Спелео

Спуск в пропасть

16 июля, 14 часов

Бросив последний взгляд на встревоженные лица провожающих, начинаю спуск по отвесной стене. Один из товарищей подстраховывает меня. Метров через десять натыкаюсь на слежавшийся снег, которым покрыто все дно первого колодца. Этого не было в прошлом году, и я начинаю понимать, каково пришлось тут команде спелеологов и горных стрелков, когда они «осваивали» пропасть, чтобы спустить в нее тонну снаряжения для моей подземной зимовки.

Я отстегиваю страхующий трос и подхожу к Филиппу, который ожидает меня, присев на глыбу льда у подножия небольшого уступа. Повсюду замечаю русла камнепадов — кремовые полосы, четко выделяющиеся на черных стенах пропасти.

На глубине 27 метров я проникаю в небольшой зал, пересеченный трещиной с левой стороны. За мной по пятам следует Канона. Вытащив из кармана крохотный транзистор, он начинает его настраивать. Нам удается поймать передачи «Радио Монте-Карло» и «Франция-1», но слышимость неустойчивая.

А вот и «кошачий лаз», окрещенный так спелеологами за его узость. После него я уже не увижу ни единого солнечного блика. Протиснувшись сквозь эту вертикальную трубу длиной несколько метров, я попадаю в довольно широкий, 30-метровой глубины колодец с обледенелыми стенками. Затем через ряд галерей проникаю в большой колодец глубиной 40 метров.

Здесь меня догоняет Клод Соважо. Он делает несколько снимков. Я медленно спускаюсь по металлическим перекладинам лестницы, разглядывая друзы ледяных кристаллов на стенках колодца. Спустившись на дно этого колодца, в ожидании товарищей беру несколько геологических проб. И вот мы уже на глубине 79 метров.

Теперь уже я наверняка знаю, что не поднимусь наверх раньше чем через два месяца. Отступать слишком поздно, и, хотя сердце мое сжимается, я стараюсь отвлечься любопытными картинами ледяного царства. В 40-метровом колодце пальцы мои окоченели, потому что лестница во многих местах прилегает вплотную к стенке, покрытой слоем льда толщиной несколько десятков сантиметров. В прошлом году такого льда на стенках не было. Правда, мы спускались тогда в августе, а сегодня только 16 июля. Хорошо еще, что мы отступили от первоначальных сроков!

Наконец, на глубине 115 метров, я ступаю на ледниковую морену. Передо мной огромная каменная осыпь, вершина которой упирается в противоположную от лестницы стену. Она сильно изменилась за прошедший год. Кроме того, совсем исчез фирн. Абель ожидает меня у северной стенки наверху осыпи: отсюда начинается горизонтальный проход к леднику, на котором мне предстоит жить. Первое, что я там увидел, была моя палатка .

Совершенно красная, она производит на меня странное впечатление.

И только теперь я задумываюсь, как взбрела мне в голову эта идея? Я содрогаюсь при мысли, что мне придется провести два месяца в этом ненадежном убежище площадью два с половиной на четыре с половиной метра, в двух шагах от ледяной стены. А с другой стороны, кому как не мне сделать эту попытку? С детства я провел вместе с товарищами столько дней в пещерах, что должен чувствовать себя здесь совершенно свободно, почти как дома. Разве мой организм за все это время не приспособился к жизни в подземной среде? И я знаю, что смогу вынести даже самые неблагоприятные условия.

Однажды, когда мне было семнадцать лет, я уже провел трое с половиной суток, то есть 81 час, на глубине от 320 до 450 метров. Этот первый опыт жизни под землей поразил мое юношеское воображение, и я дал себе слово когда-нибудь его повторить.

Я замечаю установленные на леднике вехи, иду по ним и приближаюсь к первым скважинам, пробуренным неделю назад теми, кто «благоустраивал» пропасть. Работа сделана на совесть. Во мне пробуждается азарт геолога, и я с энтузиазмом говорю себе, что без дела здесь не останусь. Счастливая мысль! Потому что иначе я бы думал о том, что еще не поздно подняться на поверхность.

Моя палатка установлена на гладкой горизонтальной поверхности ледника. Я просил, чтобы дощатый пол выступал площадкой перед входом. Это позволило бы мне разжигать плитку, не опасаясь, что лед под ней растает. Но мои друзья все сделали наоборот: спереди доски оканчиваются прямо у входа, так что вылезать придется на голый лед, а сзади из-под палатки выступает на полметра никому не нужный настил... Оказывается, мои товарищи, уже установив помост и палатку, заметили, что задняя стойка упирается в потолок. Тогда они разобрали палатку, что в тех условиях было совсем не легко, и снова поставили как могли, передвинув ее вперед. А дощатый настил они в спешке забыли передвинуть, не подозревая даже, к каким печальным последствиям это приведет. Я сказал им об этом, но по выразительному взгляду Жана-Пьера понял, что после всей проделанной работы у них просто не осталось больше сил.

Палатка тоже установлена совсем не так. Я хотел, чтобы выход был обращен к ледниковой морене, тогда передо мной было бы хоть какое-то открытое пространство. А вместо этого я вижу изнутри только каменную стену, находящуюся всего в двух метрах.

Слева от выхода — небольшая горизонтальная площадка примерно метр шириной; к северу она постепенно повышается, переходя в отвесную стену, а к югу понижается, обрываясь вертикально вниз многометровым колодцем. По этой площадке я смогу проходить к задней стенке палатки. Я бегло осматриваю свое обиталище и замечаю, что потолок прямо надо мной изрезан зарубцованными льдом трещинами. В прошлом году я их не видел. Из одной трещины длиной два-три метра и шириной около метра свисает огромная ледяная «сосулька». Если она упадет, то наверняка раздавит меня. Это были новые непредвиденные опасности, с которыми я столкнулся до начала эксперимента.

Хорошо еще, что я кое-что предусмотрел, например угрозу пожара. Моя палатка не была несгораемой. Я не раз подумывал о том, чтобы приобрести огнетушитель, не выделяющий углекислого газа, но у меня было так много долгов и так мало денег, что пришлось от него отказаться. В пожарном отношении нейлоновая палатка очень опасна. Ее уже слегка подпалил один из моих друзей, неосторожно приблизив к полотнищу пламя ацетиленовой лампы на каске. Видимо, мне придется всегда снимать каску перед входом в палатку, иначе я могу лишиться своего убежища. Но мои товарищи не видели в этом ничего страшного, в крайнем случае я прекращу эксперимент, думали они. И это избавило меня от никчемных разговоров.

Справа от палатки лед был завален огромными, обвалившимися с потолка глыбами; нижние глыбы глубоко погрузились в ледник, а верхние громоздились друг на друга в довольно шатком равновесии. Казалось, они вот-вот обрушатся на мою палатку.

18 часов

Пока я осматривал свои владения, ко мне присоединилась вся группа, спустившаяся на ледник. Мы все окоченели от холода, но товарищи мужественно помогают мне разбирать снаряжение для подземного лагеря. Одни таскают мешки, сваленные на каменистой площадке неподалеку, другие вытряхивают их у входа, третьи устанавливают походную койку, складной стол и стул, налаживают освещение, опробуют бутановый обогреватель и проверяют оба телефона, которые связывают меня с поверхностью. Оборудование моего лагеря — работа поистине адская. Но стоит на секунду остановиться, как холод сковывает тебя, так что лучше уж продолжать работать. При дыхании из наших ртов вырываются белые клубы — скопление крошечных капель; здесь, в темноте, это зрелище кажется фантастическим. Двое из наших товарищей остались на площадке над сорокаметровым колодцем, чтобы потом помочь остальным подняться наверх. Они сидят там неподвижно на каменном мокром уступе шириной не более метра и ждут. Им слышно, как мы здесь возимся. Время от времени они кричат, чтобы мы поторапливались, что они долго не выдержат, что у них нет ни глотка горячего. Я ускоряю темп работ, но для них время все равно тянется мучительно медленно, потому что они неподвижны и единственное, что им остается, это ждать...

Мое легкое нейлоновое укрытие, пока его ничем не загромоздили, представляло собой почти десять квадратных метров жилой площади. Это, конечно, слишком мало, но я говорил себе, что у космонавтов на искусственном спутнике вряд ли просторнее. К тому же здесь негде поставить более обширную палатку.

Я не знал, как мне разместить все свое снаряжение. К счастью, у меня будет походная койка, а не надувной матрас. Я ужаснулся, когда увидел, что весь пол палатки покрыт тонким слоем ледяной воды. По-видимому, оба нижних слоя продырявлены. Я подумал, что это могло случиться в первую неделю работы, когда палатка была установлена прямо на лед, в который вмерзли камни и острые осколки. Одну из ночей мои товарищи провели на совершенно мокрых надувных матрасах. Возможно, что лед под ними подтаял, осколки же остались на поверхности и прорвали водонепроницаемую оболочку. Так я думал, но оказалось, что я ошибался. Причина появления воды в палатке была гораздо серьезнее, а главное, оказалась неустранимой.

Пока в палатке установлена только моя койка, рядом с ней полевой телефон, который горные стрелки попросили испытать в этих условиях, и трансляционный микрофон радио Монте-Карло.

Четыре электрические батареи я оставил снаружи. Я мало что смыслю в электричестве, и Абель долго объясняет мне, как надо соединять батареи, чтобы не было короткого замыкания. Главное, не потерять бы проволочки для соединения этих батарей!

Затем я отправляюсь с Марселем брать пробы с ледника. Мы их упакуем в пластмассовые контейнеры, которые поднимут на поверхность и сразу же отошлют в Париж, в Музей естественной истории.

Мы спускаемся по лестнице вдоль склона ледника, любуясь великолепными ледяными кристаллами в толще льда. Мы решаем взять образцы пыльцы, включенной в лед на глубине 125 метров, то есть из самых древних по нашему мнению, слоев ледника. На нашей обуви нет шипов, и мы все время скользим. Брать образцы чрезвычайно трудно. Приходится действовать так: один из нас с трудом отдирает кусочки льда голыми руками, а другой кладет их в большой пластмассовый контейнер, предварительно промытый дистиллированной водой, ибо на взятые образцы не должно попасть ни пылинки! Мы сменяемся через каждые три минуты, и все равно нам приходится то и дело оттирать окоченевшие пальцы.

Наполнив контейнер до половины, возвращаемся к нашим товарищам, которые продолжают разбирать снаряжение.

Скоро я окончательно замерз и решил приготовить какой-нибудь горячий напиток. Я угощаю им товарищей, и все пьют с удовольствием, потому что леденящая сырость уже начинает сковывать движения.

Время пролетело незаметно, и моим друзьям, проводившим меня до ледника, пора уходить. Я с волнением пожимаю им руки. Все поднимаются наверх, и только один задерживается около меня. Мы обмениваемся последним взглядом, и он тоже исчезает в темноте. Я вижу, как его лампа поднимается все выше, освещая стенки колодца, и слышу ободряющий голос кого-то из спелеологов:

— Осталось только три метра... только два... еще немного... ну вот, молодчина!

Теперь нас разделяет сорок метров колодца, через который мы обмениваемся последними словами прощания. Сердце мое сжимается, когда слышу, как пощелкивает о камни лестница, вытягиваемая наверх. Но я сам этого хотел. Отныне я уже не смогу отсюда выбраться без помощи друзей.

Стоя в темноте, я еще улавливаю смутные звуки, последние звуки, которые постепенно замирают в отдалении. И внезапно меня охватывает страх.