Спелео

Подготовка к экспедиции

Подготовка к экспедиции потребовала напряжения всех моих сил. Прежде всего необходимо было составить проспект, в котором излагались бы цели опыта, его научное значение и план действий. Мы намеревались начать подготовительные операции в первых числах июня, если только массив Маргуарейс и выходы пещер очистятся к тому времени от снега. Подготовка займет примерно неделю. Нам нужно будет решить проблему снабжения, установить, насколько и до какого пункта проходима бывшая стратегическая вьючная дорога, ведущая к массиву Маргуарейс, выяснить, смогут ли машины добраться до плато Амбруаз, где нам придется разбить свой базовый лагерь. Затем нужно будет доставить на место, к пропасти Скарассон, необходимое снаряжение и продукты. По моим расчетам, груз получался довольно большой. Возможно, придется его перебрасывать на вертолете, потому что, по всей вероятности, дорога окажется перерезанной обвалами и наледями. Я надеялся, что Национальная служба гражданской обороны предоставит нам свой вертолет, как и в прошлом году. Господин Фор, директор Национальной службы обороны департамента Приморских Альп, обещал мне помочь, и я на него рассчитывал. К сожалению, в то время я не знал, что вертолет будет переведен на аэродром Ниццы только в июле.

В мой план входило устройство подземного лагеря на леднике на глубине 110 метров. Там была горизонтальная площадка, на которой можно было без труда поставить достаточно вместительную палатку. С внешним Миром я намеревался сноситься по радио. Но мне пришлось отказаться от такого рода связи из-за отсутствия необходимой поддержки и денег. Мне предстояло провести под землей два месяца, с 15 июня по 15 августа, и выбраться на поверхность к моменту прихода моих товарищей, которые должны были вести на массиве изыскания до начала сентября. В то время я был еще настолько наивен, что полагал, будто смогу после подъема возглавлять работы экспедиции. Впрочем, сроки были выбраны подходящие — они позволяли моим товарищам поднять с ледника все снаряжение. Экспедиция должна была продлиться до 2 сентября. В ее планы входили многочисленные исследования, в частности окрашивание ручья в одной из пещер на плато Амбруаз. Я надеялся также собрать образцы пород в пропасти Пьяджиа-Белла, чтобы составить карту геологического разреза подземелий Маргуарейса.

Весь этот проект мог быть осуществлен только при поддержке и реальной помощи со стороны высших инстанций. Поэтому я принялся рыскать по Парижу в поисках какой-нибудь гражданской или военной организации, которую могли бы заинтересовать мои планы. Но когда ты всего лишь студент, ничего не смыслящий в делах, надо быть заранее готовым к всевозможным неожиданностям. Ты можешь ходить из одного учреждения в другое, от одной секретарши к другой и всем объяснять одно и то же. Лишь в одном случае из десяти тебе удастся поговорить с действительно понимающим человеком. И только в одном случае из ста твои слова будут приняты всерьез. Именно это произошло со мной. В течение долгих месяцев я встречался с людьми, которых мой проект должен был бы заинтересовать, но никто не отнесся ко мне с настоящим доверием. Я, видите ли, был слишком молод — всего двадцать три года! — и никто не верил в мои замыслы, всем они казались нереальными.

Я понимаю, что никто не обязан рисковать из-за первого встречного, но мне казалось, что любое предложение, прежде чем от него отмахнуться, следует сначала рассмотреть, проверить, осуществимо ли оно технически. И, конечно уж, надо бы поинтересоваться, что это за молодой человек обращается к вам, дрожа от смущения, и доверяет вам свои самые сокровенные мечты. В эти месяцы я был полон надежд, но все кончилось крахом. Однако я знал, что "хотеть — значит мочь", и не впадал в отчаяние, несмотря на окружавшую меня стену равнодушия. Только Марк Мишо, друг моего детства, верил в меня. Он видел, что я напрасно трачу время и последние гроши, которые родители присылали мне на жизнь. Он видел, что я ставлю на карту все свое будущее ради еще не оформившегося, смутного проекта, потому что я пропускал лекции в Сорбонне, а это отнюдь не нравилось профессору Жаку Буркару. Мой учитель считал, что вся эта затея отрывает меня от занятий, и относился к ней с неодобрением, однако по-прежнему был добр к трудному ребенку, с самого начала доставлявшему ему одни беспокойства...

И после очередного, пожалуй, самого обидного провала, после того как я проторчал полдня в очередной приемной, объясняя суть моего эксперимента, и в ответ услышал, что понадобится по крайней мере год серьезной подготовки, чтобы мой проект можно было рассмотреть — да, да, всего лишь рассмотреть! — я вновь позвонил Марку и предложил ему провести вечер вместе.

— Как дела, Мишель? — спросил меня Марк.

— Плохо,— ответил я.— Я сыт всем этим по горло. Никто не принимает меня всерьез.

Несколько дней спустя, совершенно выбитый из колеи, я оказался в компании одной девушки. Неожиданно она сказала:

— А что если ты обратишься за советом в Фонд призваний? Ведь ты один из их лауреатов!

— Я об этом думал. Но я уже истратил всю стипендию, которую мне дали для экспедиции на Цейлон, и теперь должен выпутаться сам, чтобы снова быть на коне. Однако ты подала мне мысль. Морис Герцог, верховный комиссар по делам молодежного спорта,— член жюри фонда. Может быть, он мне поможет. Он ведь знает, как трудно организовать хоть сколько-нибудь серьезную экспедицию!

— Алло, мадам Брезар? - Да.

— Говорит Мишель Сифр. Я отправляюсь в спелеологическую экспедицию этим летом и хочу провести два месяца на дне подземной пропасти. Не сможете ли вы познакомить Мориса Герцога с моим проектом? Если бы он меня поддержал... С его авторитетом...

— Приходите в следующий вторник, я поговорю с верховным комиссаром.

В следующий вторник я сидел в приемной на улице Шатодён. Книги об альпинизме на стендах напоминали о наиболее крупных победах последних лет. Каждый раз, когда секретарша появлялась в приемной, я думал, что сейчас вызовут меня. Через несколько минут меня действительно пригласили в большую комнату, где сам Герцог поднялся мне навстречу с широкой улыбкой. С дрожью пожал я его изувеченную руку. Вспоминая Аннапурну, трагедию Герцога и его товарищей, я каждый раз невольно содрогаюсь, как и всякий юнец, знакомый с историей этого невероятного восхождения. Я уже начал излагать ему свои планы, когда вошла мадам Брезар. Она весьма похвально отозвалась о моих прежних достижениях, и я едва сдержал радость, когда Морис Герцог сказал, что берет меня под свое покровительство. Затем мы поговорили об общих друзьях спелеологах, Жаке Эрто, Раймонде Гаше и даже об одном знакомом мне непальском офицере, который сопровождал экспедицию Герцога в Гималаях.

Наконец-то такой по-настоящему большой человек оказал мне доверие! Это была победа. На обратном пути, в давке метро, зажатый толпой, я говорил себе: «Да, я добьюсь успеха, теперь я должен добиться успеха, мне уже нельзя отступать! Мишель, дружище, раздобудь деньги, выпутывайся как можешь, снаряди экспедицию, или все полетит к чертям — на попятный идти уже поздно. Вперед, мальчик, вперед!»

На следующий день, внеся кое-какие исправления в разработанный мною план экспедиции, я отослал его Морису Герцогу. Необходимо было еще отпечатать проспект в типографии. Это стоило 300 новых франков, а я еще не заплатил ни за общежитие, ни за талоны в столовую. Тем хуже для меня! Я все же решился на эту жертву, хотя и знал, что в ближайшие недели мне придется жить «аки птица небесная». Одновременно со всем этим я занимался в Париже организацией Французского спелеологического института — общества, которое ставило перед собой цель расширять все виды спелеологических или близких к спелеологии исследований, а именно:

• направлять и координировать всевозможные спелеологические изыскания
• организовывать и осуществлять спелеологические или связанные со спелеологией экспедиции
• поощрять, организовывать, осуществлять и поддерживать различные научные или технические исследования и изыскания, которые способствуют углублению спелеологических или смежных со спелеологией знаний независимо от того, откуда исходят предложения — будь то Французский спелеологический институт или кто-либо из его членов, общественная организация, частное предприятие или отдельное лицо
• расширять область практического применения спелеологии во всех ее аспектах
• создать группу спелеологов-экспертов для исследований и изысканий как во Франции, так и за границей
• создать спелеологические лаборатории и всячески их поддерживать, в частности обеспечивать приобретение научной и технической аппаратуры, необходимой для развития спелеологии и смежных с нею наук
• способствовать публикации и распространению научных и технических информаций о проведенных экспедициях, исследованиях и изысканиях
• собирать всю документацию, относящуюся к спелеологии и смежным наукам
• поддерживать инициативу отдельных лиц, намеревающихся организовать спелеологическую экспедицию, помогать им в переговорах с официальными учреждениями
• установить постоянную связь с иностранными спелеологическими организациями
• пробуждать интерес общественности, особенно молодежи, к задачам спелеологии, пропагандируя и объясняя ее цели и значение

Я разработал устав общества, который был одобрен префектурой полиции и вскоре опубликован в «Журналь оффисьель». Для меня это был первый шаг к созданию действенной спелеологической организации во Франции, где сегодня спелеология переживает опасный кризис. В тот же период я накропал статейку в Академию наук об открытии в Италии истоков водопада Пезио, впадающего в реку По. Я писал эту статейку до трех часов ночи в маленьком баре на бульваре Журдан близ Университетского квартала. Когда я показал ее профессору Буркару, он сказал, что я должен указать название и адрес учреждения, которое организовало и направляло эти изыскания. Смутившись и не без внутренней дрожи — я всегда трепещу перед моим мэтром, хотя он этого и не знает,— я спросил:

— А можно мне подписать: «Ницца, площадь Сент-Этьенн, дом 34, Французский спелеологический институт?» - Можно, малыш,— ответил мой учитель с лукавой и доброй улыбкой.

— Благодарю вас, профессор!

Но слова благодарности он вряд ли расслышал и разобрал — настолько я был взволнован. План экспедиции занимал шесть машинописных страниц. О том, чтобы опубликовать его полностью, не могло быть и речи, поэтому пришлось сократить план до трех страниц, включая пояснения. Когда я редактировал текст, я невольно задумался о проблемах оборудования моего будущего подземного жилища. Может быть, использовать круглую надувную палатку! Она занимает наименьшую площадь и в то же время имеет наибольшую вместимость. Но конструктора палатки в Париже не оказалось, и, чтобы встретиться с ним, мне пришлось преодолеть немало трудностей. После всего этого мне предложили слишком маленькую и слишком тяжелую модель, а главное, конструктор не хотел вносить в нее изменения, необходимые, по моему глубокому убеждению, для уменьшения конденсации влаги. Конденсация влаги наблюдается во всех подземных убежищах, и в свое время это явление причинило немало неприятностей в фортах линии Мажино.

Дело в том, что атмосфера пещер до предела насыщена влагой, то есть содержит максимальное количество водяных паров для данной температуры при данном давлении. При 0° по Цельсию в одном кубическом метре воздуха там может содержаться в виде водяных паров до 5 граммов воды. Эта величина меняется в зависимости от температуры: чем выше температура, тем больше в воздухе паров. Так, при 10° в одном кубическом метре воздуха может быть 9 граммов воды, а при 20°—17 граммов.

Когда я начну нагревать палатку изнутри, воздух станет легче, объем его увеличится, и нагретый воздух будет подниматься вверх; достигнув крыши палатки, он настолько охладится, что часть водяных паров сконденсируется в виде капелек. Например, при температуре внутри палатки +10°, а снаружи 0° каждый кубический метр отдаст 9 — 5 = 4 грамма воды.

То же самое явление происходит в кучевых облаках в ясный день, и точно так те образуются капельки на холодной крышке над кипящей кастрюлей. Так же как из кастрюли выкипает вода, из нагретого воздуха при охлаждении удаляется часть влаги. Но когда влага конденсируется на крышке кастрюли, это не беда; гораздо хуже, если такой крышкой оказывается потолок палатки у вас над головой.

Чтобы избавиться от конденсации влаги внутри палатки, я намеревался воспользоваться палаткой с двойными стенками, потолком и полом и с двумя отверстиями у основания для стока воды. При такой конструкции влага не будет конденсироваться на внутренних стенках палатки. Кроме того, двойные стенки лучше удерживают тепло, особенно если внутренние полотнища сделать из шелка. Что касается внешнего покрытия, то ради облегчения общего веса палатки я бы хотел, чтобы оно было из водонепроницаемого нейлона.

В те дни, когда я занимался подготовкой, мне как-то повстречался мой друг Жан-Пьер Меретё, которого я не видел со времени спелеологической экспедиции на Маргуарейс в 1958 году. Видно, и на этот раз ему было суждено стать одним из моих самых ценных помощников. По счастливой случайности, Жан-Пьер был знаком с неким Мерлэном с предприятия Лакордё, который изготовлял великолепные палатки для альпинистов. Мерлэн заинтересовался моим проектом и готов был любезно предоставить мне одну из своих палаток, если я приобрету у него все остальное снаряжение.

Предложенная Мерлэном палатка была довольно вместительна, но я все тянул с ответом, надеясь получить подходящее снаряжение от какого-нибудь правительственного учреждения. В последний момент мне все же пришлось принять предложение Мерлэна, при условии что в конструкцию палатки будут внесены необходимые изменения. Для решения проблемы обогрева и освещения моего будущего жилища я занялся поисками переносного генератора (движка), который наилучшим образом удовлетворял бы этим целям. Приобретя генератор, я мог бы не опасаться выделения углекислого газа и окиси углерода внутри палатки. К сожалению, денег на покупку генератора у меня не было, а одолжить мне его никакая организация не соглашалась. И эту идею пришлось оставить.

Поскольку я не знал, хорошо ли вентилируется ледниковая пещера, мне пришлось выбрать обогреватель, используемый для герметически закрытых помещений, который действует на основе катализа бензина с выделением только углекислого газа и водяных паров, но никоим образом не окиси углерода. Окись углерода — смертельный газ! Я помнил, что адмирал Ричард Бёрд едва не погиб от отравления во время зимовки 1934 года на антарктической станции Литл-Америка.

Такой обогреватель не сразу удалось найти; его предложила мне одна лионская фирма. Компания «Шелл» и компания «ЮРЖ», специализирующиеся на производстве сжиженного бутана и пропана, предоставили в мое распоряжение несколько газовых плиток, действующих на бутане, которые я решил использовать для приготовления еды.

Что касается освещения, то я долго колебался, не зная, что предпочесть — газ, электрические батарейки или аккумуляторы. Мои сомнения разрешил Марк Мишо. Он посоветовал мне использовать электрические батареи промышленного назначения. Один из инженеров компании «Мазда» объяснил мне, как ими пользоваться, и я выбрал четыре пакета по четыре батареи. Этого было достаточно, чтобы получить ток напряжением 4,5 вольта на 1500 часов. Вопрос о продовольствии я пока не решал до возвращения в Ниццу. Последней и главной моей заботой оставалось снаряжение. Время летело незаметно. Оказалось, что прошла уже половина мая, и положение становилось критическим — я все еще не мог раздобыть денег для моей экспедиции.

Меня спас Жан-Пьер. Он сказал, что компания «Лакорде» согласна предоставить мне кредит, если я решусь наконец взять их палатку. Пришлось согласиться. При встрече с инженерами я объяснил, какие изменения необходимо внести. Речь, в частности, шла о новой системе вентиляции, которую мы заранее продумали с моим другом инженером Этьеном Оврей. Сантиметрах в тридцати от пола сквозь обе оболочки палатки следует сделать рукав, через который внутрь палатки будет поступать воздух. Под рукавом должен стоять каталитический обогреватель, чтобы согревать поступающий извне воздух и понижать его влажность. С противоположной стороны во внутренней оболочке я попросил прорезать примерно на той же высоте два отверстия и еще одно в крыше внешней оболочки, как это обычно делается во всех палатках. При таком устройстве нагретый воздух должен собираться в верхней части палатки, затем вытекать через отверстия во внутренней оболочке, подниматься между двумя оболочками вверх и выходить наружу через третье отверстие. Для лучшей вентиляции я попросил сделать еще два отверстия во внешней оболочке, но не рядом, а на противоположных стенках. Такая конструкция обеспечивала максимальное сохранение тепла

Снизу в палатке Лакорде предусматривалась специальная термоизоляционная прокладка из пенопласта, обладающая очень низкой теплопроводностью; эта прокладка помещалась между двумя оболочками пола. Я знал, что при таком устройстве на внешней нижней оболочке будет конденсироваться влага, и потребовал, чтобы изолирующая прокладка не соприкасалась с ней. Но не было уже ни времени, ни возможности вносить необходимые изменения. Пришлось согласиться на полумеру: мне обещали, что изолирующий слой будет заключен в герметическую оболочку.

Все мое снаряжение должно было отвечать следующим требованиям: максимальная прочность и эффективная защита от обледенения и проникновения воды, от холода и конденсации влаги. Вес для меня был фактором второстепенным. Чтобы оплатить все снаряжение, я подписал вексель на 3000 франков — цифра, которая чуть не свела меня с ума! Я говорил себе, что смогу оплатить этот долг, если добьюсь успеха. Но что, если все пойдет прахом? Придется тогда читать десятки и десятки лекций все о той же экспедиции на Цейлон. Короче, будущее мне отнюдь не улыбалось. Возвратившись поздно вечером в Университетский квартал, я встретил Мэту, которая тут же спросила, договорился ли я с врачами. В этом отношении дела мои обстояли далеко не блестяще, и я намеревался прибегнуть к услугам иностранных специалистов, живо интересующихся новыми для них областями исследований.

— Как, неужели тебя не будут обследовать французские врачи? — удивилась Мэта.

— Увы, это будут итальянцы

— Ты им твердо обещал?

— Пока еще нет.

Три дня спустя, решив сделать последнюю попытку, я пришел в Министерство воздушного флота на бульвар Виктор. Мне сказали, что там есть психо-физиологический отдел Научно-исследовательского медицинского центра аэронавтики, возглавляемый генералом медицинской службы Гранпьером, который, возможно, заинтересуется моим экспериментом. Меня представили полковнику медицинской службы Гроньо.

— Господин полковник, я намереваюсь пробыть два месяца в пещере при температуре 0° и максимальной влажности, на подземном леднике. Полагаю, что могу быть вам полезен как объект для физиологических исследований.

— Два месяца под землей в таких условиях? — удивился полковник. И, секунду подумав, заключил:

— Либо вас вытащат оттуда через несколько дней, либо вы погибнете.

— Вовсе нет, господин полковник! Этот эксперимент задуман давно; чтобы осуществить его, я потратил несколько месяцев и я доведу его до конца. Однако вы можете мне помочь, если подвергнете меня полному медицинскому обследованию до и после опыта. Тогда можно будет определить, как влияют на организм, особенно на зрение, самые неблагоприятные условия существования.

— Хорошо, мы вами займемся. Отведи этого парня к физиологам,— приказал он своему вестовому.— Сначала к майору Анжибу, а потом к инженер-майору Брису, может быть, ему понадобится какая-нибудь аппаратура.

Я подробно изложил свой проект майору Анжибу, которому уже рассказал обо мне полковник Гроньо. Анжибу особенно заинтересовался моим решением обойтись без часов и полностью одобрил разработанный мною метод учета периодов сна и бодрствования, а также изменений ритма сердечной деятельности. Узнав о моем желании изучить, как будет теряться представление о времени, он подсказал мне измерять также короткие промежутки, не превышающие нескольких минут. Я решил ограничить свой опыт жизни вне времени двадцатью днями, опасаясь, что больше не выдержу. Мой друг и сосед по комнате, американский студент Майк Арон, изучавший психологию, живо заинтересовался моим экспериментом. И именно он должен был окончательно установить длительность моего пребывания под землей. Но если я смогу обходиться без часов, я сам продлю опыт, насколько возможно, ибо изучение представления о времени было основной задачей эксперимента с биологической точки зрения.

На следующий день меня принял в университетской клинике доктор Персево. Я изложил ему свои планы:

— Мне хотелось бы изучить, как повлияет на организм двухмесячное пребывание в подземной пещере с необычайно суровым, сырым и холодным климатом. Чтобы мое добровольное заключение не было бесполезным, необходимо подвергнуть меня полному медицинскому обследованию до и после опыта. Сам я не медик, и моих знаний для всего этого совершенно недостаточно. Не возьмете ли вы на себя труд сделать все необходимые для такого эксперимента анализы? Конечно, самое интересное — это проследить за усвояемостью кальция. Я ведь буду полностью лишен солнечного света. Результаты наверняка будут любопытные...

— Я согласен,— ответил доктор Персево и принялся составлять список необходимых анализов.

Я понимал, что в условиях, в которых я окажусь,— в абсолютной темноте, при слабом свете электрической лампочки — мое зрение неизбежно претерпит какие-то изменения, а возможно, и слух тоже! Поэтому я обратился к психологу Андре Жассо, чтобы узнать, не заинтересует ли и его мой эксперимент. Андре Жассо рассказал мне, что существует ряд усовершенствованных приборов для изучения абсолютной и относительной восприимчивости к свету, к цветам, остроты ночного зрения и тому подобное. Такие исследования зрения одновременно помогают выявлять признаки утомляемости. Но по этому вопросу, сказал он, мне следует обратиться в военное учреждение, например в Военно-воздушные силы, где есть вся необходимая аппаратура. Кроме того, он объяснил мне, что можно провести испытания на восприимчивость кожи к теплу и холоду, на динамическую восприимчивость (способность точно воспроизводить скорость и частоту колебаний), на способность ориентироваться в пространстве, на скорость реакций и так далее. В течение целого месяца Андре Жассо подвергал меня различным психологическим исследованиям, испытаниям, клиническим опросам, стараясь составить наиболее полное представление о моей личности, чтобы повторить эти исследования, когда я выйду на поверхность.

Две недели длились физиологические и биологические исследования. Анализы крови и мочи, рентгеновские снимки, различные лабораторные опыты следовали один за другим. С помощью электронного прерывателя была изучена моя нервно-мышечная возбудимость. Многочисленные электрокардиограммы зафиксировали работу сердца. Обмен веществ (метаболизм) проверяли одновременно врачи Военно-воздушных сил — профессора Шайли-Берт и Плас, а также доктор Персево. Мне пришлось даже крутить до полного изнеможения педали велосипеда Флейша, чтобы врачи смогли замерить максимальное количество кислорода, поглощаемого моими легкими... По совету профессора Пласа я отправился в Главную медицинскую комиссию Военно-воздушных сил и обратился к майору медицинской службы Пердрейю. Я попросил его исследовать мое зрение до и после эксперимента, чтобы получить самые точные данные. Майор Пердрей живо заинтересовался этим предложением и решил сам провести соответствующие функциональное и электроретинографическое исследования.

Все медики — и ученые, и лечащие врачи, и психологи — помогли мне провести задуманный эксперимент, и я хочу выразить им особую благодарность. Теперь я был уверен, что намеченная мною цель будет достигнута, и это придавало мне мужества, без которого я бы не смог выжить в суровой среде ледяного подземелья. Экспедиция была спасена. Начало подготовительных работ я наметил на первые числа июня. Тридцать первого мая группа спелеологов из клуба Мартеля в Ницце (Французский альпийский клуб) поднялась на Маргуарейс, чтобы проверить, много ли на массиве снега. Оставив машины на перевале Тенда, маленькая группа добралась по хребту до вершины Карсенна. Отсюда с высоты 2300 метров как на ладони расстилается с одной стороны плато Амбруаз, где должен расположиться базовый лагерь, а с другой — впадина Конка-делле-Карсенна, где среди россыпи белых камней виден вход в пропасть Скарассон. Они взглянули вниз: кругом, насколько хватало глаз, перед ними расстилалось толстое снежное покрывало. На следующий день я уже знал об этом и решил отсрочить начало экспедиции.

Мне предстояло еще завершить последние медицинские исследования и подготовить снаряжение для отправки в Ниццу, где оно должно было нас ожидать. Две недели спустя Жан-Пьер Меретё, Джеки Мёнье и Пьер Никола поднялись по руслу Риу-Фреи на плато Амбруаз посмотреть, не стаял ли снег. Снега не было. Значит, через несколько дней можно будет начинать переброску снаряжения в базовый лагерь. Распределили обязанности. Тони и Жан-Пьер должны раздобыть доски, которые необходимо будет закрепить на леднике; Ивон — найти рейки, чтобы вбить их в ледник для измерения скорости его движения; Джеки и Жан-Пьер взялись обеспечить меня продовольствием; Абель и Филипп — протянуть телефонную линию. Ноэли охотно согласилась собирать всевозможную информацию, заниматься почтой и быть как бы связующим звеном между мной и моими товарищами. Что касается Пьера Никола, он должен был помогать мне во всех деловых вопросах, а также участвовать в подготовке к спуску. Клод Соважо стал нашим официальным фотокорреспондентом.

Наконец-то экспедиция окончательно оформилась, и каждый с жаром принялся за свое дело.

Я отправился к майору Риоле, командиру 6-й роты республиканской безопасности, который мне уже помог в прошлом году, прислав своих горных стрелков. Майор Риоле встретил меня радушно и тут же согласился оказать полную поддержку. Он выделил в помощь нам тех же горных стрелков на все время экспедиции. Большая группа людей должна была помочь нам в устройстве моего подземного жилища. Кроме того, майор приказал установить на время моего пребывания под землей два круглосуточных поста: один в лагере Амбруаз, другой — у выхода из пропасти. Последний должен был отмечать все мои телефонные звонки и осуществлять официальный контроль над опытом. Такая помощь была неоценима! Не теряя времени, я связался с сержантом Лафлёром, который должен был руководить всеми операциями на месте, и с его помощниками — ефрейторами Канова и Спренжером. В тот же день я посетил начальника Национальной службы гражданской обороны департамента Приморских Альп Фора. Он принял меня превосходно и, договорившись с префектом департамента Приморских Альп Пьером Жаном Моатти, обещал прислать вертолет для переброски нашего снаряжения, которое весило несколько тонн.

На следующий день я встретился с профессором Жаком Буркаром в его знаменитой лаборатории Подводной морской геологии в Вильфранш-сюр-Мер. Там я узнал, что в порту находится доктор Ален Бомбар. Мне удалось встретиться с этим удивительным человеком, чей спортивный и научный подвиг еще в 1952 году потряс мое мальчишеское воображение. В отличие от всех, с кем я говорил до сих пор, доктор Бомбар сразу же понял истинное значение моего эксперимента для спасения заживо погребенных и особенно для жизни в убежищах и на искусственных спутниках. Наиболее интересным и наиболее трудным в этом опыте ему казалось мое решение обойтись без часов или каких-либо других показателей времени и таким образом полностью изолировать свой суточный жизненный цикл.

Я очень жалел, что не встретил раньше этого отважного человека, такого простого и сердечного. Только теперь я смог оценить его высокие моральные качества, его вечно живой ищущий ум ученого, всегда готовый к восприятию новых идей. Как и Морис Герцог, он проникся ко мне доверием.

— Я верю в вас, Сифр, вы добьетесь успеха!

— Благодарю вас, доктор Бомбар.