Этнография Кавказа

Адам Олеарий (1600—1671 гг.)

Адам Олеарий — немецкий ученый (математик, астроном и географ). Будучи сыном портного, Олеарий провел свое детстро и юность в крайней бедности, что, однако, не помешало ему подготовиться и поступить в Лейпцигский университет и окончить его в 1627 г., получив ученую степень магистра философии. По окончании университета Олеарий вошел в состав его философского факультета и стал усиленно заниматься научными исследованиями. Однако в это время большая часть Германии была втянута в так называемую Тридцати летнюю войну (1618—1648 гг.), и Олеарий вынужден был покинуть Лейпциг и переселиться в ту часть Германии, которая была менее других затронута войной. Он оказался в Голштинии и поступил здесь па службу к герцогу Фридриху III. Вскоре Олеарий отправляется в Россию в качестве секретаря Голштинского посольства, целью которого было заключение договора с Москвой о разрешении вести транзитную торговлю с Ираном. Голштинию, как и многие другие европейские государства, привлекали выгоды торговли иранским шелком. Прибыв в 1636 г. в Москву, Олеарий затем отправляется Волжско-Каспийским путем в Иран. Обратно Олеарий ехал сухим путем через Шемаху, Дербент, Тарки и Терки (русский город в низовьях Терека). Пребывание в Терках дало возможность Олеарию познакомиться с проживавшими там кабардинцами, которым он посвятил одну из глав в своем известном труде «Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно». Это сочинение получило в Европе широкую известность; оно неоднократно переиздавалось уже в XVII в. на немецком языке, причем второе издание, вышедшее в 1653 г., было исправлено автором и получило то название, под которым оно дальше и переиздавалось.

Описание Олеарием кабардинцев носит на себе все следы непосредственного впечатления человека, пораженного незнакомыми ему обычаями и нравами. Конечно, во время своего краткого пребывания в Терках Олеарий не мог как следует разобраться в том, что он видел. Не помогла ему в этом и его большая начитанность, о чем свидетельствуют ссылки Олеария иа сообщения о черкесах древних и средневековых писателей. Описание 0леария, человека для своего времени весьма образованного, дает нам возможность судить о том уровне, на котором находились знания о черкесах в западноевропейской литературе в середине XVII в. Знания эти были, как мы видим, еще далеко не достаточны.

Выше мы обещали на обратном пути подробно остановиться на этих черкесах, так как ведь, насколько мне известно, никто ни из древних, ни из новых писателей ничего особливого о них не писал. Скалигер, правда, упоминает о черкесах..., но в очень немногих словах. Он зовет их, как и Страбон, «зигами»; они их помещают над Кавказом у Понта и Меотийского болота, т. е. близко к границам Азии и Европы. Однако те, которых мы видели, это — скифы или сарматы каспийские; они живут в части Алании, которую с востока и запада замыкают Каспийское море и Кавказ, а с юга и севера река Быстрая и большая татарская или астраханская степь. Главным городом их был Терки. Великий царь московский военною силою покорил себе эти народы, населил укрепленные места русскими и предоставил черкесам жить вместе с ними в местечках и деревнях, притом под начальством князей и государей собственной своей нации, которые являются присягнувшими вассалами великого князя и должны просить от него земель в лен. Но когда происходят важные судебные разбирательства, то их приходится обсуждать с привлечением русского воеводы, они платят великому князю дань, но не более того, что нужно на содержание тех солдат.

Мужчины большей частью крепкого сложения, черно-желтого цвета и с несколько широкими лицами, но не столь широкими как у крымских и ногайских татар; у них длинные, черные как смоль волосы; от лба через темя вплоть до затылка они дают себе выбривать полоску шириною с дюйм; помимо того они у себя вверху на макушке (как мы видели у Мусала) дают свисать вниз небольшой изящно сплетенной косе. Скалигер плохо отзывается о черкесах и говорит: «онн вероломнее всех смертных и отличаются выдающейся бесчеловечностью», что мы могли бы, пожалуй, сказать о их соседях дагестанцах. Черкесы же теперь заметно мягче и ласковее, может быть потому, что они живут среди русских христиан и ежедневно с ними общаются. Язык их общий с другими татарами и почти все умеют говорить по-русски. Одежда мужчин похожа на дагестанскую, но шапки их несколько шире и почти похожи на иезуитские шапки. Войлочные их плащи висят у них на ремне или на ленте через плечо; они у них не запахиваются, а поворачиваются ими по ветру и дождю; под ними тело может считаться вполне закрытым от всяческой погоды и ветра.

Женщины у них обыкновенно хорошо сложены, миловидны лицом, белотелы и краснощеки; волосы, черные как смоль, в двух длинных крученых локонах свисают с обеих сторон; ходят они с открытыми лицами. На голове у них двойные черные подушки, на которые они кладут нежный бумажный платок или платок, пестро вышитый, и затем все это связывают под подбородком. У вдов же сзади у головы большие надутые бычачьи пузыри, обвитые пестрым флером или белою бумажной материей; издали получалось впечатление, точно у них по две головы. В летнее время женщины ходят в одних сорочках, окрашенных в красный, зеленый, желтый или синий цвета и сверху до пупа раскрытых, так что можно было видеть груди, живот и пуп...

Они были общительны и любезны. В первые дни нашего приезда они по четыре и более стояли по дороге на улицах, шли нам навстречу с нахальным выражением лица, которое приписывается древним амазонкам (ведь граница этих последних будто простиралась и сюда и еще дальше) и не отпускали нас раньше, как хорошенько осмотрев спереди и сзади. Когда они сидели в домах, то кивали нам, чтобы мы подошли. Они нисколько не стеснялись, когда некоторые из нас, трогая и осматривая их четки из янтаря, разных пестрых раковин, скорлупок, пестрых камней, оловянных и медных колец, свисавшие с шеи ниже грудей, иногда руками касались голого тела. Некоторые даже приглашали нас зайти в их дома. Говорят, что у них такой обычай: если заходят чужие посетить жен, то мужья добровольно удаляются и предоставляют гостям беседовать с женами. Впрочем, и вообще мужчины в течение дня редко бывают дома, но находятся на пастбищах у своего скота, которым они более всего и кормятся. Однако говорят, что жены, тем не менее, верны своим мужьям и, как они говорили, не соединяются плотски с другими. Это засвидетельствовал один из наших военных офицеров. Побужденный любезными кивками и речами молодых женщин, он отправился к ним в дом; здесь он искал способа испытать их, дав омыть свою голову и сшить себе носовые платки; эту службу ему охотно оказали, но когда он пожелал большего, ему было отказано со словами: «их мужья вполне им доверяют, вследствие чего они должны непременно хранить верность; в противном случае, если бы дело обнаружилось, их не стали бы держать ни мужья, пи община». Во всем остальном, кроме сожития, они позволяли делать с собой, что угодно, причем были очень жадны и бойки, выпрашивая подарки; они и сами хватали все, что лишь могли достать. Осматривая и ощупывая у иных их немецкие костюмы снаружи и внутри, они залезали в карманы и вынимали, что им там попадалось.

Хотя мужчины, по обычаю магометан, имеют право брать более одной жены, все-таки большинство ограничивается одной. Когда муж помирает без детей и оставляет братьев, то старший должен взять вдову, чтобы восстановить семью своего брата, как и Мусал (получил жену брата в жены).

Вера черкасов почти языческая. Правда, они обрезаются и веруют в единого бога, но у них нет ни письмен, ни жрецов, ни храмов. В определенные сроки они сами приносят жертвы, особенно в Ильин день. Также, когда умирает знатный человек, собираются мужчины и женщины в поле, приносят в жертву козу и, как нам говорили, производят при этом странную дурацкую пробу, годится ли животное в жертву: а именно, они отрезают производительную часть, бросают ее об стену или забор и если она не прилипнет, но скоро отпадет, то жертва признается недостойной; тогда нужно заколоть другую; если же она прилипнет, то жертва считается избранною. Тогда снимается шкура, растягивается и насаживается на длинный шест. Перед ним приносят жертвы, варят и жарят, и друг с другом съедают мясо. Затем выступают несколько мужчин и молятся перед шкурой один за другим. Когда молитва закончена, женщины уходят. Мужчины же остаются, садятся вновь и сильно напиваются брагою и водкою, так что потом вцепляются друг другу в волосы. Шкура остается на шесте до тех пор, пока ее не сменит новая жертва.

Такого рода козью шкуру мы при въезде в Терки и выезде оттуда встретили недалеко от дама княгини Бикэ; вместе с головой и рогами она была натянута на черный крест, в середине четыре раза прорезана и водружена на длинном шесте... Шест охранялся невысоким плетнем, чтобы собаки или что-либо нечистое не могли подойти и загадить святыню.

Своих покойников они честно хоронят, ставя на могилах колонны, а если похоронен кто-либо знатный, то целые прекрасные дома. Например, на гробе Мусалова брата построен прекрасный дом с пестрыми балками, расставленными в шахматном порядке; сверху он был уаажен разными, но неуклюжими изображениями, представлявшими охоту. Жилые дома у них очень плохи; они лишь оплетены из кустарника и внутри обмазаны глиною; снаружи они не лучше с виду, как хлевы крестьян в деревнях Голштииии. Их пробницы и дома, устроенные для покойников, гораздо великолепнее и ценнее, чем жилища живых. Почему это делается — мне не было сообщено...

Черкасы весьма по-варварски печалятся о своих покойниках, царапают и рвут себе лоб, грудь и руки так, что кровь течет струями. Траур длится до тех пор, пока раны вновь заживут; поэтому некоторые, желая, чтобы траур длился дольше снова расцарапывают полузажмвшие раны.

Вот что я имею сообщить о черкасах, встреченных нами у Каспийского моря.

Идёт загрузка...

Данную страницу никто не комментировал. Вы можете стать первым.

Ваше имя:
	Размер 1 2 3 4 5 6 7
Комментарий:
Введите символы или вычислите пример: * Обновить