Архыз

По Рыбным озерам

В день долгожданного выступления, 4 августа, в 4 часа утра, когда было еще темно, Иванов нас разбудил, но небо лило обильные слёзы и мы снова заснули. В 6 часов он снова нас разбудил. Небо плакало по-прежнему и мы снова заснули.

В половине седьмого в разбитое окно просунулся Лукман и разбудил нас окончательно. Дождь прекратился и мы решили выступать. Послали Лукмана за его ослом. Седло, добытое с таким трудом, оказалось плохим, кое как починенным. Подпруга была из немятого куска кожи, который, вероятно, будет натирать брюхо. Осел оказался девочкой, черной масти, среднего роста. По словам Лукмана, ему 4 года и поднимает он на себе до 4-х пудов (около 60 кг).

Наш багаж вьючили на осла Лукман и вое семейство Махмута, каковой неожиданной помощью мы были очень тронуты.

Груза у нас оказалось не больше 2 1/2 пудов. Лишнние вещи мы оставили под замком в комнате. Лукману дали было 3 руб. задатка, но пришлось, конечно, дать вдвое. Сказали, что вернемся дня через 2-3 и в самом радужном настроении выступили из аула.

После бесконечной беготни по карачаевским дворам и бесконечной молочной пищи, мы мечтали на свободе напиваться чаем и варить кашу. О форелях старались но думать, хотя путь наш направлялся именно к Рыбным озерам.

Мы видели много вьючных ишаков, но теперь нам предстояло управлять одним из них самим.

Выйдя из ворот двора, наш навьюченный осел неожиданно пошел рысью, потом перешел в галоп и, когда я его догнал, весь вьюк оказался уже развороченным и сползшим набок. Опять с помощью Лукмана, вьючившего по нашему мнению небрежно, перевьючили ишака и решили, что в лесу, вдали от любопытных глаз, мы перевьючим его уже как следует. Через площадь аула и мост прошли благополучно, причем я тянул осла за веревку на шее, а Никольский подпихивал его сзади, встретился Абдула и пожелал нам счастливого пути.

Своей ближайшей задачей мы поставили исследование истоков Рыбных ручьев в котловинах Рыбных озер, мимо которых мы недавно переваливали с Маруха в Архыз. Но горные цирки этой части хребта сложны, мы их видели проходя и теперь хотели изучить обстоятельно.

Бодро двинувшись по знакомой дороге, вниз по правому берегу Зеленчука, мы прошли через поляны названные топографами Немецкими полянами. Причина этого названия неизвестна, но по иронии судьбы в 1942г. до них добрались таки ненадолго непрошенные вооруженные немцы.

Через 3 км мы дошли до ручья Ревунок, образованного слиянием Рыбных ручьев. Перейдя ручей мы встретили карачаевца гнавшего стадо коров и с любопытством наблюдавшего наши операции с ишаком. Отсюда по мелкорослому лесу мы стали подниматься по тропе вверх по склону, оставив позади богатейшие поля земляники.

Выходя из Архыза, мы были преисполнены гуманнейших намерений относительно вверенного нам ишака. Мы хотели приучать его ходить с нами как собаку, хотели отменить все варварские способы обращения с этим несчастным животным, способы практикуемые горцами. Однако не прошли мы и километра, как все наши гуманные намерения пошли прахом.

Сперва мы попытались было разделить сферы влияния на ишака. Один из нас тянул его вперед за веревку, привязанную на шее, а другой при помощи альпенштока управлял его задней частью. Отчасти наша неопытность, а, главным образом, скверная подпруга были причиной тому, что седло постоянно сползало то вправо, то влево. Таким образом, медленно и неверно мы продвигались вперед и вверх, перевьючивая животное раз 5, не считая мелких поправок вьюка.

Наконец, ишак наш обнаружил полное нежелание идти по тропе, хотя бы по ровному месту. То он неожиданно сворачивал на кручу, то вниз, а каждый репейник задерживал его внимание надолго. Иногда ишак просто не желал идти никуда и стоял, что-то напряжённо обдумывая. Но крайней мере так казалось.

Временами, для сохранения нужного направления, мы оцепляли осла и при помощи всех некультурных и осужденных нами ранее способов поощрения заставляли его медленно двигаться к цели. В результате всех этих задержек мы достигли перевала много позже, чем по плану.

Погода стала проясняться еще пока мы шли по Зеленчуку, но поднялся ветер, усиливавшийся по мере нашего поднятия в гору. Пихтовый лес, по корням которого мы круто поднимались к перевалу, шумел. Во время одного из очередных перевьючиваний раздался страшный треск. Казалось рушатся скалы. Впереди нас что-то загремело и мы инстинктивно бросились бежать вниз, ишак тоже.

Оказалось, что под напором ветра в нескольких метрах от нас рухнула столетняя высохшая пихта. Падая, она сломила пополам другую и оба великана упали, к счастью параллельно тропе, так что нас не задело...

Поднявшись к знакомому перевальчику в котловину Рыбных озер, мы увидели, что позади Архыз серьезно поливается дождем. Небо над нами было почти чисто, но от сильного холодного ветра коченели руки.

С перевала мы поднялись на соседнюю правую вершину к уезжающему вниз кошу. Выпив там айрана и купив брынзы и масла, двинулись вглубь котловины, стараясь идти по горизонталям. Так мы обогнули три отрога, покрытых альпийскими лугами и разделяющих собой два ручья, текущих к югу от упоминавшегося перевальчика. Отсюда мы стали спускаться к лесной зоне, в ложбину большого ручья, падающего с подковообразных скал двумя красивыми водопадами - верхним отвесным и нижним каскадным. Под нижним водопадом находится большое синее озеро, это самое западное озеро, одно из наибольших. Оно неглубоко и его температура оказалась +12°. Водопады в него падают прямо с юга и их образует самый западный из ручьев, связанных с озерами.

Лагерь мы поставили немного выше слияния этого ручья с другим, более восточным, среди мелких берез искривлённых снежными лавинами. Осла развьючили и, поставив палатку, закусили свежим хлебом, яйцами и сыром.

Убедившись что никого поблизости нет, после некоторых колебаний мы решились оставить лагерь пустым, с тем, чтобы до вечера осмотреть истоки этого ручья. Осмотрев этот ручей, названный нами №3, мы хотели, поднявшись на гребень гряды, окружающей систему этих озер и называемой Море-Сырты, уяснить, насколько возможно, изрезанную отрогами и складками систему Рыбных ручьев.

Подъём на хребет мимо западного озера мы начали когда солнце для лагеря уже зашло. Шли вдоль ручья сливающегося ниже лагеря с меньшим, не помеченным на одноверстной карте. На озере плавала все та же птица, которую мы заметили несколько часов назад. Она держалась средины озера и имела на голове черный хохолок. Шея была черная, грудь белая, бока песочные и хвост черно-белый. Это вероятно был один из видов диких уток - единственный раз, когда на высокогорном озере я видел водоплавающую птицу. Удивило нас присутствие у озера и жабы, т.к. тут довольно холодно.

Иванов и я поднимались от озера влево у подножия пика. Когда дошли до террасы, с которой открывалась котловина между водопадами, озера в ней не оказалось, мы с Ивановым пошли по крутой красноватой осыпи, опускавшейся вправо к ложбине, заполненной снегом. Пришлось помогать себе руками. Обойдя пик справа, мы оказались на крутом травянистом северном склоне пика. С него мы увидели верхнее озеро, не помеченное на карте. Никольский сразу поднялся на гребень у малого ручья и на время скрылся из вида, после чего мы увидели его ниже, измеряющим температуру озера. Размер верхнего озера - 100 метров, нижнего - 200 метров.

После крутого подъёма до высоты 3000м, мы оказались около узкого прохода в гребне восточного края малого цирка, изобилующем интересными фигурами выветривания. Были уже сумерки, и, сделав поправки к одноверстной карте, мы решили спускаться, чтобы вернуться до темноты. Спуск с левой стороны пика, по которой, как нам казалось, спускался Никольский, нам показался легче. Поэтому, забыв даже записать показание альтиметра (мы были на 50 метров ниже вершины хребта Море Сырты), стали спускаться. Каково же было наше удивление, когда по другую сторону гребня оказались страшные кручи и обрывы. Где же здесь мог пройти Никольский, да еще так быстро?

Потом выяснилось, что он прошел выше нас под пиком и не поднимаясь на гребень прошел к озеру, а теперь наоборот поднялся выше нас и крикнул, что виден Эльбрус, - царь Кавказских гор.

Действительно, за северо-восточным гребнем Море Сырты виднелся кончик белоснежного конуса, отстоявшего от нас километров за 100. Дойдя до, обрыва мы увидели озеро метров в 60, из которого вытекал ручей №4. Оно синее, лежит в лугах, а из оврага, в который мы теперь спускались, к нему сбегает огромная осыпь. Итак, ручьи №№ 3 и 4 оказались текущими из озёр, питаемых пятнами снега, которых на северной склоне Море-Сырты было много. Возле снега цвели фиалки, но наскальных альпийских цветов - рододендронов было очень мало.

По крутым склонам и осыпям, не без риска, мы спустились к новому озеру. По дороге Иванов сорвался и немного прокатился вниз. Мы пошли вправо, поднимаясь на один из отрогов, отделявших нас от лагеря. Над Море Сырты уже зажглось в темнеющем небе красивое созвездие Скорпиона из ярких звезд.

Началась жуткая осыпь из огромных камней. Страшно утомляло ощупывание глазами дороги в темноте. К счастью у Никольского был фонарик и, перебравшись еще через 3-4 отрога, мы увидели вдали огонек коша и костёр, который Иванов, опередивший нас, поторопился развести в лагере. Был полная ночь. Разогретые трудным спуском, мы только теперь почувствовали, как холодно. Было всего +4°.

Из нескольких цирков Море Сырты мы осмотрели в этот день два, обнаружили новое озеро, замерили ряд высот и уточнили карту. После записи измерений и согревания кашей и чаем, легли только в полночь.

Термометр ночью спустился до нуля и утром мы встали дрожащими от холода, поспешив приняться за чай с сыром.

Иванов вчера обновил наконец свою берданку выстрелом в каких-то пичуг. Его сердце новоиспеченного охотника трепетало при виде любой из них и в каждой почти что пташке ему мерещились желанные горные индейки, или джумарики, по- карачаевски. Он их никогда не видел, но рассказы об этой дичи разжигали его охотничью страсть. В это утро перед выходом он принес и первую добычу, оказавшуюся сойкой, каких много и на Тебердинском курорте. Из-за этой охоты мы выступили только в 10 часов с задачей осмотреть восточную часть Рыбной котловины.

Надо сказать, что я внёс предложение попробовать перевалить через хребет Море-Сырты на Кизгыш, изучение которого стояло на очереди, вместо того, чтобы прежней дорогой возвращаться в Архыз. Нам представилось по карте, что поднявшись на хребет около главного Рыбного озера, можно выйти по хребтам на путь ведущий к Кизгышу.

Выйдя из лагеря, мы пошли пересекать котловину к востоку, огибая отроги и стараясь не спускаться. Пересекли ручьи, обозначенные нами как №4 и №6, и стали подыматься по левому берегу ручья №7, выше намеченной на одноверстке тропы. На другой его стороне стоял кош. Здесь попадалось очень много заболоченных мест. Встречаются цветущие крокусы. Главное Рыбное озеро, зеленовато-голубое, открылось в начале подъёма. Время не позволяло спуститься к этому озеру и снова попытать счастья в рыболовстве. Нам говорили, что форели в нём множество и что за полчаса люди налавливают по 20 штук. В более мелких озерах, осмотренных нами, мы рыбы не видели.

От озера идут 2 тропы. Идущая по правому берегу поднимается к какому-то перевалу в виде небольшой пологой седловины и пересекает 4 большие и опасные осыпи. Высоко над этой тропой шел какой-то карачаевец и зачем-то сбрасывал огромные камни. Они производили с этих осыпей целые обвалы и скатывались к самому ручью. Быть может этот человек хотел избавить тропу от угрожающих ей сверху камней, но было видно, что обвалы на нее происходят постоянно и едва ли этим перевалом части пользуются. Под ним видна котловина и в ней небольшое синее озеро.

Вторая тропа, по которой мы пошли, поднимается довольно отлого к зубцам гребня, постепенно огибая котловину, ограничивающую озеро слева. Выступ её падает круто, но тропа хорошая. Однако она очень узка для вьюка и нам постоянно приходилось поддерживать осла - одному снизу, другому сверху, чтобы он цепляя вьюком за скалы не сорвался вниз. Так мы добрались до перевала, от которого виден ряд озер, гора Кара-Бек и перевал возле нее, по которому мы из Теберды пришли в Архыз.

Мы полагали, что по другую сторону гребня найдем склоны ведущие к Кизгышу. Однако, только что мы вошли в узкий промежуток между каменными зубьями гребня, как сами окаменели от удивления. Под нами на страшной глубине как на ладони лежала вся прямолинейная долина Маруха. До дну серебряной лентой вилась река, над которой торчали грозные ребра Кизыл-Ауша, украшенные снегом и мелкими ледничками. Марух открылся нам от ветеринарного поста до перевала. Над Марухским перевалом возвышались могучие вершины: снежная Марух Баши и черная, скалистая Кара-Кая, что значит черная скала. Баши от слова "Баш" или "баши" - голова, прибавляется карачаевцами к названиям вершин, стоящих у истока "во главе" соответствующей реки. Левее Кара Каи возвышались снежные пики и среди них, вероятно, Эрцог, вершина в верховьях Хасаута, позднее сделавшаяся зачетной вершиной для альпинистов из лагерей в верховьях Теберды. Другие снежные вершины мы не могли опознать, т.к. они перемешивались с облаками. За ближним отрогом нашего левого берега в двух местах высились снега, вероятно в истоках Кизгыша. В целом, развернувшаяся картина была грандиозная и величественная. Эффект выхода на перевал был, во всяком случае неожиданнее, чем выход над морем в знаменитые Байдарские ворота в Крыму.

Седловина Марухского перевала, черная, с осыпями и в снеговых разводах была прекраснее, чем Кавказское серебро с чернью. Она выглядела в точности так, как на фотографии дореволюционного путешественника Красильникова, описавшего Марухскую тропу.

Правый склон Маруха скалист. Вниз по течению у ветеринарного поста виднелись кучки сосен, а дальше шла голая травянистая долина. Сосновый лес держится преимущественно на склонах правой стороны.

Как ни красива была в целом эта картина, на нас снова повеяло необитаемым, негостеприимным, голым, диким и сырым ущельем Маруха. На перевале и спуске сильный ветер при температуре 7° обжигал и руки коченели. У ишака вид был очень измученный, но надо было спускаться, было уже 2 часа дня.

Крутой спуск по тропе мимо страшных осыпей, с нежелающим идти ишаком, был утомителен. Скоро тропа оборвалась и пришлось спускаться по травянистым обрывам левого берега безводной тесной балки, спускавшейся в полукилометре правее перевала. Солнце зашло за отроги. Никакого пути на показанный на карте безымянный перевал к Кизгышу не было видно. Правда, под самым гребнем, под нависшими камнями, виднелась тропинка, но казалось сомнительным, чтобы она вела далеко и идти по ней с ишаком - нечего было и думать.

Мы сделали очевидно ошибку и в цирках Море Сырты вместо перевала на Кизгыш попали на перевал к Маруху и тем самым теряли день. Предстояло ведь ночевать в негостеприимном ущелье Маруха, а назавтра искать и делать лишний перевал на Кизгыш. Пришлось мечтать добраться засветло хотя бы до леса и найти воду, которой склоны Маруха бедны.

По трудному спуску мы добрались до места, где недавно был кош. Какой-то человек потащил оттуда какие-то вещи в балку и выбрался на другую ее сторону. С большими усилиями и риском протащили и мы туда же нашего ишака и стали подниматься на правый склон балки. Уже на перевале с ишака пришлось снять половину груза и взять её на себя, но это помогало мало. Выйдя по склону балки на гребень отрога, мы увидели маленький кош, к которому его хозяин гнал сверху скот. Дождавшись его, мы выпили холодного, как лед, айрана и попросили продать какой-нибудь пищи. Он дал нам полкруга сыра и от денег отказался. Из этого было видно, что посетители его коша очень редки, а о туристах в этих местах и в эти годы никто даже не слышал.

Этого карачаевца, по фамилии Хожаев, мы стали расспрашивать о дороге вниз на Марух или на Кизгыш, но он нам ничего сказать не мог и советовал спускаться по большой крутизне прямо вниз. Я не раз убеждался в том, что карачаевцы-горцы, свободно лазающие по кручам, обычно ничего дальше окрестностей своего коша не знают, что остальные тропы и перевалы известны только немногочисленным охотникам и найти хорошего проводника трудно даже располагая средствами. Их просто очень мало...

Были сумерки. Отойдя от коша метров на 100, мы неожиданно встретили показавшегося из-за отрога молодого карачаевца верхом, гонящего вверх трёх прекрасных белых быков.

- "Куда вы идете?" - с любопытством спросили мы его.

- "На перевал", - был лаконический ответ.

- "На какой перевал?" - продолжали мы его допрашивать с надеждой.

- "На Чигардали, у нас там кош", - отвечал он.

Об этом перевале мне случалось слышать. Он ведёт с Маруха на Кизгыш

- "Когда же вы там будете?" - с беспокойством осведомились мы.

- "Да еще засветло", - услышали мы к своему удивлению.

Как ни невероятно это нам показалось, но узнав, что и лес от коша недалеко, мы предложили ему идти вместе, на что он к нашему удовольствию согласился.

Горец, хорошо говоривший по-русски, был одет хорошо, в ладной новой черкеске. Под его прекрасным седлом был истинный горский конь, какого я видел раньше лишь на картинках. Почти не слезая о седла, хозяин его скачет на нём по обрывам и кручам, погоняя своих быков, и мы только удивлялись как они оба не покатятся в бездну.

Несколько раз с высоты своего коня горец внимательно оглядывал нашего ишака, который внезапно забыл свою усталость и вместе со скотом шал великолепно, впервые дав нам отдых от забот о нём.

Оказалось, что горец сразу узнал ишака и сообщил нам, что это ишак его дяди Лукмана Ботчаева, что ему всего два года, а не четыре, как уверял нас Лукман, и что осел этот еще не приучен ходить под вьюком. Тут мы лишний раз вспомнили рассказанную нам Махмутом притчу об учениках Магомета, продавших с выгодой и с благословения Аллаха негодного осла.

Осел наш проживал на летнем пастбище в том самом коше, куда за ним бегал сынишка Абдулы, и куда мы теперь направлялись.

Племянник Лукмана находился в дороге уже четвертый день и скот он гонит из далёкого аула Доут. Доут находится в тесном и бедном лесом ущелье того же названия, которое отделяет долину Теберды от истоков Кубани, в которых расположены главные и большие аулы Карачая. Я часто удивлялся, как далеко от своих аулов встречаются летние коши и как сложно должно быть карачаевцам разных аулов сговариваться между собой о распределении кошей...

Подъём оказался не слишком крут и к нему шла довольно заметная тропа, идущая по левому берегу ручья называемого Чигирда.

Перевал оказался широким понижением пологого гребня, с которого вида на главный хребет почти нет, так как он закрыт соседними отрогами.

Не задерживаясь на перевале, высоту которого мы определили в 2718 метров, довольно крутым, почти без зигзагов спуском мы пошли по правой стороне ручья, текущего из под перевала в Кизгыш и питаемого снежными пятнами, лежащими в котловине слева. Спустившись по ручью, тропа идёт по альпийским лугам, часто сильно заболоченным.

В сумерках тропа была ещё хорошо заметна, когда мы увидели

на левом берегу кош нашего спутника. Он радушно предлагал остаться у него ночевать, но мы предпочли спуститься к лесу, до которого, впрочем, оставалось еще порядочно.

Но тут, в виду родного коша, наш ишак, шедший, как я говорил, великолепно, теперь всячески стремился повернуть назад, к кошу, и нам снова пришлось с ним возиться. Дошло до того, что Иванов даже сломал об него свой альпеншток, о чем мы горевали, не потому что мы пожалели осла (это чувство он из нас давно изгнал своими фокусами), а потому, что на альпенштоках устанавливалась наша палатка.

Стало уже темно, когда на левом склоне появился лес, а у ручья показались костер и палатка. Возле нее у костра несколько человек весело разговаривали, но мы решили к ним не подходить.

Немного пониже оказался мостик на левый берег и я пошел вперед, выбрав в полной темноте место для лагеря на островке среди ручья и первых встретившихся карликовых берез согнутых весенними снежными лавинами.

Никольский отстал, мучаясь с ослом, который завяз в болоте. Никакими силами нельзя было заставить его сдвинуться с места. Втроем, с огромным трудом, мы стали его спускать к ручью. По команде, Никольский тянул осла за веревку, а мы с Ивановым с двух сторон тащили его за седло. Таким путем нам удавалось сдвигать ишака каждый раз на несколько сантиметров по крутому, болотистому и кочковатому склону. На островок мы переправили его при помощи фонаря и, совершенно измученные, стали разбивать лагерь. Пили чай с кусочком хлеба, а сыр отложили до утра и легли только в полночь.

Оглядываясь на то, что мы сделали за последние дни, помимо измерений и наблюдений топографического и геоморфологического характера, можно было отметить выяснение возможностей перевального сообщения между верхними бассейнами Малого и Большого Зеленчука. Таких перевалов мы обнаружили 4. Начиная с севера, где хребты ниже, они таковы:

Кара-Бек, помеченный на картах, но не названный, который мы прошли идя из Теберды. Он легок и удобен для прогона скота. С него вид только на Эхреску.

Перевал без названия, отсутствующий на картах. Подъем на его с Маруха крайне крут, а с Рысьих ручьев - средней крутости. Для скота труден и опасен из-за осыпей. Виды с него на хребты Абиширу Ахубу, Эхреску и Марух среднего качества.

Чабакли - от Чабакли-кел (Рыбные озера), пройденный только что, для скота труден, а для вьюков и верховых не годен, для туриста это самый интересный из перевалов. С него хорошие виды на главный хребет и соседние с ним и на Марух. Несомненно этот перевал тождествен с интриговавшим меня давно перевалом, о которой Мартынов в книге "Производительные силы Карачаево-Черкесской автономной области» упоминал примерно так: "Вблизи Архыза есть перевал, такой узкий, что через промежуток в зубцах гребня с трудом можно протащить лошадь». Этот перевал на картах не значится. Тропы со всех этих трех перевалов сходятся у Рыбных озер.

Чигардали, помеченный на картах, второй по доступности после Кара Бека. Подъем с Маруха крут только в начале. В сторону Кизгыша подъем и спуск по великолепной тропе можно делать почти на слезая с лошади. Как и Кара-Бек, часто используется для прогона скота. Ручей, по которому идет тропа называется Чигирда и должен быть тождествен с рекой Джигирда, упоминавшей дореволюционным путешественником, доктором Щуровским. В тюркских языках Ч часто переходит в ДШ. Щуровский переваливал с Маруха по-видимому здесь же и далее из Архыза прошел с проводниками на Чилик.

Гигантский цирк Рыбных ручьев образован хребтом Морг Сырты, довольно ровным со средней высотой 2900м и с вершиной 3153м. Диаметр этого цирка 8км, а меньших цирков внутри него 1 1/2 - 2км. Внутри каждого малого цирка находится каровая лестница из трех ярусов, а всего в этой исключительной системе каровых лестниц пять ярусов и многие кары заняты озерами, которых здесь около дюжины. Упоминавшийся перевальчик 2180м при подъеме на плато Рыбных озер является перевалом через передний край второго снизу древнего кара.