В свой последний приезд в Петербург поэт бывал в ее доме и почти ежедневно встречался с ней у Карамзиных. Перед последним отъездом на Кавказ Лермонтов подарил Ростопчиной альбом, в который вписал посвященное ей стихотворение «Я верю: под одной звездою». Тогда же Ростопчина написала стихотворение «На дорогу Михаилу Юрьевичу Лермонтову».

Пребывание Лермонтова в Петербурге было с живым интересом встречено в передовых литературных кругах. О его приезде сообщалось в печати, в переписке современников.

А. А. Краевский сообщал за границу М. Н. Каткову: «Здесь теперь Лермонтов в отпуску и через две недели опять едет на Кавказ. Я заказал списать с него портрет Горбунову: вышел похож. Он поздоровел, целый год провел в драках и потому писал мало, но замыслил очень много». 13 марта 1841 года Белинский пишет В. П. Боткину: «Лермонтов еще в Питере. Если будет напечатана его «Родина», то, аллах-керим, что за вещь: пушкинская, т. е. одна из лучших пушкинских». А через несколько дней стихотворение «Родина» появилось в 4-м номере «Отечественных записок».

В этом же номере «Отечественных записок» сообщалось: «Герой нашего времени» соч. М. Ю. Лермонтова, принятый с таким энтузиазмом публикою, теперь уже не существует в книжных лавках: первое издание его все раскуплено: приготовляется второе издание которое скоро должно показаться в свет; первая часть уже отпечатана. Кстати, о самом Лермонтове: он теперь в Петербурге и привез с Кавказа несколько новых прелестных стихотворений, которые будут напечатаны в «Отечественных записках». Тревоги военной жизни не позволили ему спокойно и вполне предаваться искусству, которое назвало его одним из главнейших жрецов своих; но замышлено им много, и все замышленное превосходно. Русской литературе готовятся от него драгоценные подарки».

Но тревоги военной жизни еще не стали для поэта страницей прошлого. Об этом не знали читатели журнала. А Лермонтов убеждался в этом с каждым днем надежды получить отставку и посвятить свою жизнь литературной деятельности рушились. Время отпуска бежало неумолимо. К томе жу власть имущие старались отпуск сократить.

Вот в экспозиции письмо М. Ю. Лермонтова «...Я скоро еду опять к вам,— писал поэт Д. С. Бибикову на Кавказ,— и здесь остаться у меня нет никакой надежды, ибо я сделал вот такие беды: приехав сюда в Петербург на половине масленицы, я на другой же день отправился на бал к г-же Воронцовой, и это нашли неприличным и дерзким... Обществом зато я был принят очень хорошо... 9 марта отсюда уезжаю заслуживать себе на Кавказе отставку; из Валерикского представления меня здесь вычеркнули...»

Но 9 марта Лермонтов все же не уехал. Е. П. Ростопчина вспоминала о том, как друзья поэта старались задержать его в Петербурге: «Стали просить об отсрочках, в которых сначала было отказано, а потом они были взяты штурмом, благодаря высокой протекции. Лермонтову очень не хотелось ехать, у него были всякого рода дурные предчувствия». Но вскоре этой отсрочке был положен решительный конец. М. Ю. Лермонтов был вызван к дежурному генералу Главного штаба Клейнмихелю и тот вручил ему строжайшее предписание: в 48 часов покинуть Петербург и отправиться к месту ссылки, на Кавказ, в Тенгинский пехотный полк.

Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ,
Выть может, за стеной Кавказа
Сокроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.