Альпинизм

У Эльбруса на виду

Куска-мафь... Ошхо-Махо... Минги-тау... Шат-гора. Как только не называют горцы красивейшую вершину Кавказа. Еще в глубокой древности Эльбрус привлекал к себе внимание людей, пробуждая в них таинственный интерес и порождая легенды.

Эта гора, говорит древний греческий миф, так высока, что задолго до того, как солнце коснется гребней морских волн, ее снежная вершина купается в золоте первых лучей улыбающейся Эос — утренней зари.

Много прекрасных поэтических образов создали кабардинцы, черкесы, балкары и другие кавказские народы, воспевая двуглавый великан. В некоторых легендах он представлялся горцам могучим старцем, стерегущим звезды, и ветер поднебесья овевал его седовласую голову. Черкесы считали Эльбрус священной горой и называли его Куска-мафь — «горой, приносящей счастье», тюркские племена — Минги-тау — «гора из тысяч гор», кабардинцы — Ошхо-Махо — «гора дня».

«Выше всех гор Кавказа,— говорит кабардинская легенда,— поднимается Ошхо-Махо и упирается в небо своими двумя вершинами. Снежные бури бушуют вокруг горы-великана, льды сковывают ее крутые обрывы, и никогда не тающие снега покрывают, как саваном, ее скалы и поляны. Кто раз видел эту гору, тот никогда не забудет чудного блеска ее снегов; вовек не изгладится у него из памяти сияние играющих на ее ледяном покрове лучей солнца...»

И действительно, кто видел в синеве рассвета сияющие шапки Эльбруса, царствующего над бело-матовой цепью Кавказских гор, у того не могла не зародиться мечта непременно подняться на его вершины.

В 1829 году впервые вышли на снежные склоны Эльбруса научные работники Российской Академии наук во главе с Купфером. На высоту 4800 метров над уровнем моря поднялось четверо, четверо достигли седловины, а на вершину идти уже не было сил. Тогда из группы отделился высокий кабардинец в домотканой черкеске, с ружьем и кизиловой мужурой (охотничьей палкой) в руке. Вскоре его согнувшуюся от ветра фигуру увидели на вершине. Это был проводник экспедиции Киллар Хаширов.

Несколько лет тому назад на следы этой экспедиции натолкнулись московские альпинисты. На высоте 4800 метров над уровнем моря они нашли каменную плиту с выбитыми на ней георгиевским крестом и датой «1829», а также большую железную вилку, очевидно, она служила одному из участников экспедиции ледорубом.

В 1911 году в восхождении на Эльбрус принимал участие Сергей Миронович Киров с большой группой членов Владикавказского горного клуба. Группа пыталась взойти на Эльбрус, но достичь вершины смогли лишь двое — С. М. Киров и П. Г. Лучков.

Среди первых восходителей на Эльбрус в наше советское время были известные украинские альпинисты Александр Зюзин и Андрей Дворниченко. Зимой 1934 года Дворниченко поднимался на Софруджу, Белалакаю, Джаловчат и другие сложные вершины, но ему очень хотелось побывать и на зимнем Эльбрусе. В конце января 1939 года такой случай представился, и он с двенадцатью тогда еще совсем молодыми инструкторами, в числе которых был и автор этих строк, выехал на Кавказ. 2 февраля мы поднялись на Старый Кругозор, на высоту 3200 метров над уровнем моря.

Эльбрус есть Эльбрус. В тот же день появились снежные «флажки» на вершинах, а вслед за ними низкая облачность затянула весь горизонт. Забушевала метель, которая ни на минуту не утихала на протяжении шести дней и ночей. Когда немного распогодилось, пошли дальше. Холод страшный. Фланелевые маски уже не защищают лицо от жгучего мороза. Консервы, хлеб, фрукты в рюкзаках давно превратились в ледяные комки...

Когда мы были уже более чем на пятикилометровой высоте, Дворниченко, несмотря на наш молчаливый протест, решает прекратить подъем. Его поддержал и комсорг похода Алеша Егерев. Командиры прекрасно понимали нас, но не хуже уясняли и сложившуюся обстановку, где один опрометчивый шаг мог бы привести к несчастью.

Андрей и Алеша всячески помогали обмороженным. Я с ними виделся за час до гибели. Они стояли на фирновом склоне, здоровые, бодрые, шутили. Всех отправили вниз, всех спасли, а сами не убереглись, погибли на спуске, провалившись в ледниковую трещину. Андрея Дворниченко мы нашли, похоронили его в Нальчике, а поиски Алеши окончились безрезультатно...

Александр Зюзин из Днепропетровска. Он инженер-геодезист, человек удивительного мужества и большой души. В горы он попал впервые, еще будучи студентом строительного института. Кавказ с его снежными исполинами, неумолчным шумом водопадов, яркой феерией альпийских лугов навсегда пленил этого горячего юношу.

Долго рассказывать, как Саша стал инструктором альпинизма, руководителем штурмовых групп и покорителем первых неприступных пиков. Этому помогла неуемная энергия, энтузиазм. В 1935 году в диком тогда ущелье Адыр-су он создал один из первых в стране высокогорных лагерей украинских альпинистов.

В то время советские альпинисты только начали выходить на широкий спортивный путь и предпринимали дерзкие попытки проникнуть в глубь неисследованных районов Центрального и Восточного Кавказа.

В отдаленной части Восточного Кавказа есть горный район Дигория с мощным Суганским хребтом и трехкилометровой обледенелой стеной Доппаха. Начиная с 1896 года, зарубежные исследователи и небольшие отряды русских топографов не раз пытались проникнуть туда. Неизведанный край встречал их ледяными ветрами, снежными сбросами, градом камней. Терпели неудачи и штурмовые группы молодых советских альпинистов. Не раз приходилось отступать и им. Но Александр Зюзин не из тех, кто пасует перед трудностями и при первых неудачах отказывается от своих намерений.

— Не вышло раз,— говорил он друзьям,— выйдет в другой, в третий раз...

Лето 1937 года принесло первые успехи. Покорился Главный Доппах и одна из вершин Суганского хребта — Суган-баши. Это были важные победы на Восточном Кавказе. Однако полный траверс Суганского хребта не удавался еще долго — целых 12 лет.

В августе 1949 года к неприступным вершинам Сугана снова ушла днепропетровская экспедиция, возглавляемая Зюзиным, теперь уже не только известным альпинистом, но и ученым-исследователем. В составе экспедиции — его жена, Людмила Ходюш, и другие днепропетровские альпинисты. Почти десять дней продолжался беспримерный траверс Суганского хребта. И в результате — победа.

Одной из памятных вех в жизни Александра Семеновича, наряду с Суганским хребтом, был и Эльбрус. На Эльбрус он ходил до войны, ходил зимой и летом. Свою любовь к Эльбрусу он старался передать молодежи.

Это было спустя много лет после окончания Великой Отечественной войны. Приближался Всесоюзный день железнодорожника.

— Как отпраздновать его? — спросил я Сашу.

— Восхождением на самую высокую вершину Европы,— ответил он.

Собралось тогда восемьдесят парней и девушек — научных работников, машинистов, слесарей-электриков с двадцати дорог сети...

Начало светать. В палатках уже никто не спал. Шум, гам, суета. Если бы существовал термометр, способный измерить жизненный тонус молодежи, готовившейся к выходу, то в этот день наверное его ртутный столбик все время держался бы на самых верхних делениях шкалы. Пока командир похода оформлял маршрут, Шарунин, Либровский, Звездкин и другие инструкторы придирчиво проверяли у ребят наличие теплых вещей, дымчатых очков, рукавиц и других предметов, без которых при восхождении не обойтись.

Сигнал на построение. Зюзин отдает рапорт начальнику лагеря о готовности отрядов к выходу. И в шуме уходящей колонны тонут прощальные пожелания тех, кто остается в лагере. Походный марш несется из репродукторов. Всюду цветы, улыбки, приподнятое настроение, и только маленький Алеша не в духе: кричит громко и пронзительно, стараясь пискливым голосом выразить свое неудовольствие внезапным уходом отца. Алешке шесть месяцев, два из них он прожил в горах, на высоте 2200 метров над уровнем моря. Мать Алешки, Людмила Ходюш, — научный работник и первая среди украинских альпинисток мастер спорта.

— Смотри за Алешкой,— машет рукой Зюзин.

— Ни пуха ни пера! — кто-то кричит вслед уходящим.

Давно столько народу не ходило одновременно на Эльбрус. Поэтому соседние лагеря спортивных обществ «Искра» и «Спартак», узнав по радио о нашем выходе, выслали навстречу автомашины. Помощь друзей была очень кстати: намного сократилось время похода и сбереглись силы его участников.

Машины неслись ухабистой дорогой вдоль Баксана и вскоре, обогнув сосновый бор, свернули к подножию Эльбруса. А когда над горной грядой проглянул величавый горный исполин, тотчас же послышался зычный голос инструктора Миши Звездкина, который восторженно продекламировал пушкинские строки:

И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус, огромный, величавый,
Белел на небе голубом...

Показалось селение Терскол, последний населенный пункт на нашем шути. Тут базируется комплексная геофизическая экспедиция Академии наук СССР, которую возглавляет известный полярный исследователь, папани-нец Евгений Константинович Федоров. Его заместитель в Терсколе — бывший начальник нашего лагеря Игорь Васильевич Быков. По нашей просьбе они любезно предоставили нам вездеходную машину ГАЗ-63. Мы перегрузили на нее снаряжение, чтобы доставить его до Ледовой базы Академии наук.

Еще было немного времени, и я решил справиться о прогнозе погоды. На метеостанции в дверях столкнулся с худощавым, на вид нескладным альпинистом в защитных гольфах и вязаной шапочке.

— Коля, ты?

Так мы встретились с Николаем Гусаком, с которым не виделись с тридцать девятого года. В Терсколе он начальник спасательного отряда геофизической экспедиции. По числу дней и лет, проведенных в горах, не имеет, пожалуй, себе равных среди альпинистов. Разве что австрийские проводники-профессионалы могут с ним сравниться. Гусак прошел горы Кавказа, как говорят, вдоль и поперек, исследовал десятки ледников, поднялся более чем на сто вершин и перевалов, не раз в условиях высокогорья помогал геологам и географам, гляциологам и топографам, физиологам и строителям. Особенно велики его заслуги в освоении Эльбруса: Николай — один из первых его зимовщиков.

Было что вспомнить, о чем поговорить. Еще раз поздравив Николая с дочуркой, родившейся в Терсколе, я уже собрался уходить, когда вдруг слышу:

— Анну Васильевну Верещагину помнишь?

— Как же! Замечательная была женщина...

Я вспомнил временно оккупированный фашистами Нальчик и первую встречу с Верещагиной на кладбище, когда прятал листовки.

— Сыночек, можно мне прочесть?

Я удивленно обернулся.

— Вы откуда взялись, бабушка?..

— Ты меня, сыночек, не бойся, я своя, советская...

Так мы познакомились с доброй и отзывчивой Анной Васильевной, матерью советского летчика-истребителя, которая потом не раз помогала в трудную минуту: разведывала огневые точки, расположение воинских складов, аэродромов, ходила на связь с подпольщиками. Николай Афанасьевич нарушил затянувшееся молчание:

— Постой, постой: почему была?

— Потому, что она погибла под Моздоком.

— Нет, не погибла. Она жива. Здесь в Терсколе живет.

Трудно передать радость встречи... Хотелось хоть что-нибудь оставить Анне Васильевне на память. Ледоруб, штурмовку, рюкзак... Нет, надо что-то украинское, и тогда я вспомнил про шерстяные карпатские чулки с зорами. Подарок понравился, но главное — тот несказанный восторг от столь неожиданной встречи...

За Терсколом грунтовая дорога очень сужается Дальше на протяжении 9—10 километров она вьется зигзагами по склонам Эльбруса до фирновых полей.

— Пойдем по тропе,— взмахивает ледорубом Зюзин. — Так намного короче путь.

Тянутся пестрые луга с буйной травой, в которой с головой может спрятаться человек. Но вот закончились альпийские луга, далеко позади остались и леса, и заросли кустарников. Начались скалы с причудливыми обломками стекловидной лавы и вулканических туфов. Эльбрус — огромный потухший вулкан. Не всегда он был таким, каким мы его видим,— безмолвным, в холодном панцире камня и льда. На протяжении тысячелетий много раз его широкие кратеры выбрасывали огромное количество газов, водяных паров и пепла, гора обрастала новыми вулканическими конусами.

Шли века, Эльбрус то затихал, то снова пробуждался от спячки. Нередко на его склонах альпинисты замечали выходы водяных паров, сернистого газа и других продуктов вулканического происхождения.

— Ты только посмотри, сколько здесь дармового материала, — со вздохом воскликнул Сережа Петухов, показывая на огромные скопления отвердевшей вулканической грязи — туфа.

Стрелка высотомера прошла отметку 3000. Идем медленно. Под палящими лучами солнца так горячо, что рубашки липнут к телу. Только изредка прохладный ветерок с ледников освежает лицо. Чем выше поднимались, тем становилось труднее. Но мы забывали про усталость, глядя на удивительные пейзажи, которые открывались с каждым поворотом тропы.

В полдень, когда, изнемогая от жары, остановились на короткий привал возле небольшого водопада, из-за поворота вынырнул вездеход. Он возил на Ледовую базу наши рюкзаки и теперь возвращался в Терскол. Привал короткий — не засидишься. Вокруг одни камни — наполовину раскаленные, наполовину ледяные. Вот так и лежат веками, пока не треснут, не рассыпятся от жары, ветра и холода...

Снова в путь. Через час показался 105-й пикет, у высоты 3648. Во время войны здесь воины-альпинисты и курсанты Полтавского автотракторного училища со старшим лейтенантом Лободой разбили крупный отряд фашистских егерей. Тут же наши бойцы нашли в полевой сумке убитого немецкого офицера неотправленное письмо:

«...Эльбрус теперь не такой приветливый, каким был в 1936 году,— писал он жене. — Не знаю, увижу ли я тебя, нам здесь очень трудно...»

Значит, перед войной этот немец бывал на Кавказе. Тогда он приезжал как альпинист и его принимали с радушием. А теперь он пришел с автоматом как враг и пуля советского альпиниста настигла непрошеного гостя на склонах Эльбруса... Часа через три-четыре группа должна уже быть на «Приюте одиннадцати», а пока — вверх, вверх!

Высота 3900 метров. Среди хаотического нагромождения камней, снега и льда блестит на солнце дюралевый домик. В 1939 году на этом месте много дней пережидали непогоду два сотрудника Эльбрусской экспедиции. Они и назвали свою вынужденную стоянку Ледовой базой. Теперь вместо палатки здесь дюралевый дом одной из высокогорных метеостанций нашей страны. Ярко светило солнце. Голубоватым сиянием отсвечивали ледники. Почти под облаками тянулись огромные фирновые поля, своим холодным безмолвием напоминая ландшафты полярных областей. А еще выше —заснеженный молчаливый Эльбрус.

На Ледовой базе подкрепились, выпили горячего кофе, заблаговременно приготовленного «высокогорными» поварами, инструкторами похода Валентиной Макропуло, Тамарой Репиной и Борисом Бочаровым.

— Неплохо и вздремнуть маленько, — томно прикрыв глаза тяжелыми черными ресницами, сказала Валя Кобец.

— Нельзя, Валечка,— ответила ей подруга, черноглазая брюнетка в серой штурмовке поверх цветастого свитера, — надо идти, пока видно, говорят,- что путь по леднику небезопасный.

Неосведомленному человеку подчас даже трудно представить, что такое Эльбрус с его безбрежными фирновыми и ледниковыми полями, исчерченными глубокими трещинами. Одних ледников здесь двадцать два, и простираются они на 140 квадратных километров. В нижней части ледники разделяются на отдельные рукава, некоторые из них длиной в три-пять километров с многочисленными трещинами иногда глубиной в 50 и более метров.

Виктор Кривенко — специалист по изучению ледников (гляциолог) и радист, хозяин ледовой базы. Без его «добро» и трогательного «сувенира» — полена — к Эльбрусу не подступишься. Зная (по фанерной трафаретке на дверях Ледовой базы), что «Вход на Эльбрус без дров запрещен», заталкиваем в объемистые рюкзаки топливо и выходим из помещения.

— По рюкзакам! — раздается команда Зюзина.

Александр Семенович поправил повязку на воспаленной щеке и закрыл ее капюшоном штурмовки. Надо же такому случиться — разболелся зуб. Сколько мы ни уговаривали его остаться на Ледовой базе, он и слушать не хотел.

Впереди еще двухчасовой переход. Выпавший накануне снег надежно упрятал трещины в скалах, замаскировал ледовые провалы, и, конечно, было не так просто выискивать обходы или снежные мосты.

И хотя мы ориентировались по маркировочным вехам, расставленным еще с весны спасательной службой, все равно без происшествий не обошлось. Вася Исаенко, худощавый токарь из Херсона, прыгая через трещину, споткнулся, и висевший у него на боку фотоаппарат сухо хряснул. Если бы не стоявший рядом инструктор, Вася оказался бы в трещине. Потерпевший съежился и потер бок. С болью взглянул на смятый аппарат и молча поплелся дальше.

Более неприятный случай произошел в этих местах с Николаем Гусаком, тем самым «хозяином Шат-горы», с которым мы несколько часов тому назад расстались в Терсколе.

Спускаясь во время тумана на Ледовую базу, он свалился в трещину. Пропал рюкзак с вещами и продуктами. Остались только томик Пушкина и перочинный ножик, который лежал в кармане. Ожидая помощи, Николай, чтобы не скучать, громко декламировал «Руслана и Людмилу». Нетрудно себе представить, как «приятно» было ему сидеть в тридцатиметровой трещине почти целые сутки.

...Время шло. Головной отряд переправился по снежному мосту и свернул влево от трещины, к большому камню, торчавшему на леднике. Там мы увидели черных, лохматых животных. Рога и морды — как у буйволов, копыта — как у коров, а хвосты — лошадиные. Но больше всего нас удивили звуки, которые издавали эти животные. Чем-то встревоженные, они визжали, словно поросята.

— Что за звери? — интересовались новички.

Это были яки. Странно было встретить их на Кавказе. Ведь яки встречаются в высокогорной части Китая — Тибете и у нас, в Советском Союзе,— на Памире. Несколько лет назад эти животные были завезены на Кавказ, акклиматизировались, и даже появился первенец-яченок Борька.

Яки — универсальные животные. Они славятся многим: самым жирным в мире молоком, вкусным мясом, а их теплая шерсть не имеет себе равной по прочности. Яки неприхотливы, хорошо переносят жару и холод, легко поднимают в гору по двести-триста килограммов груза. Мы вскоре в этом убедились, встретив их на пятикилометровой высоте.

Когда солнце скрылось за горами, колонна подошла к «Приюту одиннадцати», где нас радушно встретило все население Эльбруса с начальником зимовки Александром Сидоренко. С Сашей Сидоренко, мужественным исследователем Юго-Западного Памира, хребта Петра Великого, покорителем памирских великанов — пиков Патхор, Карла Маркса и других — я впервые встретился здесь, на Эльбрусе.

По профессии он кинооператор. В 1932 году по комсомольской путевке поехал электромонтером на Днепрострой. Там познакомился, а затем и подружился с кинорежиссером Александром Петровичем Довженко, снимавшим на Днепре фрагменты к своей картине «Иван». Саша тогда участвовал в массовых сиенах, в свободное от работы время помогал Довженко как электрик-осветитель. Дружба с Александром Петровичем и предопределила дальнейшую его судьбу. Саша стал кинооператором, но горы не забывал. В 1938 году в центре Тянь-Шаня он поднимался на безымянную вершину. На восьмой день Сидоренко с двумя своими спутниками Е. Ивановым и Л. Гутманом, наконец, дошли до безымянной вершины, которую назвали пиком 20-летия комсомола. Но тогда Сидоренко еще не знал, что покоренный ими безымянный пик совсем не тот, за который его принимали. Много позже стало известно, что ледяная громада, на которой побывали слесарь из Днепростроя Саша Сидоренко и его товарищи, самый северный в мире се-митыеячник. Именно этой вершине в 1945 году в честь победы над фашистской Германией и было присвоено имя — пик Победы.

— Вы спрашиваете, помню ли я Победу? — нарушил молчание Александр Игнатьевич.— Еше бы!

Дима Либровский вдруг придвинулся к рассказчику и спросил:

— Ну и как, не мешает тебе? — И тут же осекся.

Саша понял, на что намекает Дима, и, улыбнувшись, теперь уже шутливо заметил:

— Привык. Даже, знаешь, удобно — не мерзнут ноги. Другие боятся пальцы отморозить, а мне терять нечего...

Позже, когда мы остались одни, Либровский рассказывал мне, как Сидоренко на пути к пику Победы, на высоте 6800 метров, застигла снежная буря и как он, обессиленный, еще двое суток пробивался к заветной цели. А когда вершина была взята и, казалось, трудное уже было позади, он вдруг обнаружил на спуске, что отморозил ноги.

...Пока участники альпиниады размещались на ночлег, мы с Александром Сидоренко и Арчилеом Дургнишвили, заведующим «Приютом», принялись за осмотр здания. «Приют одиннадцати» — это большой трехэтажный дом. Для лучшей защиты от ветра ему придана обтекаемая форма, которая напоминает гондолу дирижабля. Стоит приют на скальном островке среди необозримых снежных полей на высоте 4200 метров над уровнем моря.

«Приют одиннадцати» имеет максимум удобств для научных работников и прибывающих сюда альпинистов и туристов: жилые помещения, столовую, электричество, радио, лаборатории.

Интересна история горных приютов на Эльбрусе. В 1898 году Русское географическое общество решило соорудить в этом районе высокогорную базу и оборудовать метеостанцию. Но эти планы остались неосуществленными: не хватало средств. В 1909 году Русскому горному обществу удалось ценой огромных усилий построить на высоте 3200 метров над уровнем моря маленькую хижину на 4—5 человек. Это и был первый высокогорный приют на Эльбрусе.

Настоящее освоение Эльбруса началось только после Октябрьской революции. В 1929 году Общество пролетарского туризма соорудило на южном склоне Эльбруса деревянный домик. Когда-то безлюдные скалы спрятали здесь от непогоды одиннадцать альпинистов, которые поднимались на вершину. В память об этом дом был назван «Приютом одиннадцати».

В 1938 году на этом месте вырос один из лучших в мире высокогорных отелей. В тяжелых условиях пришлось работать советским людям. Все было против них: неприступные скалы, вечная мерзлота, ледяные ветры. Кто-кто, а Саша Сидоренко хорошо помнит, как поднимали по частям будущий приют сюда, почти на пятикилометровую высоту, как собирали его при двадцатиградусном морозе.

Теперь усталый путник не ставит, прячась от ветра, палатку на скалах. В высокогорном отеле вместе с обслуживающим персоналом может разместиться 200—250 человек.

Но случаются дни, когда в просторном отеле негде яблоку упасть. Особенно многолюдно бывает в летние месяцы. В комнатах и коридорах не утихает шум. Переполненный отель гудит, словно пчелиный рой. С наступлением зимы, когда начинают завывать лютые бураны и резко снижается температура, здесь продолжается трудовая жизнь — мужественные зимовщики ведут большую научную работу.

— Какую работу? Об этом лучше всего расскажет Галина Николаевна, — заметил Сидоренко, представляя нам начальника метеостанции.

Галина Николаевна Богачева, смуглолицая, совсем еще молодая женщина, слегка улыбнулась и, сбросив с плеч полушубок, присела на деревянную скамью.

— Как вы догадываетесь,— начала она, — мы занимаемся погодой, точнее — облаками. Работая на разных высотах, имеем возможность подойти к ним с любой стороны.

— И узнать, что у облаков внутри? — полюбопытствовал стоящий неподалеку Альберт Мишин.

— Конечно.— И снова повернувшись к нам, задумчиво продолжала: — Важно не столько знать природу образования облаков, сколько научиться ими управлять.

Галина Николаевна окидывает нас вопросительным взглядом:

— Предположим, нужен дождь — и облака разразятся дождем, нужна ясная погода — и облака начнут рассеиваться.

— Думаете, Галина Николаевна фантазирует, — извинившись за вмешательство в разговор, добавляет Сидоренко, — из 75 опытов, которые провели наши ученые, больше половины закончились положительным эффектом: облака рассеивались в течение нескольких минут.

Сидоренко, помолчав немного, снова заговорил:

— Это было в долине Алазари, в царстве виноградников. Высоко в небе появилось облако, похожее на горную вершину, покрытую снегом. Оно в любую минуту могло превратиться в грозовое и обрушиться губительным градом на виноградные плантации.

Ученые решили разрушить это облако. И вот над ним пролетел самолет. Он быстро распылил порошок йодистого свинца. Затравка сразу подействовала на тучу: вся злость и необузданная сила стихии обрушилась на безобидный порошок. А этого только и надо! Облако начинало таять, растворяться и, наконец, исчезло в голубом просторе неба.

В интересной беседе незаметно летело время. Мы забыли даже про ужин, который уже давно остыл. За окном «Приюта» глухая ночь. Тоскливо воет порывистый ветер, поднимая клубы снежной пыли. Но в «отеле под облаками», как называют альпинисты «Приют одиннадцати», тепло и тихо. В железной печурке весело потрескивают дрова. Вспышки пламени освещают Галину Богачеву и моего соседа, радиста метеостанции Петра Воловикова, его худощавое загорелое лицо, кожаную куртку и дремлющую у его ног большую лохматую овчарку.

— Можете позавидовать Рексу, — потирая кончиками пальцев лоб, с гордостью говорит радист. — Он у нас именитый альпинист и метеоролог. Ходит с нами снимать показания приборов, чует перемену погоды, не боится высоты. Однажды даже добрался с яками под самую вершину Эльбруса.

— Мой Андрюшка не уступит твоему Рексу, — ревниво заметила Богачева, поглаживая своего любимца — сибирского кота, чинно развалившегося у нее на коленях. — Как-никак, третий год зимует на Эльбрусе. Послышался стук, и в дверях появился Игорь Балабанов, наш походный радист.

— Вас вызывает Сокол,— сказал он и скрылся за дверью.

Бегу в радиорубку. Там уже гудят зуммеры, а в наушниках отчетливо слышатся позывные «Джантугана»:

— Я — Сокол! Я — Сокол! Как слышите меня?

Виктор Харитонович Ломако поздравляет нас с благополучным прибытием в «Приют» и спрашивает о самочувствии Зюзина-младшего. Благодарим за поздравление и сообщаем, что с Вадиком все хорошо. Вадик — двенадцатилетний сын Александра Семеновича Зюзина. Четвертый год он приезжает с родителями на Кавказ. Лазит по скалам, ходит на кошках по леднику, и по всему чувствуется: выйдет из него заправский альпинист. И снова голос «Джантугана».

— Желаем хорошей погоды и успешного штурма. Будем за вами следить в подзорную трубу.

Послышался далекий треск, свист, и тут же Сокол пропал. Игорь попробовал было восстановить связь с Большой землей, но так и не смог. Для отдыха и акклиматизации впереди еще были, по крайней мере, ночь, день и еще ночь.

— Не спать же двадцать часов подряд! — воскликнул молодой машинист паровоза Николай Андреев. — Давайте устроим катание, с гор.

Предложение многим понравилось. Витольд Цверкунов и Олег Страшнов раздобыли у зимовщиков «Приюта» лыжи и лихо крутили виражи на склонах, а Николай Андреев и его друзья из школы машинистов занялись более прозаическим развлечением. Вооружившись фанерными листами, они вышли на склон и на своих «фанерках» тоже спускались с гор. Наверное, такого шума, смеха, как в тот вечер, давно не слышали в этих местах.

27 июля — свободный день. В целях активной акклиматизации часть альпинистов с мастером спорта Александром Шаруниным ушли вниз, на Ледовую базу, чтобы подсобить работникам метеостанции в заготовке топлива на зиму, другая часть с Михаилом Звездкиным — наверх, в тренировочный поход на скалы Пастухова.

К трем часам дня отряды Шарунина и Звездкина вернулись на «Приют». В это время режиссер Давид Рандели по сценарию Николая Тихонова снимал на Эльбрусе художественный фильм «Победители вершин». Фильм посвящен известным грузинским альпинистам, братьям Александру и Симону Джепаридзе, погибшим в горах Кавказа. В съемках участвовали популярные артисты Любезнов, Переверзев и Ната Вачнадзе.

Ната Вачнадзе — звезда грузинского кино, народная артистка республики, покорявшая зрителей и красотой, и силой своего драматического таланта. С Натой Вачнадзе мы не раз встречались в горах, разговаривали.

Помню первое посещение кино. Смотрела «Анну Каренину». Картина мне не понравилась. Впечатление такое, будто прослушала Бетховена на гитаре... Никакой предварительной подготовки не получала Обучалась под руководством режиссеров В. Барского в «Арсене-разбойнике», А. Бек-Назарова в «Отцеубийце» И. Перкстиани в «Трех жизнях».

Кто мог подумать, что через несколько дней после нашей встречи с Натой Вачнадзе наше советское кино понесет такую большую потерю. Возвращаясь домой в Тбилиси, самолет, в котором летела Ната, потерпит аварию, и замечательная артистка погибнет в тех горах, где она снималась в своем последнем фильме «Победители вершин».

...В этот день были не только съемки художественного фильма, где мы принимали участие в массовых сценах, но был и вечер, посвященный Всесоюзному Дню железнодорожника. Все население Эльбруса собралось в столовой. И, как на всяком официальном вечере, был стол, покрытый красной тканью, кувшин, только вместо воды — компот. За столом президиума сидели Зюзин, Сидоренко, главный метеоролог Эльбруса Богачева, режиссер Рандели, ученик 5-го класса средней школы № 23 города Днепропетровска Вадик Зюзин и другие. Это, пожалуй, был самый «высокий» из тех, которые я когда-либо знал, президиум на земле.

Доклад о Дне железнодорожника был кратким. На такой высоте я еще не выступал. Почему-то очень волновался. После доклада начались танцы. Какой-то шутник успел лаже выбросить красочный плакат; «Танпы на высоте — лучший способ акклиматизации». А когда кончились танцы, начался импровизированный концерт под громким названием «Поющие гитары». Заправлял им Саша Шарунин, инженер-компрессорщик, балагур, весельчак и очень музыкальный парень.

Было еще светло, но концерт пришлось сворачивать, так как на час ночи был назначен выход на Эльбрус. Нельзя сказать, что ночь прошла спокойно. Вместе с Зюзиным и Либровским несколько раз выходили смотреть небо.

— Смотри не смотри — все равно погоды не будет, — прищурив глаза, улыбался Либровский.

— Почему?

— Твой земляк из Киева Балот потерял ледоруб.

— Действительно, плохая примета...

Монотонно гудел движок, освещая здание «Приюта». Все крепко спали, как бойцы перед боем. В десять минут первого поднял нас Сидоренко, дежуривший в эту ночь на метеостанции. И тотчас прозвучала команда «Подъем!» Сборы были недолги. Минут через двадцать все уже выстроились у скал «Приюта». В голове и хвосте колонны — радисты с походными рациями. Либровский, Балдин, Лымарев и другие инструкторы доложили о готовности отрядов к выходу, и колонна, растянувшись цепочкой, двинулась на штурм седого Эльбруса.

Погода благоприятная. На небе мириады звезд. Полупрозрачные облака на северо-западе, которые так беспокоили накануне выхода, совсем исчезли. Вообще Эльбрус не балует альпинистов устойчивой погодой. Массив его стоит вблизи моря и является, пожалуй, единственным препятствием для движения с моря влажных масс воздуха. Поэтому периоды хорошей погоды бывают чрезвычайно коротки, и предугадать их почти невозможно.

Высота 4500 метров. Термометр показывает десять градусов мороза. Зная, что каждые сто метров высоты дают снижение температуры на один градус, ожидаем на вершине мороз в 25 градусов. Как оказалось потом, наши расчеты полностью оправдались. По твердому снежному насту медленно продвигаемся вверх. Щербатый месяц услужливо освещает путь. С каждым метром становится холоднее. Ветер проникает сквозь теплую одежду, даже штурмовые костюмы не могут защитить нас от холода.

Третий час ночи. Все вверх, вверх и вверх. Тяжело дышать, сердце учащенно бьется. Высота — 4690 метров над уровнем моря.

— Видите, вот он там,— оборачивается идущий впереди колонны Зюзин, — приют Пастухова.

Приют Пастухова — это скалистая гряда. Здесь в 1890 году пережидал непогоду отважный исследователь Кавказа Андрей Васильевич Пастухов. Уроженец одного из сел на Луганщине, он был первым русским, побывавшим на западной вершине Эльбруса. Здесь он установил флаг и оставил бутылку с запиской. Эту бутылку более чем через 60 лет нашли советские альпинисты. В записке было написано:

«31 июля 1890 года военный топограф Андрей Васильевич Пастухов в сопровождении казаков Хоперского полка поднялись сюда в 9 часов 20 минут утра при температуре воздуха минус 5 градусов по Реомюру. Имена казаков: Дорофей Мернов, Дмитрий Нехорошко, Яков Таранов».

Пробыв на вершине четыре часа и проведя необходимые топографические съемки и метеорологические наблюдения, А. В. Пастухов начал спуск вниз. После тяжелой ночи на седловине он и сопровождавшие его казаки благополучно спустились в селение Терскол. В честь отважного топографа место, где он с казаками, накрывшись черкесскими бурками, пережидал снежный буран, и названо скалами Пастухова.

Скалы Пастухова так же плохо защищали нас от ветра, как и казаков Хоперского полка. Отсиживаться нельзя. Лучше уж идти. И мы стараемся идти как можно быстрее. Светает. Звезды чудесными рисунками сплетаются на далеком небосводе и гаснут одна за другой по мере того, как бледноватый отблеск востока разливается по темно-лиловому своду. Солнца еще не видно, но на вершине уже появилось розовое пятнышко. Оно все разрасталось, и, наконец, большую часть неба залило зарево. Словно в сказке, выросла богатырская тень Эльбруса. Начался новый день.

Высота 5100 метров. Чтобы не попасть в трещины, которые здесь особенно опасны, так как они совсем засыпаны снегом и имеют рыхлые края, осторожно пересекаем юго-западный склон восточной вершины. Теперь уже каждый шаг требует огромных усилий. Кровь бешено пульсирует в сосудах. Физическое состояние людей под воздействием многочасового перехода и быстрого увеличения высоты заметно ухудшается. Меньше разговоров, шуток. Появляются первые признаки горной болезни: безразличие, потеря интереса к окружающему, шум в голове, вялость, апатия.

Тяжело пожилому электромеханику из Львова Дмитрию Чернышеву. Пройдет с десяток метров и отдыхает. Начало тошнить Неонилу Васенцову и Олю Борцову. Прихрамывая, едва передвигается студентка строительного техникума Карина Земанек. «Неужели придется возвращаться?» — подумал я. Но люди шли наперекор всему, проявляя волю и упорство. Неутомимость и мужество показывали рабочие ребята — коммунисты и комсомольцы: Вася Гордиенко, Коля Выговский, Юра Коцигин, Наум Литватс. Сильные помогали слабым. Когда Карине Земанек стало совсем плохо, Некраш и Митус почти на руках несли ее до седловины.

— Молодцы,- придерживая перекинутый через плечо бинокль, кивнул Зюзин. - С ног падают, а товарищам помогают.

Мне вспомнился другой случай, происшедший в этих местах до войны. ...С вершины Эльбруса спускались немецкие альпинисты. Как только они пришли на «Приют одиннадцати», тотчас же набросились на еду и напитки. Совершенно случайно в пьяной перепалке иностранцев Зюзии услышал, что они бросили на вершине своего товарища, отморозившего ноги.

Зюзин и его товарищи перед самым приходом немцев тоже спустились с вершины Эльбруса и были очень утомлены. Но бросить пострадавшего на произвол судьбы! Такое не укладывалось в голове.

Не прошло и часа, как отряд днепропетровцев молча вышел из приюта и стал снова подниматься на Эльбрус. Была метельная погода. В тревоге и завывании ветра бесконечно тянулось время. От частого дыхания запотевали очки, а протирать стекла невозможно, ибо руки заняты, и сил нет. Шли полдня. Тонкий лед покрыл одежду и лица. Люди шатались от усталости. Силы явно были на исходе. Но ни у кого в этот момент и мысли не возникало остановиться или вернуться назад. Тяжело дыша, альпинисты продолжали подъем. Они обшарили весь склон, по пути заглядывали в ледниковые трещины и, наконец, добрались до места, где лежал немец, потерявший на спасение все надежды...

5 апреля 1936 года на IX съезде комсомола Украины секретарь ЦК КП(б)У Павел Петрович Постышев рассказывал делегатам о происшествии на Эльбрусе и мужестве днепропетровских альпинистов. В заключение П. П. Постышев сказал: «Я предлагаю передать через днепропетровскую делегацию горячий привет этим нашим прекрасным товарищам!» Бурными аплодисментами делегаты съезда встретили это предложение...

...Но вернемся к нашему восхождению. 5150... 5200 метров. Ветер несет целые тучи колючего снега. Солнце давно взошло, но теплее не стало, наоборот — температура падает. 15 градусов мороза, и это при сильном ветре — хочешь выпрямить спину, а тебя ветер валит на склон. Нестерпимо болят глаза, ноет обмороженное лицо. От ультрафиолетовых ожогов не спасают и марлевые маски.

— Чаще, чаще двигать пальцами, — передаем один другому команду Зюзина.

Обойдя Восточную вершину, подходим к седловине — глубокой впадине в 500 метров ширины и более километра длины.

— Впереди что-то блестит,— тронув меня за плечо, возбужденно говорит какой-то альпинист в маске, очках, похожий на инопланетянина, — неужели там хижина?

Да, это была самая высокая в мире горная хижина. Заваленная снегом почти до самой крыши, она служила надежным приютом для утомленных восходителей. Зимовщики «Приюта одиннадцати» поставили там чугунную печь, побеспокоились о дровах, запасе продуктов и даже о теплых вещах — кожухах. Погода портится. Раньше мы еще могли видеть отдельные пики Главного Кавказского хребта, освещенные косыми лучами утренного солнца. Но вскоре серая пелена сгустилась, и мы очутились в сплошном «молоке».

Оставив Карину Земанек и Дмитрия Чернышева на седловине, пробираемся к вершинам двумя колоннами. 69 человек с Зюзиным идут к восточной вершине Эльбруса, остальные с Балдиным сворачивают влево, к западной вершине.

5500... 5560 метров. Последние метры особенно тяжелы. Несколько человек едва передвигаются, но, подбадриваемые инструкторами, идут, скорее ползут.

Стало совсем холодно. Дубеют пальцы. Мало помогают шерстяные свитеры, рукавицы. В голове и в ушах шум. Достаточно сделать хотя бы одно резкое движение — одышка. «Только бы не сдать на последних метрах»,—думал каждый про себя. Как привидения, в капюшонах, дымчатых очках и марлевых масках поднимаются альпинисты вверх по плотному зернистому снегу—фирну. 5595 метров над уровнем моря... Кратер потухшего вулкана. Его северо-восточный барьер и есть самая высокая точка европейского континента. Здесь, на правой высокой стороне, установили красный вымпел добровольного спортивного общества «Локомотив», и раздалось многоголосое: «Ура!»

Сложили тур. В жестяной банке оставили записку. Незадолго до нашего прихода здесь побывала группа геофизической экспедиции Академии наук СССР, в составе В. Кудинова, А. Давыдкина и Н. Усатикова, того самого инженера Николая Усатикова, который с двумя другими работниками экспедиции совершил вскоре необыкновенно дерзкий подвиг — поднялся на Эльбрус на мотоцикле собственной конструкции. Из записки, оставленной на вершине, мы также узнали, что руководитель группы геофизиков Владимир Кудинов совершил 41-е восхождение на Эльбрус.

Через несколько минут и на соседней вершине снежного великана на Западной, на высоте 5633 метра также взвился вымпел спортивного общества. Штурм закончен! На вершинах Эльбруса 78 альпинистов. Почему-то в эту минуту, когда перед нами лежал весь Кавказ, невольно пришли на память слова Николая Тихонова:

Вершина! Сердце отдыхает,
И странный мир со всех сторон
Лежит под нами, в тучах тает,
И подвиг воли завершен...

Куда и делась усталость! Любуемся изумительной панорамой. На восток, почти до Апшеронского полуострова, тянутся белоснежные цепи Кавказского хребта. На западе, на лазурном фоне Черного моря, искрятся остроконечные пики Сванских гор. На север уходят бескрайние степи Кубани. На юге зеленеют просторные долины, и густые леса солнечной Колхиды, и в далекой дымке — Алагез. Внизу под нами глубокие ущелья, цветущие альпийские луга и пенистые реки.

Прекрасное настроение участников восхождения не могут испортить ни тучи, ни холод, ни ураганный ветер. От окружающей красоты трудно оторвать взгляд. А к концу дня загорелые, заросшие, с обветренными лицами, но радостные от сознания одержанной победы, мы благополучно вернулись вниз, в альпинистский лагерь, где нас ожидала торжественная встреча.