Кисловодск

В. Я. Брюсов

Творческий путь выдающегося русского поэта Валерия Яковлевича Брюсова был сложен. Начинал он как эстет, глава школы символистов-декадентов, призывавших к уходу от действительности. В первых стихах 90-х годов Брюсов сделал попытку вывести русскую поэзию на новый путь поисками необычной формы стиха. Стихотворение, состоявшее всего из одной строчки «О, закрой свои бледные ноги!» приобрело скандальную славу. Брюсова высмеивали в прессе, романист Д. Л. Мордовцев в рассказе «Кисловодск — это рай» вложил в уста персонажей насмешки над такими «стихами».

Этот самый трудный период был недолгим. Именно на его переломе в 1896 году юноша-студент приехал на лечение в Пятигорск и поселился в доме Савельева на Георгиевской улице. Уже вышли сборники «Шедевры», «Русские символисты» с его стихами, и приезд поэта на Воды не остался не замеченным. «Прознали здесь, что я оный самый Валерий Брюсов и показывают на меня пальцами», — пишет он родным 25 июля.

На Водах он много работал. Готовил новый сборник «Me eum esse» («Это — я»). Заголовок сборника с латинским названием — утверждение себя как творческой личности. Это, по преимуществу, лирика. Из 36 стихов 30 написаны в Пятигорске и Кисловодске в первые недели пребывания. В дневнике от 27 июня он записал: «Понемногу пишется «Me eum esse». Мне доставляет наслаждение, что эти стихи совсем не похожи на «Шедевры», словно, кто другой писал». И действительно, в этом сборнике уже заметны черты, характерные для его дальнейшего творчества. Свойственной символизму зыбкости, неясности образов почти нет. Еще не написаны им «Хвала человеку», «Кинжал», еще не ведает юноша, что впоследствии он станет автором знаменитых строк о русской революции:

Ломая кольцо блокады,
Бросая обломки ввысь,
Все вперед, за грань, за преграды
Алым всадником мчись!..

На Водах поэт пробыл два с половиной месяца. Позже он скажет в одном из писем, что это были его лучшие дни, «которые не повторятся...» Приятелю поэту А. А. Курсинскому Брюсов сообщал о поездке на юг: «Из Москвы через Харьков... в Севастополь, оттуда по Черному морю, мимо Ялты, Керчи и Анапы в Новоросийск, далее по железной дороге в Пятигорск». «... Начался Кавказ. Вокруг бугорки, носящие громкие имена: Змеиная гора, Машук, Бештау... Горами неудовлетворен. Лучше всего снежная цепь с Эльбрусом, которая видна в ясные дни из Пятигорска. В ней есть хоть что-нибудь напоминающее картины гор». Эти письма отысканы и впервые опубликованы ставропольским литературо­ведом В. С. Дроновым.

Позднее Брюсов изменил свое мнение о Кавказе. В дневнике от 17 июня он оставил запись: «В ясное раннее утро сквозь дивно прозрачный воздух я увидел где-то страшно далекие оснеженные вершины гор. Я смотрел, молясь, на их нетленные вершины, смотрел и молился...» Но в письме уже другое: «Живу я теперь в городе, прославленном Лермонтовым, занимаюсь починкою своего здоровья и до сих пор продолжаю изумленно поглядывать на те холмики, которые носят громкое прозвание Машук и Бештау. Вообще во время своего маленького путешествия... я достаточно разочаровался в природе... Я смотрел и напрасно искал в себе восхищения. Самый второстепенный художник, если б ему дали вместо красок и холста настоящие камни, воду, зелень, — создал бы в десять раз величественнее и очаровательнее». Поклонник городской культуры Брюсов противился очарованию естественной, а не «идеальной природы». Дневники и письма Брюсова рассказьшают о жизни поэта на Водах: «Встаю в 6 часов. В 7 принимаю ванну... В 11 доползаю до стола и пишу письма (много я их пишу!)... наступает жара, градусов до 60, когда ничего делать невозможно. После, часов в 5, ... можно пройтись по бульвару, послушать музыку, зайти в библиотеку... Мирная жизнь: свободного времени, чтобы думать и скучать довольно». В письме М. П. Сорочинской-Ширяевой им описано утомительное восхождение на Машук с новыми знакомыми: «... Вдруг деревья (кажущиеся снизу мхом) кончились, и мы увидели, что все еще стоим у подножья... Дамы пали духом, но узнав, что на Машуке в ресторане подают чай, нашли новые силы для подъема... Видно с вершины за 100 верст, видно пять городов и несколько деревень»

Поэт много гуляет по городу и его окрестностям. Лермонтов — кумир Брюсова, и он охотно посещает лермонтовские места: памятник на месте дуэли, грот Лермонтова, где возмущается безграмотными виршами, высеченными на мраморной доске. С насмешкой повествует о пошлых похождениях офицеров в кафе на Провале, описывает Сабанеевские ванны, где ваннщики «купают раков». Здесь насыщенная серой вода осаждала твердые кристаллы на панцири раков, и эти окаменевшие сувениры продавали отдыхающим.

«Мирная моя жизнь кончилась, лечение я забросил», — признается Брюсов приятельнице М. П. Сорочинской-Ширяевой. Оправдываясь тем, что «почти месяц ни с кем не говорил», он заводит новые малоинтересные знакомства, посещает рестораны. «Вчера был на скачках, выиграл 30 р. Сегодня играю вечером в банк. Видишь, я предаюсь азартным играм».

Съездил он и в Кисловодск, нашел его интереснее Пятигорска: «Расположен весь на горах и, куда ни посмотришь, везде либо горы, либо тополи. Тополей там бесчисленное множество и есть одна аллея, где каждому тополю больше 100 лет. Больные туда почти не ездят, а больше здоровые, как на дачу. Дамы бродят там в роскошных туалетах, а кавалеры всегда в перчатках». В новом сборнике сочинений Брюсова помещен портрет 23-летнего поэта с автографом его стихотворения, подписью и датой: «27 авг. 96 г. Кисловодск». Дата — свидетельство, что Брюсов посещал Кисловодск не только в июле, но и в августе 1896 года.

В дневнике Валерия Яковлевича есть любопытная запись: «Только что познакомился с юным поэтом Александром Браиловским, — лет 13, знавшим меня по рецензиям. Он провел у меня весь вечер... Странный, юный и серьезный человек». В письме к А. А. Лангу-Миропольскому тоже строки: «Я пой­мал здесь маленького поэта... по общественному положению — гимназист, по внешнему виду — старообразный мальчик... по убеждениям — демократ и враг символизма, как и подобает в 13 лет. Мы с ним проводим целые дни... Пробеседовал долго с А. Браиловским и написал стансы «Юному поэту», ему посвященные...». Это стихотворение стало программным для поэтов-символистов. В нем Брюсов изложил свой взгляд в те годы на предназначение поэта

Юноша бледный со взором горящим!
Ныне даю я тебе три завета
— Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно!
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь мои три завета,
Молча паду я бойцом побежденным.
Зная, что в мире оставлю поэта

Стихотворение стояло первым в сборнике «Это — я». Но надежды Брюсова на Сашу Браиловского не оправдались: в 1912 году он издаст в Ростове-на-Дону один-единственный сборничек очень слабых стихов «Аккорды жизни».

В Пятигорске Брюсов очень много читал и раздумывал. В его дневниках пометки о прочитанных произведениях Достоевского, Толстого, Тургенева. Эстетствующего поэта, «покинувшего людей и ушедшего в тишину», раздражала убогая жизнь курортного городка, его жалкие мещанские развлечения с неиз­менными балами в Казенной гостинице, ежедневной музыкой в Музыкантской беседке в «Цветнике», гуляньями в Казенном саду, цирковыми и балаганными зрелищами, скачками на ипподроме, флиртом и другими особенностями курортного быта конца XIX века. Только в местной библиотеке среди журналов и книг, которые поэт жадно поглощает, он чувствует себя хорошо. Любопытны записи в дневнике 4 июля: «... читал «Униженные и оскорбленные», и вдруг овладело мною безумнейшее желание взять сиротку на воспитание...»; 26 июля: «После Достоевского Тургенев производит впечатление жалкое. Что, например, «Дневник лишнего человека» перед второй частью «Записок из подполья»; 31 июля: «Читал Толстого. Вот соотношения трех эпигонов гоголевской прозы. Тургенев рисует внешность, Достоевский анализирует больную душу, Толстой — здоровую. Эх, ежели бы из трех да одного!»

В письме критику П. П. Перцову Брюсов 19 июля писал: «Маленькое утешение нашел я в том, что здесь есть библиотека, следовательно, я не отстану от века. Красные, желтые, зеленоватые, рыжие обертки журналов — разве вы их не любите?» Курортная библиотека, о которой говорил Брюсов, была основана в 1859 году для посетителей всех городов-курортов. Они выписывали в ней много журналов и газет. Находилась библиотека в парке «Цветник» в Николаевском вокзале.

Литературные историки Кавказа дорожат каждой писательской строкой, созданной на нашей земле, прилагают все усилия для поисков новых материалов. Недавно из статьи С. С. Гречишкина «Ранняя проза Брюсова» стало известно еще об одном замысле, родившемся у Брюсова в Пятигорске. Миропольско-му Брюсов говорил: «Думаю писать роман «Возрождение»». Сохранились его черновые фрагменты. «Брюсов, — сообщает Гречишкин, — в нем хотел раскрыть тему эмансипации и нравственного освобождения женщины. Сюжетную основу романа составляла история девушки, обманутой возлюбленным, тяжело переживающей свое «падение» и ищущей утешения в религии. Пережив жизненное крушение, героиня романа уходит в монастырь. Однако основное внимание Брюсов уделяет изображению ее бунта против фальшивых моральных устоев буржуазного общества».

Со знаменитостями Брюсов на Водах не общался. Из его писем мы узнаем о пятигорских «новоприятелях», как он их называл. Это, прежде всего, юный поэт Саша Браиловский. Один из московских знакомых Михаил Евдокимович Бабурин встретил­ся Брюсову на балу, а затем стал его спутником на прогулках и экскурсиях. Здесь же Валерий Яковлевич встретился с некоей К. Это была приехавшая с матерью из Кутаиси 15-летняя девушка Екатерина Александровна. С ней у Брюсова завязался безобидный легкий курортный роман. «Встречались мы с К. каждый день. Часа полтора-два бродили по скалам и пещерам, смеялись, бегали, целовались — все это ИГРАЯ». Встречи с Катей навеяли Брюсову стихотворение «Свидание» («Мы бродили вдвоем и печальны»). Катя рассказала ему, что любит другого, но мать хочет выдать ее замуж за отдыхающего в Пятигорске офицера А. П., который уже просил ее руки. Эта романтическая история породила еще одно стихотворение «Летний вечер пышен», где рефреном повторяются слова Кати: «Я люблю другого». Брюсов решил помочь Кате избавиться от ухаживаний офицера, что едва не кончилось для него дуэлью.

Курорт создавал много возможностей для новых случайных знакомств. Приятели «возникали» у Брюсова во время прогулок и слушания музыки в «Цветнике», при восхождении на Машук, в ожидании приема ванн (видимо, в Николаевском ванном здании, а возможно, и в Теплосерных ваннах, рядом с квартирой). Брюсов, однако, почему-то ничего не говорит о своем лечении, о встречах с местными медиками, и эта сторона его жизни в Пятигорске нам пока неведома. Лишь однажды в письме он заметил, что спешит раньше ложиться спать, чтобы не проспать завтрашней ванны.

О некоторых деталях пятигорской жизни Брюсова мы узнаем из его письма А. А. Курсинскому. Валерий Яковлевич решился отправиться в Самарканд, даже уехал из Пятигорска, оставив свою комнату одному приятелю. «На пути я, однако, расхворался и вернулся. С неделю я совсем болел и по обыкновению дошел до отчаяния и до мыслей о самоубийстве... Затем я еще раз воскрес... Уже мои новоприятели приняли свой курс и уехали, уже сменился весь состав курсовых, а я все живу и, бог весть, сколько буду жить. До 15 августа проживу во всяком случае. Ознакомился со всякими окрестностями, лазил на скалы и спускался в пещеры, смотрел на водопады и заглядывал в пропасти».

В письме к Ширяевой Брюсов с горечью сообщал: «Здесь все разъехались, скука, одиночество, духота (больше 40 градусов ежедневно)». Из-за резкого обострения болезни и необходимости интенсивного лечения рухнули его планы поездки по завершении курса во Владикавказ и к Казбеку, а оттуда по Волге в Нижний Новгород на открывшуюся там Всероссийскую художественно-промышленную выставку — главное событие того года.

В записке к Курсинскому Брюсов извещал, что пробудет в Пятигорске до 1 сентября, и подтвердил свой старый адрес: «Пятигорск, Теплосерная, дом Савельева». По сохранившимся планам города Пятигорска конца XIX века удалось установить, что бывший дом Савельева — это дом № 5 на той же Теплосерной улице, получившей название по находившимся на ней Теп-лосерным ваннам. Пожалуй, этот дом — наиболее значительное брюсовское место Пятигорска. Выехал поэт отсюда в первых числах сентября. Начальная московская запись в дневнике гласит: «Сент. 11. Москва. Путешествие назад было довольно интересное».

Последнее стихотворение Валерия Яковлевича, написанное в Пятигорске 28 августа, характерно для его ранней лирики:

Исполнены горькой страды
Последние звуки разлуки —
Вот гаснут последние взгляды,
Скрываются робкие руки.
Наш поезд — безумен и волен —
Уносится, прошлое гонит —
Погасли кресты колоколен,
Весь путь в отдалении тонет.
И взором впиваяся в тени,
Ищу я в вечернем тумане
Виденья безвестных томлений
И новых, и новых страданий

В опубликованных посмертно юношеских воспоминаниях Брюсов писал: «На Кавказе большую часть времени я провел на группе Минеральных Вод, взбирался, твердя стихи Пушкина, на Машук и Бештау, любовался из Пятигорска в утренней ясности воздуха панорамой отдаленных Кавказских гор с белыми головами Эльбруса и Казбека (этот вид прекраснее, чем панорама Альп с высот над Берном), встречал восход солнца на Бермамыте, исходил вес балки под Кисловодском, вспоминая стихи «Демона» и прозу «Героя нашего времени». Мне все не хотелось уступать обаянию природы, и я упорно заставлял себя видеть в ней несовершенство».

И все-таки он остался покорен прелестью чудесного края! А маленькие «холмики», как первоначально пренебрежительно Брюсов отзывался о стражах Пятигорска — Машуке и Бештау — вошли в сознание как часть неповторимого пейзажа Пятигорья.