Библиотека

В дорогу «на долгих»

Дальняя дорога... Именно с ней связаны у Лермонтова первые впечатления о поездках на Кавказ. Тому, кто сегодня из самых отдаленных уголков страны за несколько часов прилетает на воздушном лайнере в аэропорт Минеральные Воды, трудно представить, какие дорожные впечатления испытывали современники Лермонтова, приезжавшие в этот край, преодолев на лошадях — в экипаже или коляске — сотни и тысячи верст. Время коренным образом изменило наши представления о дорогах и расстояниях.

Кавказ! далекая страна!
Жилище вольности простой!..

Таким представлялся Кавказ юному Лермонтову. Совсем не таким уж далеким покажется этот край нашему современнику, спускающемуся по трапу самолета на кавказскую землю. В дальних дорогах, «то на перекладной; то верхом», чаще всего «по казенной надобности» Лермонтов провел не дни, а многие месяцы своей жизни. Сколько дум, поэтических замыслов зародилось и волновало поэта в эти долгие-долгие дни путешествий!

В дорогах познавал он многотрудную жизнь людей, величественную и грустную красоту своей необъятной родины,

Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям.

С дорогами связана значительная часть жизненных впечатлений поэта:

Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень.

Вот почему лучше всего с дороги начать знакомство с пребыванием Лермонтова на Кавказе. Обстоятельства жизни поэта, его творческие замыслы, история создания многих произведений будут намного ясней, когда мы хотя бы мысленно, пользуясь старыми описаниями, воспоминаниями, пройдем по тем дорогам, по которым много раз приходилось Лермонтову ездить в этот край.

Можно себе представить, что творилось в доме бабушки Лермонтова Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, когда она решилась везти своего единственного внука на Кавказ. Все — и в господском доме, и в людской, и на конюшне, — жили в эти дни мыслями только о предстоящей поездке, о подготовке к ней.

Не только для Арсеньевой — для всех, кто в те времена отваживался ехать на Кавказ, это было событием исключительным. Подготовка к нему была связана с особыми тревогами и заботами.

******

Можно было, например, ехать «на перекладных» или «на почтовых», то есть на казенных лошадях, менявшихся на определенных почтовых станциях. Если ехавший нанимал необходимое количество лошадей и на них ехал до конца пути, далекого или близкого, это означало ехать «на долгих». Когда ямщик в дорогу нанимался по договорной, вольной цене, говорили, что едут «на вольных».

Позднее, в годы странствий, «по казенной надобности», Лермонтову приходилось ездить, в основном, на перекладных, предъявляя на почтовых станциях подорожную, в которой указывалось, сколько и каких (почтовых или курьерских) лошадей положено ему давать.

Но это было потом. А в детские годы бабушка возила его «на долгих», используя при этом не наемных, а собственных лошадей. Господский экипаж сопровождался обычно целым обозом, составленным из колясок, повозок с имуществом, кухни.

«Он был с детства очень слаб здоровьем, — писал в своих воспоминаниях о Лермонтове его троюродный брат и друг Аким Павлович Шан-Гирей, — почему бабушка возила его раза три на Кавказ к минеральным водам».

Трудно было снарядить такой обоз в далекую дорогу. Еще труднее было решиться на поездку. Только самозабвенная любовь Е. А. Арсеньевои к единственному внуку, опасения за его здоровье заставляли ее брать на себя такую по тому времени смелую и рискованную заботу. Незабываемой и впечатляющей была для Лермонтова в детские годы поездка на Кавказ в 1825 году.

Ради внука Арсеньева везла на воды доктора, учителей, слуг. Журнал «Отечественные записки» за 1825 год сохранил для нас любопытнейшее свидетельство. В напечатанном в нем «Списке посетителей и посетительниц Кавказских вод» значится: «Арсеньева Елизавета Алексеевна, вдова порутчица из Пензы; при ней внук Михайло Лермантов, родственник ее Михайло Пожогин, доктор Ансельм Левиз, учитель Иван Капа, гувернерка Христина Ремер».

В этом списке не названа прислуга. А ее было у отправившейся на Кавказ Арсеньевои, несомненно, немало, как и у других богатых посетителей вод. Подготовить к поездке такое большое количество людей было, конечно же, нелегко. Десятилетний Миша Лермонтов с интересом наблюдал за этими бесконечными хлопотами и сборами, нетерпеливо ожидая увлекательного путешествия.

Но вот все сборы закончены, и в один из первых майских дней, когда дороги после весенней распутицы уже просохли и разлившиеся реки вошли в берега, вереница экипажей и повозок выехала из ворот Тарханской усадьбы Арсеньевой и направилась в дальний путь.

Путешествие по степным дорогам соседних Воронежской или Саратовской губерний хотя и было интересным, но никаких особых впечатлений не вызывало. То, что проплывало перед взором, мало чем отличалось от привычных пензенских картин.

Необычное начиналось с земель войска Донского. У Аксайской станицы, на знаменитой переправе через Дон, сходились разные дороги, ведущие на Кавказ. Незабываемое впечатление оставалось у тех, кто впервые видел переправу обозов и экипажей на огромных лодках. Около пяти верст тянули их бурлаки «бичевой» вдоль берега широкой реки, прежде чем переправить в удобном месте на другой берег.

Здесь впервые встречались необычные люди, невиданная одежда, удивительные разговоры. Обращали на себя внимание чумаки, шествующие рядом с возами, запряженными волами и груженными солью и рыбой. После многолюдной и шумной переправы снова потянулись несколько унылые и однообразные версты по степной земле донских казаков.

А вот и Средний Егорлык. Это граница Кавказской области. И хотя здесь еще нет никаких особых признаков настоящего Кавказа, о котором все думали и встречи с которым ждали, тем не менее расположенный в этом селении в трех деревянных домиках карантин для окуривания уезжающих с Кавказа свидетельствовал о приближении чего-то особенного, необычного.

Это впечатление усиливалось по мере приближения к Ставрополю. В селении Московском, что в 30 верстах от Ставрополя, на возвышении стояло военное земляное укрепление, так называемый окоп. Хотя окоп был уже недействующим, тем не менее видневшиеся внутри его каменные строения, бывшие казармы, и другие военные сооружения вызывали у приезжих живое любопытство.

Ставрополь и в начале 20-х годов прошлого века был уже известен не только как крепость, но и как важнейшее военно-административное поселение. Здесь с 1822 года находился центр Кавказской области, а также штаб войск Кавказской линии и Черномории.

Издалека при подъезде к городу виднелась расположенная на возвышении крепость с каменными строениями в ней. У подножия горы, омывавшейся речкой, по отлогости прямыми улицами тянулись небольшие, крытые в основном камышовой кровлей, беленькие домики. Виднелось несколько больших каменных домов.

Позднее, в 1837—1841 годах, Лермонтову часто приходилось бывать в Ставрополе Но, несомненно, он помнил этот торопок и таким, каким увидел его впервые в детские годы. От Ставпополя через почтовые станции Марьевку, Базовую балку, Сергиевку, Калиновку, Александров, Саблю, Александрию обозы и экипажи направлялись в Георгиевск.

Уже со Ставрополя некоторые обозы сопровождались конвоем из казаков или солдат. Но настоящие предосторожности начались с Александрова. Отсюда до Георгиевска по всей дороге были расставлены казачьи пикеты, охранявшие от набегов черкесов — так обычно называли тогда всех кавказских горцев. Ночью запрещалось ехать даже с конвоем.

С этих же мест начиналось самое большое чудо, которого больше всего ждали увидеть путешественники — отсюда все явственнее постепенно просматривалась кавказская белоснежная горная цепь.

Вот какое волнующее впечатление производила эта долгожданная встреча: «Но где этот Кавказ? — писал в 1823 году в путевом очерке И. Радожицкий, — до сих пор тщетно я обращал взоры свои направо, отыскивая на горизонте среди тучи облаков чего-то неизвестного, как вдруг, отъехавши три версты от Александрова, представилось мне необыкновенное: безобразные снежные скалы и бугры, набросанные одни на других, как будто взрытые и воздымающиеся к небу, представляли хребет беспрерывных гор, которые сначала я почел за тучи облаков, скопившихся к горизонту, наконец между ними выше всех увидел огромную снежную массу с двойною вершиною, в которой узнал гиганта земли Шат-Гору, или Эльборуса.

Мое удовольствие возрастало по мере приближения к Георгиевску. Я не спускал глаз с вершины Эльборуса, который то прятался за возвышения, то вновь показывался и приготовлял для меня новые прелести. Наконец, не доезжая 15 верст до Георгиевска, с 3 версты до станции Александрии, представляется самый лучший вид всего хребта и Эльборуса в полном блеске красоты его».

Где-то в этих же местах впервые открылись «синие горы Кавказа» изумленному детскому взору Лермонтова. Однажды открывшись, они навсегда, на всю жизнь покорили его сердце, мысли, воображение.

Сколько раз потом встретился поэт с Кавказом, но никогда он не забудет первых детских впечатлении, когда он, во время зари, восхищенно «глядел на снега и далекие льдины утесов; они так сияли в лучах восходящего солнца, и в розовый блеск одеваясь, они, между тем как внизу все темно, возвещали прохожему утро».

Так постепенно дальняя дорога приблизила к конечной цели путешествия, к Горячим водам. Отсюда начиналась таинственная для большинства путешественников незнакомая далекая страна — Кавказ.

Чтобы оставшаяся часть дороги, особенно памятная Лермонтову, живее представилась нашему читателю, пусть о ней поведает очевидец, тот, кто сам проехал по ней в то далекое время. Мы воспользуемся рассказом уже упомянутого Ильи Радожицкого, писателя и исследователя, побывавшего на водах в 20-х годах прошлого века. Очерки его «Прогулка к Кавказским Минеральным Водам» печатались в 1823—1824 годах в нескольких номерах журнала «Отечественные записки», откуда мы и заимствуем некоторые сведения.

Последней станцией перед Горячими водами был Георгиевск. В 20-е годы он насчитывал до 300 домиков и имел около полуторы тысяч жителей. Состоял он из крепости, двух предместий и слободки. Каменные дома были, в основном, расположены в крепости: дом губернатора, присутственные места, арсенал, гауптвахта.

Таким Лермонтов видел Георгиевск не только в детские годы, но и позднее, когда ему каждый раз приходилось бывать в нем, направляясь на Кавказ. За это время Георгиевск мало изменился. Судьба не баловала этот городок. В самом начале века он пострадал от пожара, затем на долгие годы прочно завоевал себе репутацию города с плохим климатом, якобы крайне вредным для здоровья прибывающих на службу в Кавказскую область чиновников. По этой причине из Георгиевска сначала был переведен областной центр (в 1822 году, в Ставрополь), а затем и окружной (в 1830 году, в Пятигорск).

Георгиевск запомнился Лермонтову еще с детских лет, потому что здесь уже чувствовался особый быт, своеобразный колорит, характерный для кавказской жизни.

На улицах встречались местные горцы, приезжавшие из соседних аулов для покупки или продажи различных товаров. «Угрюмые, загорелые лица под широкими, мохнатыми шапками; одеты в серых полукафтанах с патронами на грудях, перепоясанные кривыми саблями или с кинжалами... Приезжают на тощих, поджарых лошадях; большею частию покрыты с плеч длинными бурками... С неудовольствием смотрят они на наши ружья со штыками и на всех военных». Такое впечатление производила на путешественника первая встреча с обитателями Кавказа.

У Лермонтова горцы вызывали живейший интерес и любопытство. Впоследствии ему доведется вплотную увидеть жизнь этих людей в различной обстановке, оцепить их мужественные характеры, высокое чувство человеческого достоинства. Позднее, через 15 лет, он скажет о них:

Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету ноговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.

А пока продолжим путь на Горячие воды. Сейчас, когда Георгиевск с Пятигорском соединяет асфальтированная дорога, особенно интересно мысленно пройти по дороге лермонтовского времени.

«Избравши прохладный день, — пишет И. Радожицкий, — выехал я из Георгиевска по пути к Минеральным водам и взял направление к татарскому селению под названием Бабуковский аул, в расстоянии 3 верст от города. На дороге встречались мне татарские арбы или таратайки на двух высоких колесах с тонкими, в 1, 1/2 дюйма осями, запряженные парою небольших волов. Скрип их колес был вроде азиатской музыки, которую как татары, так и волы их, кажется, очень любят. Оси нарочно не мажут для сего скрипа, означающего явно, что едут не воры, а честные люди...

Деревня их, или аул, состоит из низеньких, длинных, из хвороста и глины построенных мазанок, покрытых соломою наподобие сараев без окон, и вместо дверей небольшие отверстия. Жилища сии построены беспорядочно с пустыми огородами, между коими едва есть проулки для проезда...

От Бабуковского аула проехал я по левому берегу речки Подкумка, вьющейся но широкому лугу между кустарником...

Первая гора, находящаяся на сем пути из Георгиевска, есть Лисья, или, как здесь называют, Лысая... Супротив Лисьей горы... по сию сторону речки стоит казачий кордон, называемый Лысогорский пост. Одна хижина, огражденная плетневым забором с терновым верхом, служит защитою для нескольких казаков. Часовой на подмостках, стоя с ружьем, наблюдает во все стороны. Отсюда по дороге к водам стоят на холмах, поблизости друг от друга, казачьи пикеты... Ныне большая часть посетителей ездит уже без конвоя; если и дают оный от Георгиевска значительным особам, то более для услуги и щегольства, нежели для безопасности».

Дорога, о которой здесь рассказывается, — это старая георгиевская дорога. По ней много раз приходилось ездить Лермонтову. Не случайно позднее именно сюда, в степь, где пролегал его путь, Лермонтов направил на прогулку своего героя. Вот строки из журнала Печорина:

«Возвратясь домой, я сел верхом и поскакал в степь... Я думаю, казаки, зевающие на своих вышках, видя меня скачущего без нужды и цели, долго мучились этою загадкой, ибо зерно по одежде приняли меня за черкеса... Кругом амфитеатром возвышаются синие громады Бешту, Змеиной, Железной и Лысой горы».

В 1837 году Лермонтов уже мог ехать и новой георгиевской дорогой, которая при подходе к Пятигорску не сворачивала, как старая, вправо, в сторону Бештау, а проходила по юго-восточному склону Машука и, огибая с юга Горячую гору, входила в Пятигорск.

Наш же рассказчик следовал по той дороге, по которой Лермонтов въезжал на Горячие воды в детские годы. «Дорога идет отчасти через кустарник между Бештовою горою и Машук. Проехавши кустарник, открывается вдруг покатая равнина верст на 6 вперед к речке Подкумку, и в отдалении у речки видно селение Константиногорск. Проехавши с версту, дорога поворачивает влево и ведет к целительным водам горы Машук, так что от Константиногорска до места сих вод остается расстояние версты на три».