Пушкин на Северном Кавказе

Пушкин на Северном Кавказе

Жизнь Пушкина и его творчество тесно связаны с Северным Кавказом. Великий русский поэт, по существу, первым в русской поэзии открыл кавказскую тему не по книгам и чужим рассказам, а по собственным впечатлениям от посещения этих мест. «С легкой руки Пушкина,— писал Белинский,— Кавказ сделался для русских заветною страною не только широкой раздольной воли, но и неисчерпаемой поэзии, страною кипучей жизни и смелых мечтаний! Муза Пушкина как бы освятила давно уже на деле существовавшее родство России с этим краем, купленным драгоценною кровью сынов и подвигами ее героев. Кавказ — эта колыбель поэзии Пушкина — сделался потом и колыбелью поэзии Лермонтова».

1820 и последующие годы отмечены обострением политической обстановки в России. Укрепляет свои позиции реакционер, «фрунтовой солдат» Аракчеев. Борьба с просвещением достигла своего апогея. Разгромлены Казанский и Петербургский университеты, свирепствует цензура. По стране прокатились крестьянские восстания, вся Новороссия ими охвачена. Солдатские волнения в Семеновском полку накалили и без того взрывоопасную обстановку в России и ее столице.

Пушкин в своей политической лирике, одах и эпиграммах на царя и его приближенных— «Вольность», «Деревня», «Ура! в Россию скачет кочующий деспот...», «На Аракчеева» и многих других заклеймил ненавистный ему крепостнический строй тогдашней России.

На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь умея славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей...
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.

В апреле 1820 года Н. М. Карамзин писал поэту И. И. Дмитриеву: «Над здешним поэтом Пушкиным если нб туча, то по крайней мере облако, и громоносное... Служа под знаменами либералистов, он написал и распустил стихи на Вольность, эпиграммы на властителей и проч. и проч. Это узнала полиция ets. Опасаются последствий».

«Либералисты» —это члены «Союза благоденствия», будущие декабристы. На их сходках Пушкин «читывал» свои запрещенные стихи, содействуя тем самым развитию революционной ситуации в России. «Пловцам я пел...» — скажет об этом позднее поэт в своем «Арионе».

Пушкину грозила ссылка в Сибирь или заточение в Соловецкий монастырь, и лишь благодаря заступничеству влиятельных друзей высылка из Петербурга была заменена «служебным переводом» в Екатеринослав (ныне Днепропетровск), где в это время находилась канцелярия главного попечителя и председателя Комитета об иностранных поселенцах Южного края России генерал-лейтенанта И. Н. Инзова.

Наскоро простившись с друзьями, опальный поэт 6 мая 1820 года покинул северную столицу. Недавно балетмейстер Парижской оперы, коллекционер Сергей Лифарь подарил Пушкинскому дому в Ленинграде подлинный «пашпорт», выданный Пушкину на эту поездку: «По указу его величества государя императора Александ­ра Павловича самодержца Всероссийского. И прочая, и прочая, и прочая. Показатель сего, ведомства Государственной коллегии иностранных дел коллежский секретарь Александр Пушкин отправлен по надобностям службы к главному попечителю колонистов Южного края России, г. генерал-лейтенанту Инзову, почему для свободного проезда сей пашпорт из оной коллегии дан ему в Санкт-Петербурге мая 5 дня 1820-го года. Граф Нессельрод».

Итак, спешно собравшись в дорогу, Пушкин в сопровождении дядьки Никиты Козлова выехал из Петербурга. До Царского Села его провожали А. А. Дельвиг и П. Л. Яковлев.

На одной из почтовых станций между Черниговом и Могилевом смотритель рассказывал И. И. Пущину, что накануне здесь проехал поэт Александр Пушкин «на перекладной, в красной русской рубашке, в поярковой шляпе (время было ужасно жаркое)». 17 или 18 мая он прибыл в Екатеринослав.

Здесь, купаясь в Днепре, Пушкин заболел лихорадкой. «Больного в бреду, без лекаря» разыскали знакомые по Петербургу прославленный герой Отечественной войны 1812 года генерал Н. Н. Раевский и его младший сын Николай. С разрешения Инзова они взяли Пушкина с собой на Кавказские Минеральные Воды. «Инзов благословил меня на счастливый путь,— писал позднее Пушкин брату Льву,— я лег в коляску больной, через неделю вылечился».

Путешественники выехали из Екатеринослава утром 28 мая. Пушкина «сначала поместили с младшим Раевским в коляске, а потом генерал взял его к себе в карету, потому что его сильно трясла лихорадка». В двух других экипажах ехали Н. Н. Раевский-младший с врачом Е. П. Рудыковским, учителем Фурнье (в семье Раевских), слугой Пушкина Никитой Козловым и женская половина семейства — дочери генерала Мария и Софья в сопровождении гувернантки и девушки-компаньонки. Предстоял десятидневный путь по почтовым дорогам Северного Кавказа.

В те времена езда на перекладных (казенных лошадях) была нелегким делом. Путешественник запасался подорожной, в которую вносился его маршрут, чин, звание. От этого зависело количество предоставляемых лошадей. Генерал Раевский имел право на большое количество и, по-видимому, этим воспользовался.

Обычная скорость для едущих в летнее время не превышала 100—150 верст в сутки. На почтовых станциях, отстоявших друг от друга на 20—25 верст, меняли лошадей и оплачивали «прогоны» из расчета 8—10 копеек за одну лошадь на одну версту.

Проехав около 70 верст по старой мариупольской дороге, переправились на левый берег Днепра у деревни Нейенбург, возле Кичкаса, где находилась тогда казацкая вольница, воспетая Гоголем (ныне район Днепрогэса). «Тут Днепр только что перешел свои пороги, посреди — его каменные острова с лесом, весьма возвышенные... виды необыкновенно живописные».

Вскоре достигли Александровска (Запорожье) и «близ Мариуполя открыли глаза наши Азовское море». Утром 30 мая путники достигли Таганрога, где обедали и ночевали у градоначальника на Греческой улице. Дом этот сохранился, теперь это здание № 40 по улице III Интернационала (в нем в ноябре 1825 года умер Александр I). Фасад украшает памятная доска: «В этом доме в июне 1820 года останавливались по дороге на Кавказ великий поэт А. С. Пушкин и герой Бородинского сражения 1812 г. генерал Н. Н. Раевский».

«Город на хорошем месте, строеньем бедный, много домов, покрытых соломой, но торговлей богат...» — писал Н. Н. Раевский дочери о Таганроге. По словам историка В. М. Базилевича, город имел население немногим более девяти тысяч; «домов в городе было в это время 1073, из них каменных не более ста. В 1820 году в порт прибыло 266 парусных судов, из них под русским флагом 97».

Пребывание Пушкина в Таганроге совпало с восстанием крестьян в Миусском округе, жестоко подавленным военными властями. «Путешественников наших везде встречали с почетом,— вспоминала позднее М. Н. Раевская (Волконская).—В городах обыватели с хлебом-солью выходили к славному защитнику Отечества. При этом старик Раевский шутя говаривал Пушкину: «Прочтите-ка им свою оду», разумея «Вольность», из-за которой поэт был выслан из Петербурга. 31 мая рано утром Пушкин и Раевские оставили Таганрог и отправились далее — на Ростов и Нахичевань. Ростов только начал застраиваться. Путешественникам открылась панорама небольшого уездного городка с глинобитными мазанками и редкими деревянными домами. Осмотрели крепость, «где 37 лет тому назад почти год» проживал Раевский-старший с супругой Софьей Алексеевной, и величественный Дон. За крепостью, примерно в версте от восточных ворот города, лежал разноязычный, преимущественно армянский городок Нахичевань, «пространный, многолюдный и торговлей весьма богатый». Вечером того же дня путники прибыли в станицу Аксай, расположенную на высоком берегу Дона в 23 верстах от Новочеркасска, и остановились здесь на ночлег.

По словам декабриста А. Е. Розена, «станица Аксай свидетельствовала своими каменными зданиями и лавками о прежнем благосостоянии края; в проезд мой все большие дома были необитаемы, грозили совершенным разрушением, без оконниц или без стекол, половина железных крыш свалилась». Причиной разорения казачьих станиц была новая (с 1819 года) политика царя Александра I. Самодержавная власть была заинтересована в «обеспечении казаков землей в пределах необходимости», ослабив тем самым их роль в государстве.

Из Аксая Раевский послал с казаком Письмо к атаману Войска Донского А. К.Денисову, и на следующий день отправились к нему «всей гурьбой» в Новочеркасск — тогдашнюю столицу донских казаков.

Молодой город, основанный в начале века атаманом М. И. Платовым, по словам Раевского, «весьма обширный, регулярный, но еще мало населенный, на высоком степном месте, на берегу реки Аксай, с разнообразными долинами, холмами, рощами, виноградными садами, и застроенный беспрерывными дачами на расстоянии сорока верст, в степном уголку земного шара... Мои все были в восхищении».

2 июня рано утром Пушкин и Раевские на шлюпке отправились по Дону в Старый Черкасск— разжалованный город в станицу» (теперь станица Черкасская). Здесь осмотрели бывшую столицу Войска Донского, «первое гнездо донских казаков... обойдя все, что там есть достойного», включая старинный войсковой собор.

Проезжая донские степи, Пушкин знакомится с бытом и культурой свободолюбивых и вольных казаков. Сам воздух здешних мест был полон легенд и преданий о казачьей вольнице и ее славных походах в защиту Руси от врагов. Поэту запомнились песни о народных героях Булавине, Болотникове, Ермаке; Степана Разина он позднее назовет «единственным поэтическим лицом русской истории», Пугачеву посвятит историческое исследование и «Капитанскую дочку».

Предстоял шестидневный путь по конному тракту Новочеркасск — Ставрополь и далее до города Георгиевска. Из Аксая, где находился «главнейший перевоз по дороге на Кавказ», путешественники 2 июня перебрались на левый берег Дона, у небольшой деревни Махино сели в кареты и пустились в путь; 200 верст ехали землями, принадлежащими Войску Донскому. Они, по словам Раевского, в его молодые годы составляли «степь безводную и необитаемую, и на всем сем расстоянии, кроме одних землянок ничего не было; ныне ж нашел я большие селенья, колодцы, пруды и все необходимо нужное для жизни проезжающего».

По дороге, «удобной для проезда экипажей во всякое время года», Пушкин и Раевские проехали почтовые станции Змиевскую, Батайскую, Кагальницкую, Мечетинскую, Нижне-Егорлыкскую, Средне-Егорлыкскую и по Кавказской области — Песчано-Пасную, Рассыпную, Летницкую, Калаловскую, Медвеже-Колодезную, Преградную, Безопасную и Московскую крепости.

Не доезжая верст сорок до Ставрополя, начинается непрерывная цепь небольших гор. Сначала едешь между ними долиной, но ближе к Ставрополю дорога приметно поднимается все выше и выше.

4 июня приехали в Ставрополь и остановились для кратковременного отдыха и смены лошадей. «Ставрополь,— писал Раевский своей дочери,— уездный город, на высоком и приятном месте и лучшем для здоровья жителей всей Кавказской губернии. В нем нашел я каменные казенные и купеческие дома, сады плодовитые и немалое число обывателей, словом, преобразованный край, в который едущего ничего, кроме отдаленности, страшить не должно».

Ставрополь в первое посещение Пушкина был уездным городком и лишь в 1822 году преобразован в центр Кавказской области. «Город построен на высокой горе. Все лучшие здания, казенные и частные, находятся на вершине горы, а худшие на скате оной. Улицы вообще неправильные. Дома большей частью деревянные, выбеленные; весьма немногие построены из тесаного камня, добываемого близ города. Они большей частью с крытыми галереями, обращенные на двор...»

С высоты крепости путешественники могли наблюдать живописные окрестности города и величавый двуглавый Эльбрус. От тех лет сохранились остатки крепостной стены и отдельные строения. Впереди по пути до Георгиевска около 170 верст и до места назначения (Горячие воды) еще 40.

«Из Ставрополя едущим в Грузию дается казачий конвой или по крайней мере открытый лист на право требовать оный. Впрочем, дорога отсюда до города Александрии довольно безопасна; а сверх того находящиеся от Ставрополя до Екатеринограда казачьи пикеты некоторым образом обеспечивают путешественников»

Пушкин и Раевские проехали Покровское, Бешпагир, Сергеевское, Калиновскую, город Александров. Эти и предыдущие почтовые станции «находятся не в деревнях, а в некотором отдалении от оных. В таких станциях обыкновенно находится по одному дому для станционного смотрителя, а в Области Кавказской станции состоят из 2-х дворов для смотрителя и казаков, содержащих по дороге пикеты и конвоирующих проезжих...».

По словам современника, дорога от Ставрополя до Георгиевска «вообще хороша; но во время дождей делается затруднительной от чернозема, коими сии места изобилуют».

Сильная гроза и дождь заставили путников ночевать в станице Саблинской, что в сорока верстах от Георгиевска. Утром тронулись в дальнейший путь. При подъеме к заштатному городу Александрову показался наконец Бештау. На небосклоне были видны вершины Кавказских гор, покрытые вечными снегами. От Александрова начинались казачьи пикеты. Этот участок дороги до Георгиевска и далее был небезопасен для проезжающих.

И вот конвоем окружен,
Вослед за пушкою степною
В преддверье гор вступает он,—

воспоминал позднее Пушкин свое путешествие. 5 июня к обеду добрались до Георгиевска. Построенный в 1777 году при учреждении Кавказской губернии, город в 1802 году был наименован губернским, с 1822 — уездным и с 1830 —заштатным. Из-за «нездорового климата», по словам современника, областное правление было переведено из Георгиевска в Ставрополь.

Город лежит при реке Подкумок. «Ветхие небольшие домики, соломенные кровли, плетневые заборы и пустота на улицах стараются, кажется, уверить, что это деревня; но проезжий знает, что он в Георгиевске, ищет городских признаков и находит в одной стороне площадь с деревянною церковью и несколько казенных каменных флигелеи, а в другой — цейхгауз, казармы и земляную с глубоким рвом крепость...». Георгиевск был памятен для генерала. Он служил в этих местах в Нижегородском драгунском полку. Здесь в 1795 году родился его старший сын Александр. Теперь со спутниками он искал дорогие его сердцу места, но не нашел и следов прежнего жилища.

Предстояли последние 40 верст до Горячих вод (так до 1830 года назывался Пятигорск). «Путь до горячих источников не представляет собственно никаких затруднений для проезда, случающихся неприятностей со стороны горцев. Путь же до кислых вод от горячих не так удобен по причине тесноты дороги, особенно от Ессентукского поста до переправы через реку Подкумок, ибо идет по отлогости каменного утеса, ограниченного с левой стороны провалом; самая же переправа через быстрый Подкумок очень затруднительна, особенно в случае дождей»

6 июня 1820 года Пушкин и Раевские прибыли на Горячие воды. Достигнут, по словам современника, «предел странствий для ищущих исцелений». «Другой день на водах, милая моя Катенька,—писал Н. Н. Раевский своей дочери 7 июня из Константиногорска.—Здесь дожди, а прежде по три месяца ни одного не бывало». Начинался кавказский период жизни Пушкина, столь плодотворный в его творчестве..

В Горячих водах родных и Пушкина встретил недавно прибывший сюда для лечения старший сын генерала — полковник Ряжского пехотного полка Александр Николаевич Раевский. Он и снял для них дом в Константиногорской крепости, что в трех верстах от Горячих вод.

«С понятием о крепости,— писал современник в 1827 году,— я всегда привык представлять себе бастионы, рвы и проч. Но тут не нашел ничего подобного. Дом начальника кордонных казаков, несколько мазанок, несколько садов и огородов с плетневыми заборами: вот все, что составляет Константиногорскую крепость...»

Описание Горячих вод, Железных вод и Кисловодска тех лет оставили нам Пушкин; Раевский-старший и современники.

«Все селение расположено в 2 улицы,— писал Раевский дочери о Горячих водах,— я приметил до 60 домов, домиков и лачужек, и как сего недостаточно для приезжающих, то нанимают калмыцкие кибитки, палатки и располагаются лагерями, где кому полюбится... Ванны старые, хотя стоят казне довольно дорого, ни вида, ни выгод не имеют, новые же представляют и то, и другое, возможную чистоту и опрятность. Вид из оных наиприятнейший на Бештовую гору, или Пятигорье... Смесь калмыков, черкес, татар, здешних казаков, здешних жителей и приезжих — все это под вечер движется, встречается, расходится, сходится, и все до безделицы с галерей новых ванн глазам вашим открыто». На окраине города стояли казачьи пикеты для защиты от набега горцев.

Отсюда совершались ежедневные переходы к горячим серным источникам, устроенным, по словам Пушкина, в «лачужках, наскоро построенных. Источники, большей частью в первобытном своем виде, били, дымились и стекали с гор по разным направлениям, оставляя по себе белые и красноватые следы. Мы черпали кипучую воду ковшиком из коры или дном разбитой бутылки».

Вместе с Раевским Пушкин побывал в немецкой колонии Каррас (в восьми верстах от Пятигорска, ныне пос. Иноземцево) у подножья горы Бештау, колония в то время состояла из нескольких домов, расположенных по одной улице в полверсты длиною. Они увидели красивую аллею, обсаженную березами (колония основана в 1802 году шотландскими миссионерами с целью распространения протестантской религии среди местного населения). Позднее отзвуки этой темы найдут отражение в пушкинской поэме о Тазите.

«Эти оригинальные поездки,— писал позднее первый биограф Пушкина П. И. Бартенев (со слов М. Н. Раевской),—эта жизнь, вольная, заманчивая и совсем непохожая на прежнюю, эта новость и нечаянность впечатлений, жизнь в кибитках и палатках, разнообразные прогулки, ночи под открытым южным небом, и кругом причудливые картины гор, новые, невиданные племена, аулы, сакли и верблюды, дикая вольность горских черкесов, а в нескольких часах пути упорная, жестокая война с громким именем Ермолова,— все это должно было чрезвычайно как нравиться молодому Пушкину»

3 июля Пушкин и семья Раевских приехали на Железные воды, расположенные у подножья и на склонах Железной горы. Дорога из Горячеводска шла между склонами Машука и Бештау через Каррас. Путники поселились в «калмыцких кибитках... в лагере, как цыгане, на половине высокой горы». Железноводска-города еще не было. «Первое основание Железноводска было положено в 1824 году построением от правительства деревянного дома для посетителей». Несколько позже современник писал: «Железноводск, в 15 верстах к западу от Пятигорска, заключает несколько домов, устроенных от правительства, равно и частными лицами для доставления удобства посетителям близ находящихся железных, или Константиновских вод. Местоположение оного замкнуто со всех сторон величественным лесом и горами, доставляет прохладу воздуху и способствует к благорастворенности оного». «Железные воды делают чудеса во всяком роде расслабления»,— писал Н. Н. Раевский дочери. Около трех недель Пушкин и Раевские провели на Железных водах и 26 июля переехали в Кисловодск. Дорога шла правым берегом Подкумка по пустынным местам разоренных горских аулов. Кисловодск тех времен — «небольшое селение, при коем находится пятиугольная крепость с пятью бастионами и двумя равелинами. Построена в 1803 году для удобства и защиты приезжающих пользоваться кислыми водами (нарзаном), столь славными своими целительными свойствами и издревле носящими название богатырской воды.

Кисловодск расположен в 35 верстах к югу от Горячеводска на небольшой равнине, орошенной двумя небольшими речками (Ольховка и Березовка.— Л. Ч.) и замкнутой со всех сторон горами и холмами различной высоты и образования... Приятное положение равнины, возвышенность мест, ясное небо, чистый воздух придают особую прелесть пребыванию посетителей богатырской воды».

Пребывание Пушкина на Горячих, Железных и Кислых водах соответствовало лечебной практике того времени. Независимо от вида болезни больные начинали лечение серными ваннами на Горячих водах продолжали принимать железные ванны на Железных водах и завершали лечение нарзанными ваннами в Кисловодске. По свежим наблюдениям и впечатлениям от живописной кавказской природы Пушкин писал на Кислых водах в эпилоге к «Руслану и Людмиле»:

Забытый светом и молвою,
Далече от брегов Невы,
Теперь я вижу пред собою
Кавказа гордые главы.
Над их вершинами крутыми,
На скате каменных стремнин,
Питаюсь чувствами немыми
И чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой;
Душа, как прежде, каждый час
Полна томительною думой —
Но огнь поэзии погас.
Ищу напрасно впечатлений:
Она прошла, пора стихов...

«Но огнь поэзии» угас ненадолго. В душе поэта зрели новые замыслы, и «Кавказский пленник» — один из них.

В семье Раевских Пушкин провел на Кавказе «счастливейшие минуты жизни». Генерала он любил за «ясный ум, с простой, прекрасной душою». С его младшим сыном, Николаем, поэта связывала давняя друж6а. Н. Раевскому он посвятил поэму «Кавказский пленник».

Прими с улыбкою, мой друг,
Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
И вдохновенный свой досуг...
Мы в жизни розно шли: в объятиях покоя
Едва, едва расцвел и вслед отца-героя
В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,
Младенец избранный, ты гордо полетел.
Отечество тебя ласкало с умиленьем,
Как жертву милую, как верный свет надежд.
Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем;
Я жертва клеветы и мстительных невежд;
Но сердца укрепив свободой и терпеньем,
Я ждал беспечно лучших дней;
И счастие моих друзей
Мне было сладким утешеньем.

Заметный след в душе поэта оставил и новый его знакомый Александр Николаевич Раевский. В его лице Пушкин нашел интересного собеседника и позднее вспоминал, что сиживал с ним на берегах Подкумка, «прислушиваясь к мелодии вод». Дочери генерала— пятнадцати- и четырнадцатилетние Мария и Софья также привлекали внимание поэта «образованием, любезностью и изяществом». «Все его дочери—прелесть»,— признавался Пушкин в письме к брату Льву.

На водах состоялось знакомство и встречи Пушкина с литераторами Г. В. Гераковым и Г. П. Ржевским, полковником, впоследствии военным писателем А. Н. Мариным, поручиком С. И. Мещерским и другими. И все это «сердцу возвратило мир».

Эти встречи воодушевляли опального поэта, хотя еще свежи были раны, нанесенные самодержавием, удалившим его от активной политической борьбы и от друзей — будущих декабристов. Неспокойно было в это время на Северном Кавказе. Царская Россия угнетала горские народы, не останавливаясь ни перед какими жестокостями. Отстаивая свое право на независимость, черкесы совершали смелые набеги на пограничные станицы и дороги... В эпилоге к «Кавказскому пленнику» Пушкин писал:

О Котляревский, бич Кавказа!
Куда ни мчался ты грозой —
Твой ход, как черная зараза,
Губил, ничтожил племена...

Эти слова о П. С. Котляревском (1782—1852) генерале, участнике Кавказских войн, покорителе народов Северного Кавказа и Закавказья.

А в сентябрьском письме 1820 года из Кишинева поэт писал брату: «Кавказский край, знойная граница Азии, любопытен во всех отношениях. Ермолов наполнил его своим именем и благотворным гением. Дикие черкесы напуганы; древняя дерзость их исчезает. Дороги становятся час от часу безопаснее, многочисленные конвои —излишними... Видел я берега Кубани и сторожевые станицы —любовался нашими казаками. Вечно верхом; вечно готовы драться; в вечной предосторожности! Ехал в виду неприязненных полей свободных, горских народов. Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка с зажженным фитилем. Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа — они готовы напасть на известного русского генерала. И там, где бедный офицер безопасно скачет на перекладных, там высокопревосходительный легко может попасться на аркан какого-нибудь чеченца. Ты понимаешь, как эта тень опасности нравится мечтательному воображению. Когда-нибудь прочту тебе мои замечания на черноморских и донских казаков...».

Пушкин осуждал колонизаторскую политику царизма против горских народов и высказал это в черновой строфе стихотворения «Кавказ» (1829):

Так буйную вольность законы теснят,
Так дикое племя под властью тоскует,
Так ныне безмолвный Кавказ негодует,
Так чуждые силы его тяготят...

5 или 6 августа Пушкин и Раевские вернулись на Горячие воды и далее направились в Крым, где их ждали жена генерала и его дочери Екатерина и Елена. Впереди — Ставрополь и те же почтовые станции, которые путешественники проехали в июне.

В Ставрополе, отстоящем от Горячих вод на 200 верст, по-видимому, они ночевали (7 или 8 августа). На следующий день отправились в дальнейший путь. Свернули На запад и по губернской почтовой дороге проследовали Владимирский редут, почтовую станцию при речке Безымянной, Прочный Окоп и далее по линии станиц так называемого правого фланга — правому берегу Кубани (левым берегом еще владели черкесы), через Царицынский редут, Темиж-бек и 9 августа прибыли в Кавказскую крепость, проделав около 120 верст. Здесь они обедали и остались ночевать у коменданта крепости.

До конечной станции— Тамани (Фанагории) оставались станции Казанский, Тифлисский и Ладожский редуты, Усть-Лабинская крепость, Екатеринодар (ныне Краснодар), Ровское, Мышастовка, Каракубань, Копыл, Калаузы, Курки, Темрюк, Пересыпь и Сенная, что составляло около 360 верст —то есть двое суток пути. По-видимому, путешественники остановились на ночлег в Екатеринодаре — столице черноморских казаков, где находилась и войсковая канцелярия. По свидетельству современника, это «город обширный, но худо выстроен и в нем не более 3000 обоего пола жителей». На следующий день 12 августа вечером они добрались до Тамани — заштатного города Кубанской области. Предстоял непродолжительный путь через Керченский пролив в Крым. Однако из-за непогоды плыть было нельзя, и путешественники задержались в Тамани.

Три дня они прожили в этой небольшой казачьей станице с кривыми улицами и небольшими домиками, крытыми тростником. Здесь в местной церкви Покрова Пушкин мог ознакомиться с древним памятником, так называемым Тмутараканским камнем— мраморной плитой с высеченной на ней древнерусской надписью 1068 года: «В лето 6576 индикта 6 Глеб князь мерил море по леду от Тмутаракана до Корчева (Керчи.— Л. Ч.) 14000 сажен» (ныне памятник находится в Государственном Эрмитаже). Знакомство Пушкина с летописью Тамани возбудило у него желание создать эпическую поэму о князе Мстиславе Владимировиче Храбром (умер в 1036 году), при котором столицей княжества был город Тмутаракань, нынешняя Тамань. К сожалению, замысел поэта не был осуществлен.

15 августа Пушкин и Раевские выехали морем в Крым. Северный Кавказ был уже позади... Позднее в черновиках «Путешествия Онелина» Пушкин отправит своего героя той же дорогой, по которой ехал сам:

Простите, снежных гор вершины,
И вы, кубанские равнины;
Он едет к берегам иным,
Он прибыл из Тамани в Крым...

Прошло девять лет... Отгремели залпы на Сенатской площади в Петербурге. Восстание 14 декабря 1825 года было жестоко подавлено. Вожди декабристов были казнены, и 120 человек, как писал А. И. Герцен,— «друзья этих людей, цвет всего, что было образованного, истинно благородного в России, отправились закованные на каторгу». Для великого русского поэта они были, как он сам писал, «братьями, друзьями, товарищами» и прежде всего единомышленниками.

Вторая поездка Пушкина на Кавказ летом 1829 года соответствовала творческим замыслам поэта — завершить роман «Евгений Онегин» главой о декабристах с яркой панорамой освободительного движения первой четверти XIX века. Встреча с разжалованными декабристами — свидетелями событий того времени — входила в его планы (сосланных на Кавказ в 1822—1829 годах было около 40 человек и среди них И. Г. Бурцов, А. А. Бестужев, А. С. Гангеблов, П. П. Коновницын, М. И. Пущин, Н. Н. Семичев, В. Д. Сухорукое и др.).

Гнетущая атмосфера жизни петербургского общества и неприятности личного порядка (неудачное сватовство к Н. Н. Гончаровой) ускорили его отъезд на Кавказ. В письме к П. А. Вяземскому в январе 1829 года поэт с горечью отмечал: «Веселятся до упаду и в стойку, т. е. на раутах, которые здесь входят в большую моду. Давно бы нам догадаться: мы сотворены для раутов, ибо в них не нужно ни ума, ни веселости, ни общего разговора, ни политики, ни литературы».

Самовольно, без разрешения властей поэт решился ехать на Северный Кавказ и далее в Закавказье. Николай I напоминал Бенкендорфу: «Он забыл, что обязан пре- дупреждать меня обо всем, что делает, по крайней мере, касательно своих путешествий». 4 марта 1829 года Пушкин взял подорожную в канцелярии петербургского военного губернатора. Приводим ее содержание:

«Почтовым местам и станционным смотрителям от Санкт-Петербурга до Тифлиса и обратно. Г. чиновнику 10 класса Александру Сергеевичу Пушкину, едущему от Санкт-Петербурга до Тифлиса и обратно, предписываю почтовым местам и станционным смотрителям давать означенное в подорожной число почтовых лошадей без задержания и к проезду всякое оказывать пособие».

9 марта Пушкин покинул Петербург и через Москву выехал на Кавказ. Во время путешествия он вел путевые записки, опубликованные в 1836 году под названием «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года». Дополнительные сведения содержатся в письмах поэта и отражаются в его художественных произведениях, а также в воспоминаниях современников.

В начале мая 1829 года, направляясь на Кавказ, Пушкин поехал на Калугу, Белев и Орел, а не на Воронеж и нарочно сделал 200 лишних верст, чтобы встретиться в Орле с А. П. Ермоловым. Первые же строки «Путешествия в Арзрум» поэт посвятил этой встрече с опальным генералом. Говорили о сомнительных заслугах Паскевича, о засилии немцев в русской армии. От Ермолова Пушкин мог многое узнать о крае и народах, его заселяющих.

«До Ельца дороги ужасны,— писал далее Пушкин.— Несколько раз коляска моя вязла в грязи, достойной грязи одесской. Мне случалось в сутки проехать не более пятидесяти верст. Наконец увидел я воронежские степи и свободно покатился по зеленой равнине». В Новочеркасске к Пушкину присоединился опальный декабрист В. А. Мусин-Пушкин. Они договорились путешествовать вместе.

Подъезжали к почтовой станции Кагаль-ницкая. Это было за Доном, откуда, по словам И. Т. Радожицкого, «дорога идет 116 верст до границы Кавказской губернии по калмыцкой земле». На картах того времени эти места назывались степью кочующих калмыков. Взоры поэта привлекли богатая растительность степи и птицы, «неведомые в наших лесах...

Калмыки располагаются около станционных хат. У кибиток их пасутся уродливые, косматые кони, знакомые вам по прекрасным рисункам Орловского». Посещение одной из кибиток и разговор с юной калмычкой, «степной Цирцеей», вдохновили поэта на создание прекраснoго стихотворения:

Прощай, любезная калмычка!
Чуть-чуть, назло моих затей,
Меня похвальная привычка
Не увлекла среди степей
Вслед за кибиткою твоей.
Твои глаза, конечно, узки,
И плосок нос, и лоб широк,
Ты не лепечешь по-французски,
Ты шелком не сжимаешь ног...
Пока коней мне запрягали,
Мне ум и сердце занимали
Твой взор и дикая краса.
Друзья! не все ль одно и то же:
Забыться праздною душой
В блестящей зале, в модной ложе,
Или в кибитке кочевой?

Под стихотворением помета: «22 мая 1829».

14 мая Пушкин был в Ставрополе. Прежние впечатления от Кавказа еще оставались свежими в памяти поэта. «В Ставрополе увидел я на краю неба облака, поразившие мне взоры ровно за девять лет. Они были все те же, все на том же месте. Это — снежные вершины Кавказской цепи». Ставрополь мало изменился за прошедшие девять лет.

Расскажем о Ставрополе пушкинского времени словами современника. «Главный город Ставрополь — местопребывание начальника области и областного правления, при маленькой речке Ташле, впадающей в Егорлык. Расположен на двух возвышенностях. С 1822 года — областной... Лучшие строения в городе исключительно находятся на главной улице, простирающейся от Московского въезда до Тифлисской заставы. Улица сия вымощена, довольно широкая и с обеих сторон оной тянутся двух и трехэтажные дома новейшей архитектуры, но большей частью деревянные. Хотя есть и каменные, но число их еще незначительно... Всех домов в Ставрополе, как казенных, так и партикулярных... вообще 780»

В Георгиевске Пушкин сворачивает с прямого пути на Владикавказ для заезда на один день в тогдашние Горячие воды. «Здесь я нашел большую перемену»,—читаем мы в «Путешествии в Арзрум». За прошедшие девять лет эти места преобразились. Исчезли неблагоустроенные ванны в наскоро построенных «лачужках», изменилось и многое другое. «Нынче выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведен по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость... Признаюсь: Кавказские воды представляют ныне более удобностей; но мне было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался».

В период между двумя поездками Пушкина на Кавказ Горячие воды и прилегающие районы весьма изменились. Город стал застраиваться домами, были перестроены старые здания. Архитекторами братьями Бернардацци были возведены главнейшие и лучшие ванны и другие казенные здания. «Великолепные ванны» — это бывшие Николаевские (ныне Лермонтовские), выстроенные в 1826—1831 годах, казенные дома — ресторация, дом для неимущих офицеров и дом генерала Орлова.

По словам современника, «каменная ресторация при начале главной улицы, красивой наружности, состоит из трех этажей: в нижнем кухни и кладовые, в среднем два отделения для мужчин и женщин и общая зала с хорами для музыки, верхний этаж назначен для найма; при оной находится три флигеля, в которых есть также квартиры для отдачи внаем. Помещения в сей ресторации удобны, опрятны и отделаны со вкусом...». Здание ресторации было разрушено в годы Великой Отечественной войны и ныне восстановлено. В нем находится Всесоюзный научно-исследовательский институт курортологии и физиотерапии.

Пятигорский бульвар — одно из лучших украшений современного города — был устроен в 1827—1828 годах. «Не верится глазам,— писал современник,— чтобы в такой глуши можно было найти и бульвар, липами обсаженный, гладко укатанный и чистым песком усыпанный, и на нем почти такое многолюдство, как на Невском проспекте».

От пушкинского времени сохранились в Пятигорске каменная лестница на вершину Горячей горы, сооруженная в 1813—1814 годах (расположена за Лермонтовскими ваннами), а в Кисловодске — остатки крепости: угловая башня, ворота, стена с бойницами (теперь здесь находится санаторий «Крепость»).

И дорога, по которой ехал Пушкин из Георгиевска на Горячие воды, подверглась изменениям. «Прежняя дорога шла вдоль восточной, северной и северо-западной подошвы Машука, следовательно, огибала гору почти с трех сторон; нынешняя дорога (перестроенная в 1823—1824 годах.— Л. Ч.) идет вдоль южного ската Горячей горы и непосредственно приводит к Кабардинской слободке».

«С грустью оставил я воды и отправился обратно в Георгиевск. Скоро настала ночь. Чистое небо усеялось миллионами звезд. Я ехал берегом Подкумка...» До Екатеринограда около восьмидесяти верст, через станицы линейных казаков. Начинались возвышенности, «составляющие первые покатости северных предгорий Кавказа».

Произошла и еще одна перемена на Кавказских Минеральных Водах, не отмеченная Пушкиным. За прошедшие девять лет автор «Руслана и Людмилы», «Кавказского пленника», «Бориса Годунова», многих глав «Онегина» стал широко известным поэтом, и, по свидетельству Н. Нефедьева (1827 год), на Пятигорье «гремит теперь поэзия и вторится имя Пушкина».

Память о посещении Пушкиным Кавказских Минеральных Вод увековечена в Пятигорске установкой ему в 1982 году памятника (бюста) работы скульптора М. К. Аникушина.

17 мая Пушкин прибыл в Екатериноград (ныне станица Екатериноградская КБ АССР). От Екатеринограда начиналась тогда Военно-Грузинская дорога: «Екатериноград есть древнейшее поселение русских на Линии... При въезде в станицу видны основания крепости, начатой (в 1777 году.— Л. Ч.), но не оконченной; из примечательных зданий в станице находятся военный госпиталь и церковь. Екатериноград стоит при быстрой р. Малке, впадающей в Терек...» Он был с 1786 года губернским городом; в 1822 году его упразднили, и стал он мало примечательной казачьей станицей. До наших дней сохранились кирпичные триумфальные ворота, на которых до 1847 года была надпись: «Дорога в Грузию». Дом, в котором поэт останавливался, ныне восстанавливается.

На следующий день, 18 мая, поэт отправился в дальнейший путь до Владикавказа и Ларса, где оканчивались границы Северного Кавказа. Об этом расскажем словами Пушкина из «Путешествия в Арзрум»: «С Екатеринограда начинается военная Грузинская дорога; почтовый тракт прекращается. Нанимают лошадей до Владикавказа. Дается конвой казачий и пехотный и одна пушка. Почта отправляется два раза в неделю, и приезжие к ней присоединяются: это называется оказией. Мы дожидались недолго. Почта пришла на другой день, и на третье утро в девять часов мы были готовы отправиться в путь... Потянулись коляски, брички, кибитки солдаток, переезжающих из одной крепости в другую... Дорога довольно однообразная, равнина, по сторонам холмы. На краю неба вершины Кавказа, каждый день являющиеся выше и выше. Крепости, достаточные для здешнего края, со рвом, который каждый из нас перепрыгнул бы в старину не разбегаясь, с заржавленными пушками, не стрелявшими со времен Гудовича...»

Дорога идет через земли независимых горцев, почему приняты меры предосторожности: все путешественники собираются вместе и следуют под прикрытием военного конвоя и орудия в 4 дни, останавливаясь для ночлега в нарочно для сего построенных крепостях: Пришибе, Урухе и Ардоне»

Пришиб представлял из себя «маленький квадратный четвероугольник с глубоким рвом и валом, среди которого вырыты в земле казармы, а по углам из амбразур выглядывают орудия... Построено солдатами несколько домиков и небольшая квартира для проезжающих. Подобными Пришибу были Уруховское и Ардонское укрепления, получившие свое название от протекающих там речек. По дороге надо было проезжать множество горных потоков, которые «тихи и скромны в обыкновенное время, но страшны и свирепы во время дождей и весеннего таяния снегов».

Вскоре перед взором путников предстала «гигантская линия вечно-снежного Кавказа... Какая поразительная великолепная картина сей массы величайших в природе гор, перепоясанной облаками!».

Недалеко от поста Уруховского Пушкин посетил развалины аула Татартуба на левом берегу Терека, напротив осетинского селения Эльхотово. «Справа сиял снежный Кавказ; впереди возвышалась огромная лесистая гора; за нею находилась крепость. Кругом ее видны следы разоренного аула, называвшегося Татартубом и бывшего некогда главным в Большой Кабарде. Легкий одинокий минарет свидетельствует о бытии исчезнувшего селения. Он стройно возвышается между грудами камней, на берегу иссохшего потока. Внутренняя лестница еще не обрушилась. Я взобрался по ней на площадку, с которой уже не раздается голос муллы».

Древнее магометанское городище Татартуб (в переводе татарский холм), принадлежащее к выдающимся памятникам Северного Кавказа, некогда играло большую роль в экономике горских народов. Городище считалось у горцев святыней. Здесь «совершались между кабардинцами все клятвы и договоры для вящей оных прочности». Тот, кто укрывался в Татартубе, был неприкосновенен. И Пушкин, знакомый с бытом и нравами горцев, писал об этом в своей неоконченной поэме «Тазит».

Старинный минарет, описанный Пушкиным в «Путешествии в Арзрум», существует и в наши дни. Сохранилась кирпичная цилиндрической формы башня с внутренней винтовой лестницей в 69 ступенек, ведущей до самого верха памятника, высота которого составляет около двадцати метров.

При Пушкине здесь были также развалины двух христианских церквей и остатки большого кладбища. Ныне ведутся работы по реставрации этого памятника старины.

Путешествие Пушкина по горским землям дало ему возможность ознакомиться с «покоренными народами» и высказать свой взгляд на эту проблему. «Черкесы нас ненавидят,— писал он в «Путешествии в Арзрум».— Аулы их разорены, целые племена уничтожены. Они час от часу далее углубляются в горы и оттуда направляют свои набеги. Дружба мирных черкесов ненадежна; они всегда готовы помочь буйным своим единоплеменникам. Дух дикого их рыцарства заметно упал...

Что делать с таковым народом? Должно, однако ж, надеяться, что приобретение восточного края Черного моря, отрезав черкесов от торговли с Турцией, принудит их с нами сблизиться...»

Поэт придерживался точки зрения, что распространение христианства и просвещения приобщит порабощенные народы к европейской, более цивилизованной культуре. Он разделял мысли близкого к декабристам адмирала Н. С. Мордвинова о том, что «Азия юная, необразованная, теснее может соединиться с Россиею: и все, что изящное в превосходстве просвещения и труде заключается, послужит к увеличению могущества России над сею пространнейшей и важнейшей частью света...» Того же мнения придерживался и Грибоедов.

21 мая Пушкин прибыл «с оказией» во Владикавказ (ныне Орджоникидзе—столица Северо-Осетинской АССР) и оставался в нем двое суток. «Мы достигли Владикавказа, прежнего Капкая, преддверия гор»— писал он. Город основан в 1784 году на месте небольшого осетинского аула для охраны Военно-Грузинской дороги.

Пушкин не оставил описания Владикавказа. По словам одного из современников поэта, «ров и земляной вал составляют здесь цитадель. Внутри ее помещаются каменные казармы, церковь, дом коменданта и много других деревянных казенных зданий: в том числе дома для проезжающих и для аманатов. Местоположение Владикавказа весьма приятное. В форштадте дома офицеров и солдат окружены цветущими палисадниками. В самой крепости есть небольшой садик и липовая аллея, заменяющая бульвар...» Из старых зданий до наших дней сохранилась осетинская церковь, построенная в 1823 году. Сейчас в ней размещается филиал художественного музея.

В окрестностях Владикавказа поэт посетил осетинский аул, где наблюдал национальный обряд похорон. По разысканиям местного краеведа Г. И. Кусова, «это —поселение, примыкающее к крепости с юга, так называемый Осетинский форштадт, или Владикавказский аул. Оно до сих пор осталось в тех же примерно границах на территории, которую мы в обиходе называем Осетинской слободкой».

Позднее Пушкин описал сцену похорон в поэме «Тазит». «Около сакли толпился народ. На дворе стояла арба, запряженная двумя волами. Родственники и друзья умершего съезжались во всех сторон и с громким плачем шли в саклю, ударяя себя кулаками в лоб. Женщины стояли мирно... Один из гостей взял ружье покойного, сдул с полки порох и положил его подле тела. Волы тронулись».

С глубокой симпатией говорит Пушкин об осетинах: «Осетинцы самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе; женщины их прекрасны и, как слышно, очень благосклонны к путешественникам...» С сожалением он смотрел на «черкесских аманатов, резвых и красивых мальчиков», одетых в лохмотья, полунагих и «в отвратительной нечистоте». Вероятно, что, выпущенные на волю, они «не жалеют о своем пребывании во Владикавказе». Аманатами назывались здесь дети из владетельных горских семей, которые воспитывались в русских укреплениях. Предполагалось, что воспитанные в «русском духе — они будут содействовать мирному сближению горцев с русскими». Здесь же, во Владикавказе, ознакомившись с критикой Надеждина «Полтавы», Пушкин набрасывает полторы октавы «Пока меня без милости бранят...»— предполагаемое начало поэмы «Домик в Коломне».

23 мая Пушкин со своими спутниками с «оказией» выехал по Военно-Грузинской дороге и остановился для ночлега в Ларсе. «От Владикавказа,— по словам поэта-партизана Дениса Давыдова,— до въезда в ущелье, из коего вытекает Терек, всего верст 7; местоположение так же плоско, как то, которое мы проехали, но проехав 7 верст, вдруг погружаешься в горы, и по мере езды вперед ущелья становятся теснее и теснее. Наконец в Ларсе, в 25 верстах от Владикавказа, верхи гор по обеим сторонам дороги кажутся готовыми упасть на голову. Воздух от возвышенности местоположения гораздо холоднее. В Ларсе порядочный домик для проезжающих...». При подошве высокой горы расположено несколько землянок и сложенных из камня хижин, в которых размещаются солдаты.

Здесь Пушкин нашел измаранный список «Кавказского пленника». «Признаюсь, перечел его с большим удовольствием. Все это слабо, молодо, не полно, но многое угадано и выражено верно»,— замечает он.

На другой день поутру отправились далее, и в семи верстах от Ларса взгляду поэта явилась изумительная картина Дарьяльского ущелья, напоминавшая ему «Похищение Ганимеда», картину Рембрандта. Пушкин находился у порога Грузии. Оканчивалось его двухнедельное путешествие по Северному Кавказу. Позади около 850 верст утомительного и неспокойного пути.

На границах с Турцией шла в это время война за освобождение народов Закавказья от турецкого ига, закончившаяся победой России. Присоединение Кавказа к России было прогрессивным актом, положившим конец многовековому страданию народов Кавказа. Великий русский поэт это отчетливо понимал, и, по словам Белинского, «муза Пушкина как бы освятила давно уже на деле существовавшее родство России с этим краем».

По Военно-Грузинской дороге Пушкин проследовал далее в Тифлис и действующую армию. Здесь служили друзья его юности Н. Н. Раевский-младший и В. Д. Вольховский, брат Л. С. Пушкин, декабристы И. Г. Бурцов, В. Д. Сухоруков, 3. Г. Чернышев, М. И. Пущин, Н. Н. Семичев, А. С. Гангеблов и др. Большинство из них были разжалованы в рядовые и только кровью могли облегчить свою участь. Встреча с ними входила в намерения поэта, а может быть, была и главной целью его поездки — в десятой главе «Евгения Онегина» показать гибнущего героя в одних рядах с разжалованными декабристами на Кавказе.

Действующую армию Пушкин покинул в двадцатых числах июля 1829 года и 1 августа был уже в Тифлисе. Корреспондент «Северной пчелы» сообщал 10 августа из Владикавказа: «Сего числа был здесь проездом А. С. Пушкин. Он приехал к нам из Арзрума и на другой день отправился далее с намерением побывать на Кавказских Минеральных Водах».

Декабрист М. И. Пущин сохранил нам любопытные воспоминания об этом путешествии: «Во Владикавказе пришлось мне -ожидать несколько дней оказии. Накануне того дня, как я должен был выехать вместе с отрядом при орудии, назначенном конвоировать собравшихся со мной путешественников и обозы, неожиданно прибегает ко мне Пушкин, объявляя, что он меня догонял, чтобы вместе ехать на воды. Понятно, как я обрадовался такому товарищу...Все прекрасно обошлось во время нашего следования от Владикавказа до Екатеринограда и оттуда до Горячеводска, или Пятигорска. Ехали мы втроем в коляске; иногда Пушкин садился на казачью лошадь и ускакивал от отряда, отыскивая приключений или встречи с горцами, встретив которых, намеревался, ускакивая от них, навести их на наш конвой и орудие; но ни приключений, ни горцев во всю дорогу он не нашел»

Около 15 августа путешественники достигли Горячеводска. Пушкин пробыл здесь более недели и около 20 августа посетил Кисловодск.

Сохранилась выписка из «Журнала принимаемым ежедневно гг. посетителями ваннам, подогреваемым из кислой минеральной воды в продолжение курса 1829 года». За период с 21 августа по 6 сентября Пушкин принял 19 ванн, за которые уплачено 19 рублей. В начале и в конце поэт принимал по одной подогретой ванне в день, а в середине курса лечения в течение пяти дней (с одним перерывом) принимал по две.

25 августа М. И. Пущин писал из Кисловодска своему брату декабристу И. И. Пущину в Сибирь: «Лицейский твой товарищ Пушкин, который с пикою в руках следил турок перед Арзерумом, по взятии оного возвратился оттуда и приехал ко мне на воды,— мы вместе пьем по нескольку стаканов кислой воды и по две ванны принимаем—разумеется, часто о тебе вспоминаем».

Н. А. Нефедьев, современник Пушкина, в своей книге «Записки во время поездки из Астрахани на Кавказ и в Грузию в 1827 году», то есть незадолго до второго приезда поэта в Кисловодск, сохранил нам описание Кисловодска того времени. «Долина сия (где заключаются кислые воды) необширна и превращается в прекрасный сад. По всему пространству ее рассажены деревья и цветы (безлесная долина реки Ольховки стала с осени 1823 года обсаживаться всевозможными деревьями, положившими начало современному парку.— Л. Ч.), расчищены и усыпаны песком дорожки, и через протекающую посредине речку устроены красивые мостики... В близком расстоянии от источника, в особых зданиях, помещены ванны, куда проведена вода посредством подземных труб... Напротив источника, на каменном утесе, в коем сделан грот, возвышается дом благородного собрания, могущий бы служить украшением лучшего из городов...» Для приезжающих «находятся при самых водах не более осьми домов, из которых наилучшие и удобнейшие принадлежат г. Реброву».

В Кисловодске сохранился двухэтажный дом с длинными деревянными галереями (по улице Коминтерна, 5), где, по свидетельству М. И. Пущина, останавливался Пушкин. Дом этот принадлежал историку и помещику А. Ф. Реброву; впоследствии он подвергся значительным переделкам. М. Ю. Лермонтов увековечил этот дом в повести «Княжна Мери».

Обедал Пушкин в ресторации — деревянном здании, украшенном колоннадой и широкой лестницей. По свидетельству современника, «ресторация вмещает в себе мужскую и женскую половины, разделенные между собою большою залою с буфетом. Комнаты ресторации снабжены приличною мебелью». Внешний вид здания изображен на акварели архитектора А. Тона, в его серии «Виды Пятигорска и Кисловодска, 1833 год» (хранится в Государственном Русском музее). За ветхостью здание было разобрано, и на его месте в 1948 году сооружена Лермонтовская площадка с бюстом поэта.

8 сентября 1829 года Пушкин заявил «в комендантском управлении при Горячих минеральных водах» свою подорожную и в тот же день выехал в Россию. До Георгиевска было предписано давать ему «в конвой по два конно-вооруженных казака без малейшего задержания». Пушкин возвращался по знакомой дороге через Ставрополь и Новочеркасск, где 13 сентября остановился на один-два дня. Отсюда он писал М. И. Пущину о своих дорожных впечатлениях.

В действующей армии поэт «был среди донцов» — казачьих частей, приданных Нижегородскому драгунскому полку Н. Н. Раевского. В сопровождении донцов, отслуживших свой срок и возвращавшихся на Дон, Пушкин ехал в Россию. При виде тихого Дона родились строки:

Блеща средь полей широких,
Вот он льется!..
Здравствуй, Дон!
От сынов твоих далеких
Я привез тебе поклон.
Как прославленного брата,
Реки знают тихий Дон;
От Аракса и Эвфрата
Я привез тебе поклон...

Около 20 сентября Пушкин был уже в Москве. Со времени первой поездки и до конца своих дней Пушкина влекло к Кавказу.