Этнография Кавказа

Введение

«Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях
европейских авторов XIII—XIX вв.»

Изучение Кавказа началось давно. Уже в конце XVIII в. и особенно в первой половине XIX в. в России появляется ряд работ, в которых даются системные, этические и всесторонние описания всех наиболее значительных и известных народов этого края.

Об успехах, достигнутых русским кавказоведением в начале XIX в., ярко свидетельствует труд С. М. Броневского «Новейшие географические и исторические известия о Кавказе», написанный автором в 1810 г. и изданный в Москве в 1823 г. Этот обширный и весьма обстоятельный труд является первым в русской литературе обобщающим сочинением о народах Кавказа. Он сохраняет свое важное научное значение и до наших дней благодаря разнообразию, ценности и достоверности собранных в нем сведений.

В первой же половине XIX в. в ряды ученых-кавказоведов России вступили представители коренных национальностей Кавказа, труды которых во многом способствовали изучению истории и этнографии своих народов. В числе первых и наиболее выдающихся представителей этой группы кавказоведов в сороковых годах XIX в. были адыги Хан-Гирей и Ш. Б. Ногмов. В дальнейшем кавказоведение в России все более широко включает в свой состав представителей передовой кавказской интеллигенции, которые трудятся рука об руку с русскими учеными.

Во второй половине XIX и начале XX в. кавказоведение приобрело в России значительный размах и достигло немалых успехов, о которых можно судить по трудам Н. Ф. Дубровина, Ф. И. Леонтовича, М. М. Ковалевского, П. К. Услара, В. Ф. Миллера, Н. Я. Марра я других выдающихся русских ученых, занимавшихся изучением истории, этнографии, обычного права, языка и фольклора народов Кавказа. Следует, однако, подчеркнуть, что как ни значительны были успехи кавказоведения в дореволюционной России, оми не обеспечивали научную разработку истории и этнографии народов этого весьма своеобразного и многонационального края. Несостоятельна была и методологическая база дореволюционных кавказоведческих исследований, которым были свойственны многие пороки буржуазно-дворянской историографии.

В дореволюционный период происходило главным образом описание отдельных сторон хозяйства, культуры и быта народов Кавказа, накапливался преимущественно фактический (документальный, этнографический, .археологический) материал, но делалось мало теоретических обобщений, не создавалось целостной картины исторического развития народов, не выявлялись закономерности, основные этапы и особенности этого развития. По существу об истории пародов Кавказа имелись в то время лишь самые элементарные и фрагментарные сведения. Особенно отставало изучение истории горских народов Северного Кавказа.

Лишь после победы Великой Октябрьской социалистической революции и установления Советской рласти началось планомерное и целеустремленное изучение истории и этнографии всех народов Кавказа. Большую роль при этом сыграло возникновение на Кавказе соответствующих научно-исследовательских учреждений и подготовка национальных кадров.

Советское кавказоведение стало развиваться иа новой теоретической основе — на прочной базе марксизма-ленинизма. По мере того, как советские историки, археологи, этнографы, изучавшие Кавказ, овладевали марксистско-ленинской методологией, повышался научный уровень их исследований, которые становились более углубленными и оригинальными. Параллельно шел процесс критического освоения и творческой переработки научного наследия дореволюционного кавказоведения. Все лучшее и ценное из того, что имелось в работах дореволюционных авторов, использовалось в интересах дальнейшего развития советского кавказоведения.

Постоянная забота Коммунистической партии и Советского государства о развитии просвещения, науки и культуры в национальных республиках и областях Кавказа создали здесь благоприятные условия для развертывания историко-этнографйческих исследований, количество и качество которых беспрерывно увеличивалось и повышалось, отвечая возросшим культурным потребностям широких народных масс.

Значительных результатов в изучении истории своих народов добились научно-исследовательские институты национальных автономий Северного Кавказа. Опираясь на местные научные силы, используя помощь ученых Москвы, Ленинграда и соседних республик Кавказа, эти институты создали обобщающие труды по истории Адыгеи, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкеоии, Северной Осетии, Чечено-Ингушетии, Дагестана.

Теперь все народы Северного Кавказа имеют возможность более или менее подробно ознакомиться со своим историческим прошлым, которое впервые предстает в этих обобщающих трудах не в отрывочных эпизодах, а в связном, последовательном изложении, основанном на марксистско-ленинском понимании исторического процесса.

Выход в свет обобщающих трудов по истории народов Северного Кавказа, знаменуя завершение определенного этапа в историографии (названных народов, вместе с тем открывает новые перспективы ее развития. С одной стороны, такие труды могли появиться лишь на базе предварительных частных исследований, статей и монографий, посвященных различным конкретным вопросам, отдельным сторонам и этапам истории того или другого народа. С другой стороны, эти труды, подводя итог проделанным исследованиям, одновременно с особой наглядностью обнаруживают имеющиеся в них пробелы, указывая на те вопросы, которые требуют дальнейшего изучения, уточнения и конкретизации.

Таким образом, опубликование в последние годы обобщающих трудов но истории народов Северного Кавказа дает хорошую основу для новых научных исследований в области истории и этнографии этих народов, способствуя подъему историографии северокавказских народов на новую, более высокую ступень. Несомненно, что одним из важнейших условий такого подъема являются расширение и укрепление источниковедческой базы историко-этнографических исследований, привлечение новых источников, максимальная мобилизация их.

Богатый и разнообразный материал по истории и этнографии народов Северного Кавказа хранится в центральных и местных архивах нашей страны. Этот материал в общем доступен для каждого советского исследователя, хотя поиск и выявление нового, еще не опубликованного архивного материала требует, конечно, определенных навыков, а также затраты значительного времени и труда.

Наряду с архивным материалом большое значение для всякого рода кавказоведческих исследований имеют повествовательные литературные источники. У нас иногда недооценивают эти источники, считают, что если источники опубликованы, то они уже как бы. теряют свое значение, свою новизну и становятся всем известны. Это, однако, далеко не так. Литературные повествовательные источники, хотя они по большей части опублинованы, отнюдь не общеизвестны и ни в какой мере не теряют своего иаучного значения, своей ценности. Повествовательные источники были и будут одним из основных видов источников для исторических и этнографических исследований. Причем в ряде случаев эти источники являются незаменимыми. Они особенно важны для изучения тех исторических периодов, которые слабо освещены документальными и иными. материалами, хранящимися в архивах, или совсем не отражены в них;.

Каос известно, материалы по истории народов Кавказа стали накапливаться в архивах России главным образом с середины ХVIв., когда устанавливаются постоянные дипломатические, политические, экономические и культурные связи Русского государства с кавказскими народами, которые постепенно присоединяются к России. Поэтому до середины XVI в. архивные материалы, относящиеся к истории народов Кавказа, носят случайный характер и количество их весьма ограниченно. Даже по истории адыгов и в частности кабардинцев, которые первыми из народов Кавказа добровольно присоединились к России и находились с ней в наиболее тесных отношениях, документальные материалы начинают систематически отлагаться в русских архивах лишь со второй половины XVI в. Следовательно, до этого времени ага основании архивных русских источников изучать историю адыгов (не говоря уже о других народах Северного Кавказа) невозможно. Для этого необходимо привлекать другие письменные источники, среди которых повествовательные источники и прежде всего известия иностранных европейских писателей занимают главное место.

Известия иностранных авторов являются одним из важнейших источников при изучении истории любого народа. Особое значение имеют свидетельства иностранных писателей для тех периодов истории народа, когда у него еще не было своей письменности и, следовательно, собственных письменных исторических источников. Адыги, балкарцы, карачаевцы и другие горцы Северного Каика за принадлежат как раз к числу тех народов, которые на протяжении длительного периода своей истории были бесписьменными, и потому известия иностранных писателей служат подчас единственным источником для восстановления их древней и средневековой истории. Однако, при всей ценности такого рода источников, они являются обычно малодоступными не только для широких кругов читателей, интересующихся историей своего народа, но даже для специалистов-исследователей. Причиной тому прежде всего являются трудность и сложность выявления всех тех иностранцев, которые писали о данном народе в эти периоды. Это, как правило, требует усилий не одного поколения ученых. Но даже тогда, когда такие авторы выявлены, использование их сочинений все еще остается весьма затруднительным, так как они, во-первых, бывают представлены очень редкими изданиями, хранящимися лишь в крупнейших библиотеках мира, а во-вторых, написаны на самых различных европейских и восточных языках. Поэтому в мировой научной литературе уже давно стали предприниматься издания специально подобранных известий иностранных авторов о тех или других народах с переводом этих известий на соответствующие языки.

Такие издания имеются и о народах нашей страны, в частности о народах Кавказа. Многие из этих изданий представляют большую познавательную ценность и прочно вошли в научный оборот. Для примера можно назвать труды В. В. Латышева, Н. А. Караулова, В. Г. Тизеигаузена.

В названных трудах собраны главнейшие сведения античных (греческих и латинских) и восточных (арабо- и персоязычных) авторов, на основе которых мы можем восстановить многие стороны древней и средневековой истории народов Кавказа. Наличие этих изданий позволило нам при подготовке данного груда остановить свой выбор на публикации известий европейских авторов об адыгах, балкарцах и карачаевцах, которые дополняют и хронологически продолжают сведения, сообщаемые об этих народах античными и восточными писателями.

Из числа европейских авторов, оставивших нам сведения об адыгах, балкарцах и карачаевцах, мы решили в первую очередь издать тех, которые писали не на русском языке, потому что именно сочинения этих авторов являются наименее доступными для наших читателей. Приводимые нами тексты взяты из сочинений, написанных на латинском, а также на итальянском, голландском, французском, английском, немецком языках.

В большинстве случаев эти сочинения не только никогда не переводились на русский язык, но и стали в настоящее время библиографической редкостью, что вполне понятно, если мы учтем, что почти две трети использованных нами сочинений европейских авторов были опубликованы не позднее конца XVIII в., причем некоторые из них впервые изданы много веков тому назад, начиная с XVI в. О библиографической редкости использованных нами изданий европейских авторов говорит и тот факт, что наиболее поздние из этих изданий появились в печати свыше ста лет тому назад и более никогда ее переиздавались. Данная книга, таким образом, дает переводы таких сочинений, которых и в подлиннике достать не так-то легко.

Однако самое главное достоинство нашей книги заключается, конечно, в том, что в ней собрано все наиболее важное и ценное из того, что сообщают об адыгах, балкарцах и карачаевцах в своих сочинениях европейские авторы на протяжении более 600 лет — от первых десятилетий XIII в. до середины XIX в.

Критическое изучение трудов многочисленных европейских авторов, писавших о Кавказе на протяжении указанных шести столетий, позволило отобрать для данной книги то, что действительно представляет первостепенный научный интерес и заслуживает внимания. Из сочинений ста двадцати трех авторов, просмотренных нами в связи с подготовкой данной книги, мы решили использовать сочинения только 36 авторов, так как сочинения ряда других авторов, писавших об адыгах, балкарцах и карачаевцах, представляют по сравнению с отобранными нами текстами меньший интерес.

Выбрав после долшх размышлений из сочинений европейских авторов данные тексты, относящиеся к адыгам, балкарцам и карачаевцам, мы избавляем наших читателей от сложной и трудоемкой работы, которая связана с самостоятельными поисками и научной оценкой соответствующего исторического и этнографического материала.

При подборке текстов различных авторов мы стремились к тому, чтобы их содержание не повторяло друг друга. Как правило, не включались авторы, которые не сообщают ничего нового по сравнению со своими предшественник а м и. Повторение допущено лишь в том случае, когда оно касалось существенных вопросов и сообщение более раннего автора нуждалось в подтверждении, а аналогичное сообщение более позднего автора основывалось на его собственных наблюдениях или информации, полученной из источников, заслуживающих доверия. В наше издание не включены и компилятивные работы, если только их авторы не пользовались оригинальными сочинениями, не дошедшими до нас, или не дополняли свои компиляции личными впечатлениями и обором нового материала.

Во всех случаях предпочтение отдавалось сочинениям тех европейских авторов, которые сами посетили Северный Кавказ и непосредственно наблюдали жизнь тех народов, которых они описывают. Подавляющее большинство авторов, тексты из сочинений которых включены в нашу книгу, принадлежат именно к этой категории. Таковы, в частности, Юлиан (ок. 1235 г.), Шильтбергер (начало XV в.), Барбаро (ок. 1432—1452 гг.), Рубрук (ок. 1255 г.), Интериано (вторая половина XV в.), Дортелли д’Аоколи (ок. 1624—1634 гг.), Лукка (ок. 1634 г.), Олеарий (1636 и 1638 гг.), Шарден (1672 г.), Ферран (1702 г.), Мотрэ (1711 г.), Гербер (1727—1728 гг.), Главани (первая четверть XVIII в., до 1724 г.), Кук (1740-е гг.), Гюльденштедт (1770—1773 гг.), Гмелин (1770—1774 гг.). Рейнеггс (ок/1789—1783 гг.), Паллас (1793 г.), Потоцкий (1798 г.), Дакрот (1807—1808 гг.), Тебу де Мариньи (1818—1824 гг.), Лайэлл Т822 г.), Бесс (1829 г.), Бларамберг (1830—1840 гг.), Дюбуа де Мошере» (1833 г.), Белл (1837—1839 гг.), Лонгворт (1837 г.), Кох (1842 г.), Вагнер (1843—1846 гг.).

Как показывает это перечисление, из общего числа Зб авторов, сочинения которых использованы в книге, 29 авторов побывали лично на Северном Кавказе. Правда, характер, сроки и цели их пребывания в этом крае были весьма различными. В то время как одни из них отправлялись на Северный Кавказ: с определенной целью, в том числе и с целью специально ознакомиться с жизнью местного населения, находились здесь длительное время и имели возможность собрать об интересующих нас народах Кавмаза обстоятельные и достоверные сведения (Интериано, Дортелли, Гербер, Рейнеггс, Тебу де Мариньи, Белл, Лонгворт), другие оказались на Северном Кавказе проездом, случайно и собирали этнографические сведения о его населении лишь попутно. Очевидно, что объем и ценность, материала, который можно почерпнуть из сочинений авторов первой и второй группы, существенно отличаются. Но количество и качество сообщаемой автором информации зависели не только от цели и продолжительности его пребывания на Кавказе, но и от его образования, кругозора, наблюдательности, умения установить контакты с местным населением и получить, от него необходимые сведения и от ряда других личных качеств.

Среди авторов встречаются такие, которые были на Северном Кавказе сравнительно недолго, но сумели за короткий срок собрать весьм,а интересные сведения о культуре и быте местного населения (например, Олеарий, Мотрэ). Были и такие авторы, которые посещали Северный Кавказ лишь наездом из Крыма, Таны и других пунктов, находившихся по соседству с территорией адыгов (черкесов) и других обитателей этого края, но настолько интересовались жизнью этих народов, что даже составляли специальные описания этих народов (например, Ферран, Главани, Пейсонель).

Иностранцев, посещающих ту или иную страну, часто именуют путешественниками, независимо от того, посещали ли они эту страну действительно только с целью совершить путешествие или отправлялись с какой-либо другой целью. Всех европейских авторов, побывавших на Кавказе и оставивших описание этого края и его обитателей, также обычно называют путешественниками. Однако, такое словоупотребление носит весьма условный характер и не может быть признано по существу правильным. Бели придерживаться точного смысла слова «путешественник», то лишь немнопие из иностранцев, побывавших на Кавкаее, могут быть признаны путешественниками. Из числа тех европейских авторов, которые лично побывали на Северном Кавказе и сочинения которых мы использовали для нашей книги, к разряду путешественников могут быть отнесены далеко не все. Насколько позволяют судить об этих авторах имеющиеся в нашем распоряжении биографические и иные данные, лишь Интериано, Гюльденштедт, Паллас, Потоцкий, Бесс, Дюбуа де Моппере, Кох и Вагнер могут считаться путешественниками по Кавказу, ибо, по-видимому, только эти авторы посетили Кавказ для того, чтобы ознакомиться с этой страной и ее обитателями, то есть с познавательными целями. Все перечисленные авторы могут быть отнесены к числу путешественников-ученых. Именно это отличает этих авторов от большинства других авторов, сочинения которых использованы в данной книге. Вторая группа авторов посещала Северный Кавказ по торговым, дипломатическим и политическим делам, в качестве купцов, дипломатов, миссионеров, разведчиков, журналистов. Конечно, и эти авторы, посещавшие страну с заданиями отнюдь не научного характера, тоже интересовались жизнью и бытом местных народов и сообщали в своих описаниях немало сведений, представляющих для нас в настоящее время большую научную ценность. Такав, например, миссионер Дортелли д’Асколи, политический и дипломатический агент Рейнеггс, разведчик Белл или его спутник журналист Лонгворт.

Читая в строгой хронологической последовательности собранные в этой книге тексты из сочинений западноевропейских авторов, мы получаем весьма яркую картину постепенного расширения знаний в Западной Европе о народах Кавказа. Нельзя не заметить, что западноевропейские авторы по мере того, как они знакомились с Северным Кавказом, все больше и больше внимания уделяют адыгам, которых примерно с XIII в. в Европе начинают именовать преимущественно черкесами. И это понятно. После татаро-монгольского завоевания Северного Кавказа и разгрома алан и половцев адыги постепенно занимают большую часть равнины Предкавказья и становятся наиболее многочисленным и влиятельным народом этой части Кавказа, причем по мере того, как приходит в упадок Золотая Орда, значение адыгов среди окружающих народов неуклонно возрастает. Их популярность в Европе все более растет, и это приводит к тому, что адыги (черкесы) на многие столетия заслоняют собой другие народы Северного Кавказа. Слово «черкесы» становится нарицательным. Этим словом все чаще и чаще обозначают не только собственно адыгов, но и их соседей абазин, карачаевцев, балкарцев, осетин, ингушей и другие народы Северного Кавказа. В глазах иностранцев Северный Кавказ теперь представляется страной, населенной преимущественно или только черкесами. Черкесский общественный строй, черкесская одежда и вооружение, черкесские нравы и обычаи олицетворяют соответственно образ жизни всех горцев Северного Кавказа. Не удивительно, что и в сочинениях большинства использованиых »амш западноевропейских авторов черкесы занимают главное место.

Оставившие нам те или иные сведения о Кавказе западноевропейские авторы могут быть подразделены по периодам, соответствующим, определенным этапам в мировой истории и в развитии взаимоотношений народов Кавказа с европейскими странами. Периоды эти следующие: 1) XIII—XV вв.; 2) XVI—XVII вв.; 3) XVIII. в.; 4) Первая половина XIX в. Конечно, можно наметить и более дробную периодизацию. Например, XVI в. можно отделить от XVII в., а XVIII в. можно подразделить на его первую и вторую половины. Но для наших целей можно ограничиться и этой несколько обобщенной периодизацией, ибо в ней отражены основные моменты как внешнеполитической истории Северного Кавказа, так и его, внутренней истории.

Первый период, охватывающий XIII—XV вв., представлен в нашем издании пятыо авторами: Юлианом, Рубруком, Шильтбергером, Барбаро, Интериаио. Как мы видим, число авторов невелико. Это объясняется тем, что о Северном Кавказе в то время писало сравнительно небольшое количество европейцев. В частности об адыгах (черкесах), — а мы уже отмечали, что они в это время становятся наиболее известным в Европе северокавказским народом, — упоминают в своих сочинениях всего лишь 15 авторов.

Для того чтобы правильно оценить международную обстановку, в которой состоялось знакомство европейских авторов с Северным Кавказом в этот период, а также понять, какие причины вызвали их поездки на Кавказ, следует иметь в виду, что начало этого периода совпадает с татаро-монгольским нашествием на Восточную Европу и Северный Кавказ. Одним из первых европейцев, попавших на Северный Кавказ в рассматриваемый период, был католический монах и миссионер Юлиан. Он прибыл на Северный Кавказ как раз в тот момент, когда татаро-монголы, после своего первого рекогносцировочного похода на Кавказ и Восточную Европу, завершившегося знаменитой битвой с русскими князьями на реке Калке, готовились к завоеванию этих стран.

Поездка на Восток была предпринята Юлианом и его товарищами с целью разыскать древнюю прародину венгров и обратить жителей этой страны в христианство. Отправившись из Константинополя морем к берегам Северо-Западного Кавказа (ок. 1235 г.), Юлиан и его спутники высадились в городе Матрике (Матреге), находившемся на земле зихов (адыгов); отсюда они двинулись дальше на восток через земли алан.

Хотя на Северном Кавказе Юлиан был только проездом, мы находим в его описании весьма важные сведения об адыгах (зихах) и аланах. Ценность этих сведений повышается тем, что они относятся к кануну завоевания Северного Кавказа монголами. Последующие описания европейских авторов рисуют уже нам совершенно иную ситуацию на Северном Кавказе, сложившуюся в результате татаро-монгольского нашествия.

Появление в Восточной Европе татаро-монголов, угрожавших и Западной Европе, естественно, обеспокоило западноевропейские государства и привлекло к этим завоевателям внимание многих европейских писателей. Вместе с тем у некоторых властителей Европы зародились планы использовать могущество монголов в своих интересах, сделать их союзниками в борьбе с другими врагами. Это, в частности, являлось причиной поездки на Восток Виллема Рубрука — посла французского короля Людовика IX к монгольскому хану Менгу (Мункэ). Рубрук посетил Северный Кавказ около 1255 года, т. е. вскоре после того, как этот край подвергся монгольскому разорению и оккупации. В этом отношении сведения, сообщаемые Рубруком, непосредственно продолжают повествование Юлиана, бывшего на Северном Кавказе двадцатью годами раньше. Проезжая приазовские и придонские степи, Рубрук уже не находит здесь половцев, разгромленных и изгнанных монголами. Правда, Рубруку удается еще встретить алан, но не в степях Северного Кавказа, а лишь в Крыму. Северокавказские аланы, как и половцы, должны были покинуть степи Предкавказья.

Почти два столетия отделяют Юлиана и Рубрука от последующих европейских авторов, сочинения которых включены в нашу книгу. Если исключить совершенно случайно попавшего на Кавказ военнопленного солдата немца Шильтбергера, то представляется вполне закономерным, что среди западноевропейских авторов, писавших в XIV—XV вв. о Северном Кавказе» мы встречаем только итальянцев, преимущественно венецианцев и генуэзцев. В это время Генуэзская и Венецианская республики вели активную колониальную политику в Северном Причерноморье. В Крьиму и в устье Дона у них были крупные опорные пункты (Кафф,а и Тана), а на Азовском и Черноморском побережье Северного Кавказа и даже на Кубани находился ряд их торговых факторий. Естественно, что итальянцы: часто посещали по своим делам генуэзские и венецианские колонии Северного Причерноморья, а иногда даже и смежные районы Северного Кавказа, знакомясь при этом довольно обстоятельно с местным населением.

Среди итальянских авторов этого периода наиболее интересные для нас сведения сообщают венецианец Иосафат Барбаро и генуэзец Джорджио Интериано. Первый из них около шестнадцати лет (1436—1452 гг.) прожил в Тане, крупнейшей и ближайшей к северокавказоким областям итальянской колонии, в которой было удобно собрать информацию о народах Северного Кавказа и прежде всего черкесах. Из Таны Барбаро не раз выезжал довольно далеко в глубь татарских владений, достигая иногда и черкесских земель. Не удивительно, что о черкесах Барбаро сообщает такие сведения, которые мы не встречаем у его предшественников. В частности, Барбаро впервые упоминает о Кабарде. У него же встречаются и другие этнические названия, под которыми, по-видимому, скрываются какие-то подразделения адыгов. Таковы, например, названия «Кипими» и «Татакос» (разночтение: «Тетаркос»), под которыми, по мнению В. Семенова, следует подразумевать шапсугов и темиргоевцев.

Еще более осведомленным в черкесских делах оказывается Интериано. Он посвятил черкесам специальное сочинение — первое в западноевропейской литературе. Это уникальное произведение, чрезвычайно широкое по своему тематическому содержанию, дает универсальное описание жизни и быта черкесов. В нем мы имеем первое подробное описание феодального строя в Черкесии, одежды, пищи, вооружения, жилища, религии, обычаев черкесов, в том числе гостеприимства, куначества, похоронных обрядов и т. д.

Ценным дополнением к известиям итальянских авторов XIV—XV вв. являются итальянские архивные источники, в частности, опубликованные материалы генуэзских архивов, в которых сохранились многочисленные сведения о генуэзских колониях в Северном Причерноморье и о их взаимоотношениях с местным населением, в том числе и с населением ряда районов Северо-Западного Кавказа. Из этих источников мы узнаем, что в Каффе (на месте нынешней Феодосии), Матреге (на месте нынешней Тамани), Копе (на Кубани, недалеко от нынешнего Краснодара) проживало и черкесское население.

Из архивных итальянских источников мы узнаем также о тесных связях черкесской аристократии причерноморских и приазовских районов с правящей верхушкой итальянских колоний Северного Причерноморья. Документами генуэзских архивов засвидетельствованы такие небезынтересные факты, как прием черкесских князей в палаццо генуэзского консула в Каффе, преподнесение черкесской знати ценных подарков, а также другие знаки внимания, оказываемые представителями итальянской колониальной администрации местным феодалам с целью привлечения их иа овою сторону.

В архивных документах, относящихся к деятельности итальянских колоний в Северном Причерноморье, отражено и наличие довольно значительных экономических связей этих колоний с местным, в том числе черкесским населением. Однако не следует преувеличивать размеры этих связей, а также представлять взаимоотношения местного населения с итальянскими колоциями Северного Причерноморья, как только дружественные. Это не всегда было так.

Торгово-ростовщичеокая эксплуатация итальянскими колонистами окрестных жителей вызывала со стороны последних не только скрытое недовольство, «о и открытый отпор. Документы итальянских архивов сохранили некоторые, по-видимому далеко не исчерпывающие, указания на столкновения коренного населения с колонистами.

Было бы также серьезной ошибкой предполагать, что деятельность представителей итальянского торгового капитала в Северном Причерноморье оказывала лишь положительное влияние на социально-экономическое и культурное развитие народов этого района. В этой связи следует напомнить, что итальянские колонии играли видную роль в работорговле, которая с древнейших времен процветала на берегах Северного Причерноморья. Установление в Крыму и на Северном Кавказе с конца XIII в. господства татаро-монголов открыло новые возможности для развертывания здесь чрезвычайно выгодной торговли «живым товаром». Татарские феодалы, совершавшие постоянные грабительские набеги на своих соседей и уводившие тысячи людей в плен с целью продажи их в рабство, нашли в итальянских колонистах Северного Причерноморья хороших партнеров по работорговле. Итальянские купцы, наряду с другими коммерческими операциями, охотно занимались покупкой у татарских феодалов рабов-воеинопленных, среди которых часто оказывались черкесы и черкешенки, особенно высоко ценившиеся на рабовладельческих рынках всего Ближнего Востока. Купцы Каффы, Таны и других итальянских колоний Северного Причерноморья, являясь постоянными покупателями рабов-военнопленных, приводимых татарами из Черкесии, таким образом, в определенной степени стимулировали набеги татарских феодалов на Черкесию с целью захвата там такой ценной добычи, как рабы.

Справедливость требует отметить, что и черкесские феодалы не гнушались продажи в рабство своих соплеменников и нередко затевали междоусобицы с целью захватить в плен людей, которых можно было бы обратить в рабство. Поэтому на рабовладельческих рынках Таты и Каффы можно было встретить и черкесских феодалов, продающих рабов. Из итальянских источников известно, что черкесская знать покушала у итальянских купцов самые разнообразные товары. Проникновение в быт черкесских феодалов предметов итальянского экспорта находит подтверждение и в археологических материалах. Так, о черкесских могильниках Северо-Западного Кавказа неоднократно находили генуэзское оружие и другие предметы генуэзского производства или генуэзской торговли.

Память о связях черкесов с итальянскими колониями сохранялась среди местного населения в течение многих веков. Итальянским колонистам приписывали сооружение ряда средневековых укреплений на территории Северо-Западного Кавказа, некоторые из которых возможно и принадлежали итальянцам. В адыгских преданиях итальянцы, прежде всего по-видимому генуэзцы, а позднее и другие европейцы фигурируют под именем «франков». Сохранившиеся среди адыгов предания о связях с «франками» зафиксированы и позднейшими европейскими авторами (ср. Главани, Клапрота, Дюбуа де Монпере и др.). Популярность «франков» пытались использовать в целях налаживания дружественных отношений с черкесами Причерноморья ряд политических и дипломатических агентов первой половины XIX в. (Скасси, Тебу де Мариньи и др.). У позднейших европейских авторов, писавших о средневековом Северном Кавказе, нередко встречается идеализация черкесо-итальянских отношений рассматриваемого периода. Но, как мы видели, эти взаимоотношения отнюдь не следует представлять себе в розовом свете.

Подводя итоги нашему рассмотрению европейских авторов, писавших о Кавказе в XIII—XV вв., следует отметить, что при всей разрозненности и случайности сообщаемых ими сведений, каждое, даже самое краткое, упоминание о народах Северного Кавказа представляет для нас большую ценность, поскольку это один из периодов средневековой истории Северного Кавказа, наиболее скудно освещенный письменными источниками. И все-таки, как мы видам, европейские авторы XIII—XV вв. сообщают довольно разнообразные сведения о Северном Кавказе, ориентируют нас в создавшейся здесь политической обстановке, подробно знакомят с бытом и культурой черкесов. Можно сказать, что именно описание Интериано кладет основу изучению черкесов (адыгов) в позднейшей европейской литературе. Недаром это описание много раз переиздавалось на языке подлинника (в том числе и в России), а также было переведено на французский, немецкий и русский языки. Тот факт, что составленное Интериано описание Черкесии было в первой половине XIX в. широко использовано в трудах таких выдающихся западноевропейских ученых-кавказоведов, как Клапрот и Дюбуа де Монпере, уже сам по себе является ярким свидетельством высоких научных достоинств этого описания и его первостепенного значения для западноевропейской литературы о черкссах.

Обратимся теперь к рассмотрению авторов, относящихся ко второму из намеченных нами исторических периодов (XVI—XVII вв.). Этот период характеризуется совершенно новой международной ситуацией, которая вызвала интерес к Северному Кавказу у нового, но сравнению с предыдущим периодом, круга западноевропейских стран.

Под влиянием великих географических открытий и развития о Западной Европе капитализма происходит выдвижение на первый план вместо торговых республик Италии других европейских государств. Это, в частности, овязано с перенесением торговых центров из района Средиземного моря на европейское побережье Атлантического океана. В результате гароложения морского пути в Индию и открытия Америки европейская торговля вышла за узкие пределы морей, омывающих Западную Европу. Вместо средиземноморских центров торговли, находившихся в руках итальянцев, и северных прибалтийских центров, где господствовал Ганзейский союз, преобладание в мировой торговле получают государства Пиренейского полуострова (Португалия и Испания), которые занимают ведущее место в качестве колониальных и морских держав с конца XV до начала XVII в. Португалия, получившая по договору с Испанией монопольное право на обладание колониями в Африке, Азии и Южной Америке (Бразилии), уже не интересовалась ни средиземноморскими, ни черноморскими путями в развертывании своей грандиозной торговли с Востоком. Интересы же Испании были главным образом связаны с вновь открытым американским континентом, с так называемым «Новым спетом». Поэтому и XVI—XVII вв. ни один испанец или португалец не посетил Северный Кавказ.

В XVII в. господотво в мировой торговле переходит сначала в руки голландцев, а затем англичан, интересы которых по-прежнему влекли их в страны Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии. Англичане и голландцы стремились прежде всего овладеть Индией, вместе с тем англичане уделяли немалое внимание Ирану, Турции и Кавказу. Эти страны интересовали англичан не только сами по себе, но и как путь в ту же самую сказочно богатую Индию. Новый морской путь в Индию, шедший вокруг Африки, был очень длинным и трудным. Из стран Ближнего Востока через Турцию, Иран, Афганистан тоже можно было попасть в Индию. Сухопутный путь из Европы в Индию был открыт еше в XV в. Афанасием Никитиным, русским купцом, родом из Твери, совершившим в 1466—1472 гг. большое путешествие с торговой целью на Кавказ, в Иран и Индию.

Путь из России в Иран и Индию представлял немаловажный интерес и для западноевропейских стран. Европейских купцов, в частности, привлекал Иран, являвшийся главным источником одного из самых дорогих на европейских рынках товаров — шелка. Поэтому в XVII в. многие западноевропейские государства просят у России разрешения вести через ее территорию транзитную торговлю с Ирамом. Открытие в середине XVI в. северного морского пути из Англии в Россию, в Архангельск, позволило англичанам опередить своих соперников в деле организации восточной торговли через территорию России. С этого времени Волжско-Каспийский путь в Иран становится излюбленным путем многих западноевропейских торговых и политических агентов. Проезжая этим путем, они, естественно, не могли миновать и Северный Кавказ, но в отличие от авторов XIII—XV вв., которые обычно при проезде через Кавказ знакомились с его северо-западными районам», многие авторы XVI—XVII вв., отправляясь Волжско-Каспийским путем в Иран, знакомились с северо-восточной частью Кавказа, с его Прикаспийской территорией. Именно эта группа европейских авторов в XVI—XVII вв. сообщает нам ряд ценных сведений о Кабарде, тогда как другая группа авторов этого же периода, посещающих Северный Кавказ со стороны Черного моря, знакомит нас по-прежнему с причерноморской Черкесией. Следует, однако, заметить, что после захвата Константинополя Турцией в 1453 г. Черное море теряет свое прежнее торговое значение. Теперь уже через него не идут важные торговые пути в различные районы Ближнего и Дальнего Востока. Черное море сделалось «закрытым морем» почти для всех европейских государств. До конца XVI столетия использовать Черное море в торговых целях Турция разрешала только одной Венеция. Благодаря этому Венеция наконец одержала победу над своей давней соперницей — Генуэзской республикой и в Северном Причерноморье. Правда, эта победа была уже несколько запоздалой. Как мы уже отмечали, мировое значение итальянких торговых республик конца XV в. неуклонно падает, и они перестают быть великими морскими державами. Их колонии в Северном Причерноморье хиреют, подвергаются разорению со стороны татаро-монголов, шока окончательно не переходят в руин Оттоманской империи я ее вассала Крымского ханства.

В XVII—XVIII вв. интересующие нас районы Северного Кавказа посетили или о них писали в своих сочинениях около 30 европейских авторов (не считая русских). По национальной принадлежности среди них по-прежнему преобладали итальянцы (11 человек), затем шли французы (5 человек), немцы (5 человек), голландцы (3 человека), англичане (2 человека) и представители других европейских национальностей (австрийцы, поляки и т. д.). Из числа этих авторов свыше половины были дипломаты или государственные служащие (Петрей, Герберштейн, Мейербергер, Герберт, Олеарий, Постель, Броневский, Тьеполо, Кавалли, Гарцони, Бернардо, Барберини, Зане; Флетчер, Витсен и др.), пять были миссионерами или лицами, причастными к католической пропаганде (Авриль, Лукка, Пьетро делла Валле, Дортелли д’Асколи, Ламберти), два купца (Тавернье, Шарден), один моряк (Стрейс), один врач (Даппер) и. т. д.

Большинство авторов этого периода писали о Северном Кавказе, нахсдясь за его пределами, но по соседству. Часть таких авторов собирала сведения о народах Северного Кавказа, находясь в России или в Польше (Петрей, Герберштейн, Витсен, Боплан, Мейербергер, Флетчер, Ботеро, Барберини, Меховский, Рентельфенс); другая часть писала о Северном Кавказе, находясь в Турции (Постель, Кавалли, Гарцони, Бернардо, Зане), в Закавказье (Пьетро делла Валле, Алесандро, Ламберти), в Иране (Герберт), в Крыму (Броневский). Многие из них писали о Северном Кавказе, проехав вдоль Каспийского (Стрейс, Авриль, Тавернье) или Черноморского (Шарден) побережий. Лишь двое из авторов этого периода побывали на Северном Кавказе лично. Это были Дортелли д’Асколи и Лукка, посетившие причерноморские районы Черкесии. Таким образом, и в данный период, так же как и в XIII—XV вв., глубинные районы Северного Кавказа вовсе не посещались европейскими авторами и потому, естественно, остались не освещенными в сочинениях.

Далеко не все европейские авторы рассматриваемого периода, касающиеся в своих сочинениях Кавказа, представляют для нас интерес. Ведь большинство их не касалось специально Северного Кавказа. В частности, члены многочисленных посольств, проезжавших через прикаспийские области Кавказа вИран, в своих сочинениях обычно уделяют народам Северного Кавказа незначительное место. Описывая подробно самый путь, производя различного рода разведки, они в первую очередь обращают внимание на те вопросы, которые представляют политический и экономический интерес для их государств. С этой точки зрения Закавказье обычно привлекало внимание западноевропейских авторов в большей степени, чем Северный Кавказ, о котором они ограничиваются по большей части лишь беглыми и краткими заметками. Поэтому, несмотря на увеличение числа европейских авторов, писавших в XVI—XVII вв. о Кавказе, число тех, кто сообщает сравнительно ценные сведения, остается, как и в предшествующий период, весьма ограниченным. Это — Мартин Броневский, Дортелли д’Асколи, Ламберти, Тавернье, Лукка, Олеарий, Витсен, Стрейс, Шарден, Кемпфер. Именно тексты из сочинений этих авторов и помещены в нашей книге.

Наиболее обстоятельные оведеиия сообщают, естественно, те авторы, которым удалось побывать самим на Северном Кавказе. Это миссионеры Дортелли д’Асколи и Лукка, которые сообщают весьма интересные факты из жизни черкесов. Эти факты основаны по большей части на личных наблюдениях и заслуживают безусловного доверия. В этом отношении свидетельство Дортелли д’Асколи и Лукка могут быть сравнены лишь со сведениями их предшественника — Интериано.

Заслуживает внимания и описание Олеария. Он посетил Кабарду и дал нам возможность сопоставить сведения о западных адыгах со сведениями о кабардинцах. Из авторов, не посетивших Северный Кавказ, но собравших о нем важные сведения, следует назвать Витсена. Характерно, что из описании Битсена уже нередко дается дифференцированная характеристика адыгов. Правда, у Витсена адыги по-прежнему большей частью продолжают фигурировать под общим именем «черкесов», но ему известно, что среди них особую группу составляют «пятигорокие черкесы», которые занимают территорию Кабарды.

Более подробно в литературных источниках XVI—XVII вв освещаются хозяйственный быт адыгов, состояние земледелия, скотоводства, домашней промышленности и ремесла. Значительное внимание характеристике экономики черкесов, преимущественно кабардинцев, уделяет Тавернье. Сведения об отдельных отраслях хозяйства дают в своих сочинениях Дортелли д’Асколи, Лукка, Шарден, Витсен. О торговле причерноморских черкесов и больших выгодах, извлекаемых из нее купцами, имеются заметки у Шардена. Интересны сведения о пребывании черкесских купцов в Крыму (Броневский) и в Шемахе (Авриль). Видимо, черкесская внешняя торговля уже в XVI—XVII вв. принимает обширный характер. Судя по тому, что Тавернье говорит о высоких качествах черкесской шерсти и черкесских коней, продукты адыгского скотоводства уже в это время идут на экспорт и получают большую известность. Для XVIII в. этот факт представляется хорошо доказанным материалами о черноморской торговле, приводимыми Пейсонелем. Но трудно полагать, что те огромные масштабы, которые пробрел черкесский экспорт в XVIII в., не был подготовлен определенными успехами его уже в XVII в. Вывоз в XVI—XVII вв. продуктов черкесского сельского хозяйства за границу может быть принят, как важное указание на довольно высокий уровень его развития в это время. Особенно много внимания теперь уделяется работорговле, которая на Черноморском побережье Кавказа продолжает неуклонно расти.

Сведения о социальном строе черкесов у авторов этого периода довольно скудны. По существу о классовом строе Черкесии, о положении черкесского крестьянства нам за эти два века, по сравнению с описанием Интериано, ничего нового не известно. О нарастании классовой борьбы в Черкесии в XVII в. мы можем судить лишь по довольно неясным сообщениям Витсена. Его указание на то, что черкесская знать начинает терпеть поражение в борьбе с закрепощаемыми крестьянскими массами, могло бы быть подвергнуто сомнению (что и делают некоторые современные исследователи), если бы об этом же не сообщал спустя 200 лет Белл на основании сохранившихся в Черкесии в первой трети XIX в. народных преданий.

Повествовательные источники XVI—XVII вв. уделяют значительное место описанию религии черкесов, в частности сохранению у них пережитков христианства. Показательно, что европейские авторы XVI—XVII в, иногда даже склонны преувеличивать влияние христианства в Черкесии, в частности в Кабарде, и не замечать распространения ислама. Когда речь идет о причерноморских адыгах, у которых явственные следы христианства сохранились вплоть до первой половины XIX в., это особого удивления не вызывает, но то обстоятельство, что наличие христианских обрядов греческого толка отмечается в этот период и в Кабарде, заставляет нас отнестись с особым вниманием к этим известиям. Невольно вспоминаешь сообщение Шоры Ногмова о том, что еще в его время в Кабарде хранились христианские книги и жили потомки христианских священнослужителей. Вместе с тем большой интерес представляют и те страницы сочинений европейских авторов XVI—XVII вв., которые повествуют о сохранении у адыгов дохристианских верований. Характерно, что такие хорошо осведомленные в религиоведческих вопросах авторы, как Ламберти и Лукка. подчеркивают, что хотя причерноморские адыги считают себя христианами, они в действительности являются таковыми лишь номинально.

Западноевропейские авторы XVI—XVII вв. по-прежнему ничего не знают о народах, живущих в глубине Северного Кавказа, поэтому в основном сообщаемые ими сведения касаются только адыгов. У авторов этого периода лишь изредка можно встретить упоминания о карачаевцах, причем даже такие авторы, которые имели возможность сообщить подробности об этом народе (например, Ламберти, Лукка), не считали, к сожалению, нужным делать это. Видимо, горцы Центрального Кавказа все еще не интересуют западноевропейских писателей. С другой стороны, следует отметить, что авторы этого периода продолжают в числе народов, обитающих на Северном Кавказе, называть «аланов». Хотя упоминание об аланах в это время является анахронизмом, однако это не просто дань прежней традиции. Не случайно об аланах говорят такие хорошо осведомленные в этнической карте Кавказа авторы, как Дортелли д’Асколи или Ламберти. То обстоятельство, что, например, Ламберти упоминает об аланах в том месте своего описания Кавказа, где речь идет о карачаевцах, сванах и других горцах, наводит «ас на мысль, что под аланами этот автор (как, по-видимому, и другие его современники) подразумевал осетин.

Сравнивая положительные итоги этого периода с предшествующим, мы должны отметить, что совокупность сведений, сообщаемых европейскими авторами XVI—XVII вв. об интересующих нас народах Северного Кавказа, свидетельствует о некотором, хотя все еще недостаточном, расширении знаний в Западной Европе об этой части Кавказа. Наиболее важными достижениями западноевропейского кавказоведения XVI—XVII вв. следует считать более углубленное изучение адыгов, причем одновременно западных и восточных. Если в предшествующий период мы имели сравнительно мало сведений, которые могли бы отнести непосредственно к тому или другому району Черкесии, то теперь, наряду с причерноморскими и закубанскими адыгами, европейские авторы дают довольно обстоятельные сведения и о Кабарде. Весьма важным для нас является и первое упоминание о карачаевцах, хотя об этом, народе пока все еще не сообщается никаких существенных подробностей.

Переходим теперь к рассмотрению известий европейских авторов, относящихся к третьему периоду. Прежде всего необходимо отметить, что по сравнению с двумя предшествующими периодами число европейских авторов, посещающих Кавказ и описывающих его народы, намного увеличивается, ибо в XVIII в. уже почти все крупные государства Европы проявляют повышенный интерес к этому краю. В связи с этим естественно увеличивается объем и качество этнографических сведений, сообщаемых о Кавказе.

Вступая в XVIII в., мы впервые получаем возможность более широкого ознакомления почти со всеми народами Северного Кавказа. Правда, и для этого периода в центре внимания западноевропейских авторов остаются адыги. Ни один автор XVIII в., писавший о Северном Кавказе, не забывает остановиться на описании черкесов, а некоторые авторы посвящают им даже специальные работы. Таков, например, Главани, который для своего времени дал столь же всестороннее и ценное описание Черкеоии, как и Интериано. Другие авторы XVIII в., писавшие о Кавказе, хотя повествуют не только об адыгах (черкесах), но и об абазинах, ногайцах, карачаевцах, осетинах, ингушах и других народах Кавказа, все-таки никогда не забывают упомянуть о черкесах. Среди западноевропейских авторов XVIII в., писавших о Кавказе, по-прежнему немало англичан. Однако и количественно и качественно преобладают французы, что объясняется активизацией французской колониальной политики на Ближнем Востоке. К числу авторов, представляющих в этот период французские интересы, нужно отнести и Главани, который был французским консулом в Крыму, хотя по национальности он был итальянцем.

В XVIII в. значение итальянского торгового капитала в черноморской торговле приходит в упадок. Феодально раздробленная Италия не могла в это время конкурировать с такими европейскими державами, как Англия и Франция; последняя имела особенно прочные позиции в Турции и в зависимом от турецкого султана Крымском ханстве. Неудивительно поэтому, что в числе западноевропейских авторов, имевших возможность собрать о народах Северного Кавказа наиболее важные сведения, мы видим главным образом французов, в том числе Феррана — первого врача крымского хана, Главани и Пейсонеля — французских консулов в Крыму. Кроме этих трех авторов, сочинения которых использованы для данной книги, к французской группе может быть отнесен также и иезуит Дюбон, который, с одной стороны, представлял в Крыму интересы римского папы и католической церкви, а, с другой стороны, интересы французского торгового, капитала.

Несколько особняком стоит де ля Мотрэ — французский дворянин, покинувший родину вследствие религиозных преследований. Его поездка по Северному Кавказу, если верить его словам, оказалась случайной, поскольку он прибыл в Крым, не имея в виду совершить оттуда путешествие на Северный Кавказ. Хотя в Крыму Мотрэ находился в связи с выполнением им поручения шведского короля Карла XII, у нас нет сколько-нибудь серьезных оснований считать, что его кратковременная поездка по Северному Кавказу была связана со шведскими интересами. Среди авторов, посетивших Кавказ и оставивших описания этого края, было и несколько англичан (Белл, Элтон, Гэнвей, Кук, Брус); почти все они (кроме купца Гэнвея) находились более или менее длительное время на русской службе, хотя составляли свои описания Кавказа отнюдь не по заданию русского правительства, а скорее в интересах английской коммерции. Все английские авторы, за исключением Бруса, посещали только Каспийское побережье Северного Кавказа, поэтому Кабарда оказывалась не затронутой их путевыми заметками, не говоря уже о более западных районах Северо-Кавказского края. То же следует сказать и о голландском художнике Корнелии де Брейне, проехавшем из Астрахани по Каспийскому морю в Иран: в его прекрасно иллюстрированных описаниях двух путешествий на Восток нет ни слова о народах Северного Кавказа.

Совершенно новым явлением, характерным именно для данного периода, было включение в состав европейских авторов, писавших о Кавказе, ученых, специально готовившихся к путешествию по Кавказу и проводивших его описания по разработанной Российской Академией наук программе. Таковыми в XVIII в. были Гмелин, Гюльденштедт, Паллас, Потоцкий. Все они были члены русской Академии наук, внесшие чрезвычайно ценный вклад в изучение Кавказа. К числу иностранцев, находившихся на русской службе и по заданию русского правительства собиравших сведения о Кавказе, следует отнести также Гербера и Рейнеггса.

В XVIII в. много иностранцев, находившихся на русской службе, были причастны к кавказским делам. Однако большинство из них не были на интересующей нас территории Северного Кавказа, а поскольку для XVIII в. мы располагаем уже вполне достаточными сведениями из сочинений других европейских писателей, бывавших на этой территории и описывавших ее коренное население на основании собственных наблюдений, у нас нет никакой нужды использовать этих второстепенных авторов. Немало европейских авторов писало о Северном Кавказе с чужих слов, на основании случайной информации, собранной в Закавказье; Турции, Иране. Научная ценность сведений этой категории западноевропейских авторов не идет ни в какое сравнение с теми авторами, которые собирали эту информацию целеустремленно и систематически, как это, например, делали Главани и Пейсонель, долгое время жившие в Крыму и возможно даже лично посещавшие Северный Кавказ.

Восемнадцатый век, таким образом, представляется важнейшим периодом в изучении интересующих нас районов Северного Кавказа, как и Кавказа в целом. Именно в этом столетии за кладываются прочные основы научного кавказоведения, что прежде всего связано с серией хорошо продуманных экспедиций на Кавказ, организованных Российской Академией наук. Результаты этих экспедиций, изложенные в трудах Гмелина, Гюльденштедта, Палласа и Потоцкого, обогатили европейскую науку рядом чрезвычайно ценных материалов, без которых не может обойтись ни один из современных исследователей исторической этнографии Кавказа.

В XVIII в. в сферу изучения европейской науки вовлекаются уже все народы Северного Кавказа, в том числе и те, кто жили в глубине Кавказских гор, как балкарцы и карачаевцы. Конечно, сведения об этих народах все еще были крайне скудными и недостаточными, но первый серьезный шаг в изучении этих и других народов, остававшихся долгое время неизвестными в европейской литературе, был, наконец, сделан.

Первая половина XIX в. составляет период, когда Кавказ в целом оказался в центре внимания европейской дипломатии. В этот период кавказские дела входят в качестве составной части в пресловутый «восточный вопрос». Ближний Восток и Кавказ стали ареной соперничества таких держав, как Россия, Англия, Франция, Австрия, Пруссия. На Кавказ теперь устремляются в еще большем количестве, чем прежде, торговые, политические и дипломатические агенты этих держав с целью детального ознакомления с этим краем в интересах господствующих классов своей страны. Для большинства западноевропейских агентов поездка на Кавказ должна была маскироваться научными или иными благовидными целями, так как большая часть территории Кавказа в это время была уже присоединена к России. Естественно поэтому, что английские, французские и другие европейские разведчики на Кавказе теперь особенно часто выдают себя за «путешественников». При этом они заручаются солидными рекомендациями не только в Лондоне, Париже, Вене или Берлине, но особенно в Петербурге. Надо сказать, что благодаря наличию в русской столице многих влиятельных иностранцев, находившихся на русской службе, получить такие рекомендации было нетрудно. А после этого поездка по Кавказу не представляла для иностранцев уже особых затруднений, ибо русская администрация на Кавказе оказывала таким путешественникам всемерное содействие. Правда, по мере того, как обострялся «восточный вопрос» и отношение с западноевропейскими державами становились все более натянутыми, проникновение таких разведчиков на Кавказ- наталкивалось на все большие и большие препятствия. Некоторые, наиболее агрессивно настроенные круги, представлявшие интересы западноевропейских держав, не могли вообще рассчитывать на возможность легального проникновения в районы Кавказа, находившиеся уже в границах Российской империи. Так появляется особая группа иностранцев, проникающих на Кавказ без разрешения русского правительства. К числу таких западноевропейских авторов относятся, в частности, Белл и Лонгворт, представлявшие интересы наиболее враждебной России группы английской буржуазии, возглавлявшейся небезызвестным Д. Уркартом. Однако большая часть путешественников первой половины XIX в. посещала Кавказ вполне легально и имела возможность собрать всю интересовавшую их информацию об этом крае. К числу таких путешественников относятся и ряд включенных в нашу книгу авторов: англичанин Лайэлл, француз Дюбуа де Монпере, немцы Кох, Нейман и Вагнер, венгр Бесс.

В первой половине XIX в. продолжаются научные путешествия на Кавказ, организованные Российской Академией наук. В числе таких ученых-путешественников выдающееся место в кавказоведении первой половины XIX в. занимает известный ориенталист Ю. Клапрот. Его труд, посвященный описанию путешествия на Кавказ в 1807—1808 гг., как бы завершает собой кавказоведческие исследования Гмелина, Гюльденштедта, Палласа и Потоцкого.

Клапрот всесторонне и основательно изучил этнографию народов Северного Кавказа, использовав как свои личные наблюдения, так и материалы предшественников по изучению Кавказа. Клапрот поднимает и освещает много вопросов кавказоведения, уделяя большое внимание языку и фольклору народов Северного Кавказа. Он дает также развернутое, с перечислением отдельных племен и народностей, описание адыгов (черкесов). Западных адыгов Клапрот описывает на основании сведений, собранных им на Северном Кавказе у лиц, хорошо знавших эту часть Черкесии, так как сам он у западных адыгов не был. Они находились тогда за пределами границ Российской империи, как и другие народы, жившие за Кубанью и по побережью Черного моря. Зато Клапрот имел возможность основательно изучить Кабарду, в отношении которой ему не приходилось прибегать к получению информации из вторых рук, как он это делал в отношении закубанских народов.

В свое время Клапрот подвергся нападкам со стороны академика Шегрена, обвинявшего своего коллегу (Клапрот был экстраординарным академиком Российской Академии наук) в путанице и неточных ссылках на источники информации. Возможно, что в известной мере Шегрен был прав и сведения, сообщаемые Клапротом, нуждаются (как, кстати, и сведения любого автора) в критической проверке и сопоставлении с другими источниками того времени. Но вместе с тем нельзя не учесть и того обстоятельства, что между Клапротом и Российской Академией наук, от имени которой выступал Шегрен, произошел конфликт, в результате которого Клапрот покинул Академию наук и уехал за границу. Поэтому в оценке Клапрота Шегреном, ученым в общем весьма добросовестным и хорошо знавшим Северный Кавказ, наличествует некоторая пристрастность и доля преувеличения.

Другим выдающимся учвиым-путешественником, посетившим в первой половине XIX в. Кавказ и оставившим весьма фундаментальный труд по истории и этнографии этого края, был Дюбуа де Монпере. Особенно тщательно и подробно Дюбуа описал черкесов. Он лично проехал вдоль берегов Черкесии, неоднократно высаживался в прибрежных населенных пунктах и укреплениях, имея, таким образом, возможность непосредственно наблюдать жизнь причерноморских черкесов (натухайцев и шапсугов). Подобно Клапроту, Дюбуа де Монпере широко использовал всю предшествующую кавказоведческую литературу. Поэтому труд Дюбуа де Монпере представляет собой не просто описание путешествия по Кавказу, а одновременно и серьезное научное исследование. В этом отношении труд Дюбуа де Монпере может быть причислен к тому разряду кавказоведческих исследований, который открывается серией трудов русских академиков второй половины XVIII в. (Гмелин, Гюльденштедт, Паллас, Потоцкий) и завершается Клапротом.

Появление в первой половине XIX в. сводных, обобщающих кавказоведческих трудов, подобных труду Дюбуа де Монпере, с одной стороны, было связано с возросшим интересом Западной Европы к изучению истории и этнографии Кавказа, с другой стороны, подготовлено накоплением в европейской науке значительной литературы о Кавказе, в том числе ценных известий древних и средневековых писателей. Кавказоведческие труды такого характера, как труд Дюбуа, одновременно подводили итог работе своих предшественников и вводили в научный оборот новый историко-этнографический материал.

К числу сводных кавказоведческих работ рассматриваемого периода относится и описание народов Кавказа И. Ф. Бларамберга. Составленный на основе архивных и литературных источников и собственных наблюдений автора, этот труд характеризуется всеми чертами научного исследования. Бларамберг, в частности, широко использовал свидетельства важнейших нарративных источников, предвосхитив в этом отношении труд Дюбуа де Монпере. Чрезвычайно интересным является тот факт, что Бларамберг широко использовал при описании народов Кавказа сравнительный метод. Первая часть труда Бларамберга целиком построена на сравнительно-этнографическом материале, дающем обобщенную характеристику народов Кавказа. Две остальные части работы представляют собой конкретные описания отдельных народностей Кавказа.

Описание Бларамберга, хотя было написано по специальному заданию русского командования на Кавказе, тесно связано с общим развитием русского и западноевропейского кавказоведения, представляя как бы синтез того и другого. В этом за ключается своеобразие труда Бларамберга, который, к сожалению, остался в свое время неопубликованным. Будучи офицером генерального штаба, Бларамберг имел большую склонность к научному исследованию и во время своей службы на Кавказе весьма широко собирал этнографический материал, пользуясь для этого своими поездками по Кавказу и участием в важных экспедициях против горцев. Таким образом, Бларамберг для первой половины XIX в. представляет собой примерно такой же тип исследователя-кавказоведа, как Гербер для первой половины XVIII в.

Труд Бларамберга написан на французском языке, так что и в этом отношении он вполне подходит к категории тех европейских авторов, сочинения которых мы включили в книгу. Среди европейских путешественников по Кавказу, число которых в первой половине XIX в., как мы уже отмечали, весьма возросло, особого внимания заслуживают еще Кох и Вагнер.

Книга Карла Коха о Кавказе была в свое время лучшим обобщающим трудом в западноевропейской литературе, посвященной народам Кавказа. Хотя Кох был по специальности ученым-естественником, занимавшимся преимущественно ботаникой, и в частности дендрологией, и свои путешествия на Кавказ совершал главным образом с естественнонаучными целями, он сумел дать прекрасное этнографическое описание народов Кавказа, основанное как на личиых наблюдениях, так и на тщательном изучении литературных источников. Такого же характера и книга Вагнера, в которой много ярких страниц посвящено черкесам.

Хорошую сводку этнографического материала о черкесах дает и Нейман, профессор народоведения Мюнхенского университета. Хотя сам Нейман в Черкесии не был, его труд представляет несомненную .ценность, поскольку он основан на весьма основательном изучении соответствующей литературы. Следует отметить, что использованная Нейманом литература о черкесах значительно превышает объем литературы, привлеченной в трудах его предшественников. Нейманом были использованы не только все важнейшие книги о черкесах, вышедшие в Западной Европе в его время, но и журнальные и даже газетные статьи. Комплексное этнографическое описание Черкесии Неймана может служить хорошим справочным пособием для всякого интересующегося этнографией Черкесии первой половины XIX в.

К числу ученых-путешественников по Кавказу относится и единственный автор, специально посетивший Кавказ, чтобы ознакомиться с карачаевцами. Это был венгр Бесс, который подобно Рихарду-Юлиану и его товарищам искал древних предков своего народа.

Несмотря на то, что в первой половине XIX в. кругозор европейских авторов, писавших о Кавказе, значительно расширился по сравнению с предшествующими периодами и охватывал все народы Кавказа, по-прежнему, однако, главное внимание уделяется черкесам (адыгам). Пожалуй, никогда еще популярность черкесов в Европе не была так велика, как в первой половине XIX в. Из сделанного выше обзора кавказоведческой литературы видно, что по мере накопления европейской наукой сведений по этнографии и истории Кавказа, интерес к черкесам не уменьшается, как это можно было бы ожидать, поскольку в Европе становились постепенно известны и другие народы Кавказа, а, наоборот, увеличивается. Если в предшествующие периоды появление специальных работ, посвященных монографическому описанию Черкесии, было сравнительно редким явлением (по существу, за все предшествующие столетия, начиная с XIII в., мы имеем только две работы западноевропейских авторов, посвященные специально черкесам — это описания Интериано и Главани), то в первой половине XIX в. монографических работ, посвященных черкесам, становится значительно больше, причем теперь это уже не несколько десятков страниц, а многотомные описания в несколько сот страниц. Вместе с тем черкесы занимают главное место и в тех книгах, которые посвящены описанию Кавказа в целом. Новым является то обстоятельство, что о черкесах пишут теперь не только в книгах, посвященных Кавказу, но и и общей прессе, в том числе и в периодической. Европейские и американские газеты и журналы посвящают им специальные статьи. Популярности черкесов не в малой степени способствует и художественная литература. Особенно широко представлена черкесская тематика в русской художественной литературе в первой половине XIX в. Большинство русских поэтов и писателей того времени так или иначе отражают в своих произведениях кавказскую тематику, а следовательно, касаются и черкесов. Черкесы теперь олицетворяют все лучшие качества кавказских горцев, к которым в передовых кругах русского общества относятся с большим вниманием и сочувствием. Черкесы олицетворяют храбрость и свободолюбие кавказцев, их рыцарские нравы. Черкесов воспевают в своих произведениях великие русские поэты Пушкин и Лермонтов. Изумительные по художественным достоинствам кавказские поэмы Пушкина и Лермонтова в немалой степени способствовали повышению интереса к черкесам не только в России, но и в Западной Европе.

Понятно, что при том обилии литературы о черкесах, которым характеризуется первая половина XIX в., при составлении данной книги возникла особая трудность в отборе текстов, из сочинений европейских авторов, касающихся адыгов (черкесов). Если в более ранние периоды большую ценность представляло даже простое упоминание о черкесах или о той или другой черте их быта, то для первой половины XIX в., когда имеются буквально десятки книг, в которых сотни страниц посвящены черкесам и сообщают о них весьма интересные факты и подробности, совершенно невозможно в полной мере соблюдать тот принцип, который был положен нами в основу составления данной книги. Для этого периода мы не можем утверждать, что все наиболее ценное и оригинальное, что писалось о черкесах, включено в нашу книгу. Это тогда потребовало бы посвятить только первой половине XIX в. несколько книг, равных по своему объему данной книге. Но, как известно, нельзя объять необъятное, поэтому наш отбор литературы первой половины XIX в. о черкесах был значительно строже, чем для предшествующих периодов. В частности, из двух книг, специально посвященных черкесам — речь идет о дневниках пребывания в Черкесии Белла и Лонгворта,— мы отобрали хотя и несоизмеримо больше, чем из каких-либо друпих нарративных источников, однако не все то, что в этих книгах представляет научную ценность. Мы специально делаем эту оговорку, во избежание возможных недоразумений и необоснованных претензий.

В. К. Гарданов