Туризм

Ачишхо по-новому

МАРШРУТ через заповедник для нас был лишь "транзитным" - на этом пути мы еще ничего не исследовали, а только двигались к району своих работ.

Но вот и Красная Поляна. Два дня хлопот: закупаем продукты, упаковываем их во вьюки. Саша оказался вполне стихийной личностью и исчез, получив первую зарплату. Наняли на его место давно известного мне двадцатилетнего грека Юру Георгиади.

С грустью узнаю, что на турбазе нет больше Энгеля. Его почему-то перевели в Сочи, где дни старика проходили в организационной суете, а знания краснополянского района оставались неиспользованными. Не было на базе и Жени.

Почему в штатах туристской системы фигурируют должности "заведующий", "методист", но нет должности "краевед"? Было бы ясно, что краеведы не подлежат переброскам по ведомственным соображениям. Ведь переехав в другое место, краевед лишается своего главного капитала, своего родства с краем, своей связи с ним!

На базе новые люди, неуверенно и на ощупь изучающие район. Хорошо еще, что в туркабинете сохранились наши старые кроки...

Не удерживаюсь и в первые же вечера выступаю перед туристами с краеведческими лекциями... Хочется как можно больше своих знаний передать новым хозяевам базы.

Но турбаза, лекции - это повторение пройденного. А мы приехали исследовать, нам пора начинать.

Впервые идем на Ачишхо с вьючной лошадью и с палаткой. Во время привалов "пасемся" на россыпях сладкой черешни, устилающих землю. Ее искрасна-черные ягоды привлекают не только нас. Рядом с тропой черешню пожирают черномазые свиньи - сквозь чавканье слышен хруст разгрызаемых косточек.

Жадно рассказываю друзьям обо всем, что знаю, и снова ловлю себя: "экскурсоводского пыла" у меня хватит на все лето, а ведь сейчас важнее заняться собственными наблюдениями, измерениями, записями.

Сосновая скала... Как легко было заливаться перед туристами: "Величественный утес. С его сухостью мирятся только сосны". Но теперь нам мало того, что это "величественный утес". Как будущие геоморфологи, мы обязаны понять его происхождение: воздвигнут ли он какими-то подземными силами, или, напротив, уцелел от разрушения при размыве еще более крупного хребта?

Простые однобоко асимметричные гряды-куэсты кончились еще на севере у Даховской. Толщи, которыми напластованы краснополянские недра,- перемяты, сплющены в сложнейшие складки, а уклоны и простирания* пластов изменяются на каждом шагу. Обнаженность недр ничтожная, всюду густой лес, кустарник, почвенный покров на плаще щебнистого мелкозема. Подчас трудно опознать даже то, что уже до нас изучено видным кавказским геологом Робинсоном.

На множестве краснополянских троп под ногами хрустит черная пластинчатая щебенка. Это те самые сланцы, которые у устья Ачипсе разрабатываются как кровельные. Сланцы слежались из глин, плохо пропускают воду - значит, большая часть дождевых вод стекает по сланцевым склонам, не просачиваясь в недра. К тому же сланцы, как они ни тверды, слабее противостоят размыву, чем мраморы Псеашхо или граниты Кардывача. Не потому ли именно к полосе сланцев приурочены наиболее широкие долины низовьев Ачипсе, верховьев Мзымты, Аватхары? И не потому ли здесь чаще встречаются пологие склоны и смягченные плавные формы рельефа?

На геологической карте у Робинсона среди юрских сланцев на Ачишхо показаны полосы с отличительной штриховкой. Это толща древних вулканических напластований, несколько более молодого, чем сланцы, возраста. Порфириты, туфы - следы давно минувшей вулканической деятельности.

Самих вулканов давно нет, от них не осталось и следа. А извергнутые ими толщи, погребенные осадками более поздних морей и вместе с ними смятые в складки, уцелели, были подняты, вскрыты размывом. Порфириты упорнее, чем сланцы, сопротивляются размыву. Не их ли стойкости обязан своим существованием и этот уцелевший утес Сосновой скалы?

А каждый из больших зубцов Ачишхо? Не выкроены ли они из пачек пластов той же туфогенной и порфиритовой серии? И каждая седловина между зубцами только потому оказалась ниже своих стойких соседей, что она сложена податливыми черными сланцами, защемленными в складках меж порфиритов.

Чтобы суметь ответить на эти вопросы, надо побывать на каждой седловине и на каждой вершине, отколоть геологические образцы, сопоставить условия залегания и стойкость пластов, построить профили рельефа с разрезами недр... Сумеем ли, хватит ли у нас сил и знаний?

Долина Бешенки... Рейнгард думал, что ее выпахал ледник, и считал ее подобной Псеашхинскому т р о г у. Приходится брать на веру. Возможно, что в рыхлых галечных толщах, выстилающих долину Бешенки, где-нибудь и залегает отложенная ледником морена. Но средств вести бурение у нас нет.

К тому же Рейнгард был тут в период строительства Романовска, и улицы тогда изобиловали рытвинами, карьерами, выемками для фундаментов зданий, то есть, если говорить языком геолога, обнажениями горных пород. А теперь всюду зеленеют сады, площадки выровнены и обнажений почти нет. В обрезе плато, обращенном к Мзымте, видны типичные речные наносы из окатанных кругляков и мешанина из щебня, гальки и мелкозема. Такую толщу нет оснований считать мореной - ее вполне могли отложить и грязекаменные потоки после любого крепкого ливня! Да и верхний конец долины здесь не похож на древнеледниковый амфитеатр. Вот разве полянка с камнем напоминает уцелевший кусок дна древнего цирка?

Новые свидания со старыми друзьями. Но как по-иному смотрю я теперь на субальпийские поляны и на лес "с лебедиными шеями".

Опознаю проявления то одних, то других рельефообразующих процессов, навешиваю, словно ярлыки, ученые термины на то, что раньше меня лишь восхищало.

Наша палатка поставлена у метеостанции, среди белого кипения цветущих рододендронов. Совсем недавно для меня было редким чудом провести ночь в горах. А теперь нам предстоят только высокогорные ночи, нашими становятся все закаты и восходы, все симфонии звездного неба. Настоящие жители гор, длительно обитающие на высях по долгу своей работы, насколько богаче и счастливее мы теперь будем, чем любые туристы!

Но радость совсем не единственное чувство, испытываемое нами. Все сильнее ощущаем и неуверенность в своих силах и просто тревогу. С чего начинать?

Мне пока ясно одно: надо провести глазомерную съемку всего пригребневого района Ачишхо. Озерные площадки у метеостанции созданы и сглажены древними ледниками. Бугры между озерцами - вероятно, морена или бараньи лбы... А крутые склоны, обрубающие каждую площадку со стороны Ачипсе и Бешенки? Здесь действуют какие-то новые, более поздние, современные силы, обрезающие древний ледниковый рельеф, так что от него остались лишь эти скромные пригребневые площадки.

Перед нами были явные следы сочетания двух рельефообразующих процессов, формы двух возрастов. Многочисленные озера создавали своеобразный, отличный от всех виденных нами ландшафт. Должны же мы что-то написать в своем отчете об этом пригребневом озерном ландшафте Ачишхо? Существующие карты были слишком мелки, чтобы по ним можно было хотя бы пересчитать ачишхинские озерца.

Сказано - сделано, и мы уже за работой, с планшетами для глазомерной съемки. Их легко ориентировать по сторонам света - к каждому фанерному планшетику мы еще в Москве напрочно прикрепили по компасу. На кнопках держатся листочки миллиметровки. Часть озер обмеряли рулетками. С озерцами дальних полян насчитали восемнадцать бассейнов в разных стадиях заболачивания.

Мои компаньоны работали с самозабвенным усердием. Володя был вполне удовлетворен самой сутью работы - точно измерять, добросовестно записывать было его страстью. А Наташа еще не задумывалась над конечной целью измерений и только радовалась, что съемка ведется, словно в полете,-на гребне высокого хребта, над глубокими долинами, над дальними далями.

Быть может, для студенческой курсовой работы было достаточно "насытить ученостью" и уже добытый материал?

Но ведь это была бы лишь инвентаризация фактов. А мы должны отобразить на карте выявленные нами различия в происхождении разных форм поверхности.

Вероятно, именно потому, что не первый раз вижу этот рельеф и успел раньше немало подумать о нем, я оказываюсь беспокойнее обоих коллег и допекаю их вопросами.

- Съемка съемкой, озер могло оказаться и восемнадцать и сто восемнадцать, а вот как они возникли, мне все-таки не ясно.

- Так ты же сам говорил, что считаешь их ледниковыми цирками?

- Да, на днища цирков их впадинки очень похожи. И там, где озера подпружены моренными валиками, сомнений нет: и чаши и подпруды созданы древними ледниками.

- А разве есть где-нибудь иной случай?

- Напоминаю об озерце ? 13 у тропы. Ведь его со всех сторон окружают коренные склоны.

- Ну и что же?

- А то, что, значит, была какая-то причина, переуглубившая озерную ванну, врывшая ее в коренной скальный фундамент гребня. На округлом гребне этой части Ачишхо могли лежать лишь ничтожные малоподвижные фирны. Где им было выпахивать и переуглублять скалы?

Еще раз отправляемся к озеру ? 13, внимательно изучаем прилегающие к нему склоны. И вдруг находим, или пока еще нам кажется, что находим,- путь к разгадке.

К озерцу примыкает расщелина, открытая в сторону подкравшихся сюда верховьев большой лощины. Борты озерной ванночки образованы стоящими почти на ребре пластами. Дождевые воды, скапливаясь меж бортами, нащупали себе подземный выход по трещине в сторону внешнего склона хребта, к этой самой расщелине. Не произошел ли по трещине "подкоп" подземных вод под гребневое плато? Как похоже, что такой подмыв (суффозия) оказался виновником первичного проседания озерной ванночки между скальными ребрами гребня. А древний ледник только обработал, огладил эту гребневую просадку...

Маленькая находка, маленькая догадка. Она еще далеко не все объясняет. Но мы чувствуем, что с ее помощью начинаем верно и последовательно мыслить, сознательно искать первопричины явлений.

...Вечер в палатке при трепетном свете свечек. Полулежа камеральничаем (так называется обработка накопленных за день записей, вычерчивание схем по полученным цифрам, упаковка и систематизация образцов).

Беру желтый карандаш и начинаю закрашивать все пологие древнеледниковые озерные котловины гребня Ачишхо. Потом берусь за коричневый - крашу им все склоны, не несущие отпечатков ледникового воздействия, а красным "врезаю" молодые рытвины горных ручьев. Карта становится красивой, пестрой, как цыганский платок, и... невыразительной. Рельеф на ней получил объяснение, но утратил свои геометрические черты - все заслонила пестрая мозаика... А как быть, если одна форма наложилась на другую, один - последующий - процесс на другой - предыдущий?

Вот склон долины Ачипсе. Долину в целом прорыла река, но эту часть склона давно уже обрабатывает плоскостной смыв - плащеобразный склоновый сток дождевых струй. В какой же цвет закрасить такой скат на карте? И каким знаком выразить ванночки пригребневых ачишхинских озерец, прежде всего ту, тринадцатую? Сначала мы думали, что ее создал ледник, и уже закрасили ее в желтый цвет. А теперь приходилось заботиться о том, как совместить на одной и той же площади и желтый цвет ледниковой шлифовки и фиолетовый цвет суффозионного подкопа... Давать фиолетовые штрихи по желтому фону или желтые по фиолетовому?

Карта только тогда может быть хороша, когда у ее составителей имеется четкая система условных знаков, то, что картографы кратко называют легендой (в этом значении слово "легенда" имеет вполне прозаический смысл и не заключает в себе ничего сказочного). Но и легенда только тогда удачна, если в ее основе лежит стройная классификация изображаемого материала.

Наверно, университетские преподаватели нам уже внушали эту мысль, но без проверки на практике она проскочила мимо нашего внимания.

Теперь такая легенда начинала вырисовываться в голове, и это происходило именно в результате столкновения с первыми же трудностями, в самом ходе попыток картирования. Так вот в чем был смысл борзовского тезиса о "плаче на борозде"!

За один вечер, лежа в палатке на животе, такого дела не сделать. Будем доучиваться на ходу, потратим на составление легенды, если будет нужно, даже несколько дней внизу.

И мы отправляемся в Поляну. Володя спускается туда с лошадью, а мы с Наташей идем вкруговую по уже знакомой мне гребневой тропе. От озера Хмелевского забегаем на осыпь - хотелось удивить спутницу и этим кругозором.

Вернувшись к озеру, пошли по самому водоразделу, полого спускающемуся к устью Ачипсе.

Опять она передо мною, когда-то так разочаровавшая меня однообразием лесная тропа, заброшенная и едва находимая по давно заплывшим "солнышкам" на зарубках. Но сейчас я смотрю и на этот путь новыми глазами. Озадачивает непостижимая выровненность ступеней, которые срезают гребень хребта. По-новому воспринимается и красота - что я, слеп что ли был, когда шел здесь в первый раз? Или секрет в том, что сейчас со мною идет Наташа? Именно она говорит мне, как хорош этот буковый лес, купающийся в бездонном воздухе круч, встающий из-под обоих склонов и закрывающий дали. Нет, таких далей не

закроешь, они все равно чувствуются, ощущение полета не исчезает на всем протяжении тропы.

Хребет спускается так полого, что, если бы чуть выровнять тропу на нескольких уступах, можно было бы съезжать по ней на велосипеде. Недаром именно здесь инженер Константинов когда-то проектировал построить шоссе к вершинам Ачишхо.

Мы давно уже ниже уровня последних цирков, ниже границы, до которой распространялись древние оледенения. А пологие гребневые площадки, хоть и заросшие лесом, и тут распластываются перед нами, под ступенью ступень. Что же, их выравнивали не ледники? И это не участки "арен" древних цирков, какими мы считали гребневые площадки у метеостанции? В какой же цвет закрасить их на нашей карте? Неужели это остатки каких-то древних обширных плоских днищ широких долин или даже целых равнин, лишь впоследствии прорезанных лабиринтом ущелий? Первая несмелая догадка, больше сомнение, чем утверждение. Но все же и это еще один шаг к раскрытию тайн истории рельефа. Загадки одна другой увлекательное.