Альпинизм

Динго

Мы спускались с перевала после восхождения на Большую Марку. Вслед за мной бодро топали тяжелыми горными ботинками десять начинающих альпинистов. Шли мы по альпийским лугам. Тихо было вокруг, только издали доносился шум бурных потоков, шелест перезревших трав под ногами, удар штычка ледоруба о камень да пересвист уларов в ближайших скалах. Сокращая путь, я повел группу напрямик.

От небольшого озера, необычайно прозрачного и голубого, как весеннее небо в горах, мы вышли на старую зарастающую тропу и через несколько минут были у невысокого уступа скалы, с которой срывался водопадом звонкий ручей. Я остановился у груды крупных камней, покрывшихся лишайниками, и снял шляпу, словно передо мной была могила погибшего друга.

Все с любопытством посмотрели на груду камней, и кто-то опросил:

— Кто здесь похоронен?

— Динго... пес мой, — не сразу ответил я. — Убит при задержании парашютиста.

— Не попросить ли его рассказать, как это случилось? — услышал я довольно громкий шепот за спиной. — Помните, как интересно он рассказывал о героической обороне Кавказа в годы Отечественной войны. Он же партизанил в здешних местах.

С минуту длилось молчание, потом кто-то осторожно тронул меня за плечо.

— Как это случилось? Расскажите, пожалуйста.

— Это длинная история, — ответил я в раздумье и, взглянув на часы, добавил: — А в прочем, пора уже привал делать.

Все быстро поснимали рюкзаки и с удовольствием расположились на траве, видимо не сомневаясь в том, что на сей раз их любопытство будет удовлетворено. Я тоже сел, положил на колени загоревшие руки, задумчиво посмотрел на груду камней, собираясь с мыслями, и стал рассказывать:

В тот год, когда альпинисты сменили ледорубы на оружие, а штормовые костюмы на шинели, лагерь «Алибек», где я работал со дня его основания, вскоре опустел. Война. Не до альпинизма было в тот грозный год. Еще накануне открытия лагеря я встретил у ворот своего друга, хорошего инструктора-альпиниста. Когда мы крепко и радостно трясли друг другу руки, я заметил, что у наших ног вертится песик в возрасте пяти-шести месяцев.

Более нескладного создания мне не приходилось видеть: длинноногий, костлявый, заросший, казалось, не шерстью, а какой-то серовато-ржавой паклей. Одно ухо у него задорно стояло торчком, а другое вялым лопухом прикрывало левый глаз. Хвост очень смахивал на старую щетку для мойки ламповых стекол и торчал горизонтально, как шлагбаум при положении «проезд закрыт». Все у него было не как у «порядочных» собак. Даже выражение морды особенное, неопределенное: не то глуповато-восторженное, не то, попросту говоря, придурковатое.

— Это помесь немецкой овчарки с нашим Рексом, — с гордостью сказал товарищ. — А дедушка Рекса — австралийская дикая собака динго. В память о предках его так и назвали — Динго. Умница до невозможности.

— Динго! Пиль!.. Ищи!.. Ищи!..

Песик сорвался с места, побегал между палаток, притащил чей-то рваный носок и взвизгнул от восторга.

— Видал, на что он способен?—довольно проговорил приятель.— Этому песику цены нет. Сокровище...

Я равнодушно покосился на «сокровище», вытащил изо рта трубку и пустил в сторону струю дыма.

— Разыскать любой след — для него дело одной минуту — продолжал расхваливать своего питомца товарищ. — Наш ездовой сказал мне дорогой, когда я ехал с ним, что сюда по ночам повадился медведь, бродит за столовой. Идем туда, ты еще не то увидишь!

В густых зарослях бурьяна, куда сваливались кухонные отбросы, правнуку австралийской собаки показали медвежий след. Динго сморщил лоб, попятился в крапиву, сел на хвост и яростно почесал задней лапой за ухом.

— Устал с дороги, — невозмутимо пояснил товарищ.

Возвращаясь после неудавшегося испытания, он взял меня под руку и сказал:

— Ты у меня лучший друг. И во имя нашей крепкой, нерушимой дружбы прими от меня скромный подарок — Динго.

Я медлил с ответом и сосредоточенно думал, как бы избавиться от беспокойного подарка, и косо поглядывал на Динго, с азартом разбрасывающего лапами свежий бугорок земли.

— Видал? Уже учуял, бесенок,—заметил товарищ. — Он сейчас сцапает крота.

— Да, занятная собачонка... Впервые вижу такую... смышленую, — рассеянно пробормотал я.

— Чудо, а не пес! — восторженно подхватил товарищ. — Он достоин золотого ошейника!

— А веревки? Это куда дешевле, — попытался я отделаться от подарка грубоватой шуткой.

Товарищ молча посмотрел на меня трогательно-печальными глазами и опустил голову. Обиделся. Но, к счастью, на наших глазах разыгралась такая забавная сценка при участии Динго и лагерной кошки Психеи, что он сразу повеселел.

Увидев откуда-то появившуюся кошку, песик воинственно взвизгнул и, устрашающе рыча, устремился к ней. Она бросилась удирать, а известно, что при виде бегущей кошки всякая собака, будь она даже еще глупым щенком, приходит в ярость.

Перед тем как прыгнуть на перила веранды столовой, Психея остановилась и встретила своего преследователя такой пощечиной, что тот кубарем отлетел от нее, оглашая лагерь диким визгом. Товарищ сочувственно посмотрел на своего питомца и проговорил:

— А я думал, что ты будешь рад моему подарку. Никому другому не подарил бы Динго. Тебе привез... Ничего не жалко для такого друга, как ты.

— Спасибо,— пробормотал я, насильно принудив себя принять подарок.

Крепким рукопожатием была решена дальнейшая судьба Динго: он перешел в мою собственность.

— Отныне Динго навсегда принадлежит тебе! — торжественно сказал товарищ. — От всего сердца дарю!

Я надвинул до самых бровей шляпу и зашагал к себе в палатку, избегая людных мест. А следом за мною понуро плелся на поводке длинноногий, нескладный песик, часто оглядываясь на своего бывшего хозяина. Однако мне не удалось пройти незамеченным. Еще издали на мой подарок обратил внимание инструктор, забыл, как его звать. С тех пор прошло уже около двенадцати лет.

— Да неважно, — нетерпеливо сказал кто-то из слушателей. — Пожалуйста, продолжайте.

— Ладно, окрестим его Алексеем, — махнул я рукой. — Так вот, подошел он ко мне и насмешливо спросил, скорчив при этом соответствующую мину:

— Где это ты раздобыл такое огородное пугало?

— А тебе какое дело! — раздраженно отрезал я и ускорил шаги.

Но он пошел следом, с нескрываемым любопытством рассматривая Динго и допекая меня расспросами.

— Что это за диковинная порода? А? Я никогда еще не видал что-либо подобное из мира животных. Меня смех разбирает, когда я смотрю на эту несуразную шавку.

— Ты же ничего решительно не понимаешь в породах собак, — огрызнулся я. — Оставь меня в покое!

— Хорошую собаку сразу видно. А это, я даже затрудняюсь определить, что за ископаемое животное, — не унимался Алексей.— Во всяком случае это... это все, что угодно, но только не собака. Какой-то выродок.

— Тоже мне знаток выискался! — буркнул я и, остановившись, сказал уже спокойно: — Да мне доподлинно известно, что в этом невзрачном на вид песике не менее двух стаканов крови австралийской собаки динго!

Алексей насмешливо скривил губы.

— Уверяю тебя,— серьезно сказал я. — Вот, смотри. Признаки налицо. Видишь, нос... черный и влажный какой?

Алексей нагнулся, чтобы лучше рассмотреть.

Действительно черный! — удивился он, пытаясь при этом дотронуться до носа. И... влажный. Динго неожиданно клацнул зубами, показав два белых клыка. Алексей испуганно отдернул руку.

— Ишь ты, бесенок, какой сердитый, — смущенно пробормотал он.

— Осторожно! А то палец так и отхватит,— предостерег я.— Видал клыки? Как у волка.

— Да-а, клыки ничего себе...— с уважением ответил Алексей, на всякий случай пряча в карманы руки.

— А умница, каких мало,— похвастался я, почувствовав растущую симпатию к Динго. — Хочешь посмотреть, на что он способен?

— Любопытно! — проявил живейший интерес Алексей.

— Сейчас продемонстрирую,— воодушевился я и отвязал от ошейника поводок. — Динго, ищи! Ищи!.. Пиль!.. Ату!

Песик бестолково повертелся у моих ног, потом отбежал в сторону, для чего-то заглянул в урну для мусора, тявкнул и с деловито-озабоченным видом исчез между рядов палаток.

— Подумать только, малыш еще совсем, а как все понимает! — поразился Алексей. — Кто же его выдрессировал? Не твой ли дружок?

— Ты угадал. Его школа, — ответил я, сдерживая самодовольную улыбку. — Из Москвы привез.

— Видать, из породы ищеек, — почтительно сказал Алексей.

— Да, конечно, — без тени смущения ответил я. — Я бы не стал какую-то дворняжку держать.

— То-то, я гляжу, у этого песика что-то такое... непостижимое в глазах. Да-да, у него есть что-то такое... Ты только всмотрись хорошенько.

— Есть, — с серьезным видом согласился я и, чтобы окончательно потрясти Алексея, добавил: — Его папаша на всесоюзной выставке собак золотую медаль получил.

— Да что ты говоришь! — воскликнул он и посмотрел на прибежавшего в этот момент Динго, как на какое-то чудо.

Динго радостно бросился ко мне. Я ласково погладил его по лобастой голове и осторожно взял изо рта добычу — чей-то чувяк.

— Вот такой был в юности правнук дикой собаки динго, когда он попал ко мне,— улыбнувшись, продолжил я свой рассказ. — Но через год пес стал совсем другим. Щенячья привычка бестолку тявкать и гонять кошек прошла у него так же, как и косолапость. Он превратился в рослого, широкогрудого, отважного, сильного пса. Казалось, никто на свете не мог внушить ему страха. О преданности Динго, о его храбрости и жизни можно было бы написать большой рассказ.

Во время Отечественной войны, когда фашистские орды топтали привольные степи Кубани, я как-то в качестве проводника сопровождал подразделение наших бойцов через Алибекский перевал в долину реки Аксаут. На обратном пути после длинного и утомительного подъема я остановился отдохнуть на седловине перевала. День был тихий, жаркий. Динго улегся у моих ног и сразу задремал. Я закурил и стал смотреть в долину, на ледники, на белоснежные редкие облака, с величественной медлительностью проплывавшие над вершинами гор, и на меня нахлынули невеселые думы: я вспомнил друзей, товарищей, инструкторов нашего лагеря. Куда забросила их война от дома и от родных гор? Здоровы ли они, живы?

На перевале я засиделся. Когда стал собираться в путь, послышался отдаленный звук, напоминающий жужжание летящего шмеля. Он быстро приближался и переходил в хватающий за душу надрывный вой мотора. Вскоре из-за скалистого хребта показался самолет.

Я достал из футляра бинокль и стал наблюдать.

— Динго, самолет не наш! — взволнованно вырвалось у меня. Дремавший у моих ног пес вскочил и глухо зарычал. Видимо, спросонок ему что-то почудилось.

Самолет описал широкий круг над альпийскими лугами, и вдруг от него что-то оторвалось и стремительно полетело вниз. Раскрылся белый купол парашюта — и я ясно увидел фигуру человека, плавно спускающегося за зеленый отрог горы.

Самолет лег на обратный курс и быстро скрылся за хребтами.

«Приземлился где-то у озера»,— определил я и бегом стал спускаться с перевала. Динго неотступно следовал за мной.

Через полчаса, скрываясь за «большими глыбами скал, я внимательно осмотрел местность вокруг небольшого озера и, не обнаружив ничего подозрительного, спустился в неглубокую, заросшую травой лощину. С тревожным криком где-то сорвались несколько уларов и полетели вниз. Я опять лег между камней, обнял Динго за шею, опасаясь, как бы он не залаял на улетевшую дичь, и, осматриваясь по сторонам, прислушался. Было тихо вокруг, только где-то вблизи звонко шумел маленький водопад на ручье.

«Улары кем-то испуганы. Они так не кричат, когда их никто не тревожит», — подумал я. Динго повел носом и с минуту подозрительно принюхивался. «Ну, держись!» — подбодрил я сам себя, всем сердцем почувствовав, что сейчас должно что-то произойти.

Снял рюкзак, чтобы он не мешал, и осторожно пополз из лощины, сдерживая Динго за ошейник. Он шел крадучись, по-кошачьи неслышными шагами. Шерсть на его загривке поднялась дыбом, губы и нос судорожно подергивались. Подобравшись к краю лощины, я осторожно выглянул и, затаив дыхание, немного отполз назад.

Метрах в десяти, у маленького водопада на ручье, спиной к нам сидел на камне человек. Подняв штанину выше колена, он перебинтовывал себе ногу. Возле него лежал рюкзак, на нем вороненой сталью чернел увесистый парабеллум.

Парашютист вдруг перестал бинтовать ногу, подозрительно осмотрелся по сторонам, но успокоившись, принялся за прерванное дело. Раздумывать было некогда, надо задержать парашютиста. Враг каждую минуту мог обнаружить нас. Указав на него пальцем, я слегка подтолкнул Динго. Словно тень, пес сделал несколько неслышных шагов и огромным прыжком кинулся на врага.

Жуткий нечеловеческий крик нарушил безмолвие гор.

Парашютист вскочил на ноги и попытался сбросить с себя Динго, но пес всей тяжестью повис на нем и свалил с ног. Оба рухнули в ручей. Я бросился на помощь Динго, но в то же мгновение прогремели один за другим три выстрела. Парашютист лежал лицом вниз под тяжестью Динго. Из дула пистолета, который он успел схватить в момент падения, еще струился дымок.

Сильным ударом ледоруба я выбил из его рук оружие.

Обливаясь кровью, Динго медленно ополз с врага. Я подобрал в траве парабеллум, потом поднял смертельно раненного Динго, вынес его из ручья и бережно положил на траву. Из простреленного живота текла кровь. Глаза у него были закрыты, по когда я наклонился над ним и прошептал: «Динго, бедный мой песик», он приподнял веки, силясь взглянуть на меня, и слегка шевельнул хвостом. Я погладил его по голове, в ответ на лапку он тихо, незлобно зарычал. По рычание сейчас же оборвалось. Веки дрогнули и закрылись, тело как-то сразу обмякло и вытянулось на траве.

Я снял шляшу и, склонив голову, долго простоял так, словно на моих глазах скончался человек.

Послышался тихий стон, напомнивший мне о парашютисте. Я подошел к нему, ткнул его носком тяжелого ботинка в бок и приказал:

— Эй, ты, вставай!

Он не шелохнулся. Озадаченный его молчанием, я бесцеремонно перевернул рослую тяжелую фигуру и глянул в лицо. На лбу кровоточила длинная узкая рана, обнажившая черепную кость. Шея и левое плечо были сильно истерзаны клыками Динго. Я взял парашютиста за ногу и выволок из ручья.

С тяжелым сердцем стал я заваливать большими камнями труп навсегда потерянного верного друга Динго.

В. Никитин