Архыз

Вверх по Зеленчуку в Архыз

Наше путешествие на Архыз 1928 года носило рекогносцировочный характер. С одной стороны оно показало какие места следовало еще изучить более подробно, с другой стороны оно показало мою недостаточную подготовленность по ботанике и по зоологии. Поэтому зимой я, насколько мог постарался пополнить свои пробелы в этих областях и взял в новую поездку определитель деревьев и кустарников и прекрасную книжку Формозова о следах животных. Благодаря этому, мое восприятие окружающей природы стало более полным, давало больше удовлетворения мне самому и приносило больше пользы для краеведения.

Состав нашей экспедиции изменился. Иванов захотел создать собственную группу и его пришлось заменить студентом-химиком Венедиктовым. В связи с этим, наше финансовое положение стало еще напряженнее.

На этот раз мы решили проехать в Архыз по самому Зеленчуку, так как маршруты из Теберды были нам уже достаточно известны и не могли дать много нового, а времени бы они заняли много, меньше оставляя его на нашу центральную задачу. Да и оборудования у нас теперь было больше. В частности я вез с собой еще капканы и ловушки для мелких зверьков и всего наш груз составил, 120 кг, что потребовало бы двух вьючных лошадей. Нам предстояло теперь из Баталпашинска доехать до станицы Зеденчукской, а оттуда вверх по течению Зеленчука, через бывший Александро-Афонский монастырь, пробираться в Архыз. Современные туристы первый отрезок пути длиною 60 км могут теперь пролететь на рейсовом автобусе, а второй - на грузовой или даже легковой машине, хотя и не всегда сразу.

В Баталпашинске в 1929 году стал функционировать достроенный вокзал. Здесь мы сговорились с одним возчиком, что он за 23 рубля доставит нас на линейке в Зеленчукскую с условием, что у него мы там и первночуем. За месяц до нашего приезда правительство Карачая переехало из Баталпашинска в горы - в Каменномостскую, переименованную в Микоян-Шахар (город Микояна). После нужных закупок в Баталпашинске в конце дня мы выкупались в желтой, грязной Кубани и наблюдали, что население обоего пола купалось здесь в костюмах наших праотцов ничтоже сумнящеся друг подле друга. Ночевали у хозяина на базу в телеге засыпанной сеном под мерный хруст лошадей, понемногу вытягивавших из-под нас сено. Над нами сверкали кубанские звезды.

Возчик, Антон Ростокин разбудил нас в 3 часа ночи. Небо стало уже пасмурным, рассвет едва брезжил. Кое-как закусив в 4 часа тронулись.

Оказалось, что в Зеленчукскую (по местному - Зеленчук) ездят не через Хумаринскую, а либо через Красногорскую, либо сразу переваливают на Малый Зеленчук и, не доезжая станицы Кардоникской - переваливают на Б.Зеленчук, прямо к станице. Было немного жаль, что мы не сможем осмотреть остатки старинных Хумаринских укреплений на Кубани.

Кубань недавно разлилась и залила обычную дорогу. Пришлось делать объезд в 2 км и все же переезжать вброд несколько ее проток. Переехав по мосту на левый берег Кубани стали быстро подниматься среди холмов по пологим зигзагам на водораздел Кубани и М.Зеленчука. Холмы были засеяны пшеницей и кукурузой, а частично были оставлены под выгоном.

Недавно в окрестностях выпал град величиной с кулак, сильно повредивший посевы. Последствия этого мы видели еще и в городе в форме разбитых окон. Справа от нас осталась бывшая немецкая колония - ныне детский приют.

Перевал, конечно невысокий, мало заметен и вида с него нет. Долгий и пологий спуск с него вывел нас к черкесскому аулу Эльбурган, не помеченному на пятиверстке.

Район Баталпашинска и низовья Б.Зеленчука заселены были русскими, преимущественно кубанскими казаками. Аулы Черкесской автономной области тесно скучены в сравнительно узкой долине М.Зеленчука по его среднему и низкому течению и почти непосредственно переходят из одного в другой. Насколько хватал глаз, впереди и вниз по течению по обеим сторонам реки мелькали черепичные и драночные крыши черкесских аулов. «Бедно живут, едва живы», заметил о черкесах наш зажиточный возчик. Все же, около каждого домика мы видели фруктовые деревья, преимущественно спеющие черешни. Народа на улицах почти не было.

Переезжая по мосту р.Эльбурган, увидели интересную балку, в которой он течет. Балка прорезана в слоях светлого песчаника лежащих почти горизонтально, и представляет собой каньон с отвесными стенами в десятки метров высотой. Г.Эльбурган (1297м) я не мог отождествить, а извозчик назвал этим именем довольно солидную гору названную на карте Буруль.

От места спуска дороги, вверх по течению М.Зеленчука правый его склон спускается к берегу отдельными холмами, левый же обрывист и обнаженными слоями светлого песчаника нависает над рекой. Хребет довольно высок и часто наполовину заволакивается облаками. По его склонам белеют ниточки троп к нагорным пастбищам.

Вскоре мы переехали по мосту на левый берег и вдали от него ехали долго до слияния Маруха и Хасаута, образующих после слияния М.Зеленчук. Вода в нем страшно грязная и такой бывает всегда. Ровная долина М.Зеленчука шириной 2-3 км у станицы Кардоникской расширяется до 5 км. Река промыла довольно глубокое ложе и мы едем по последней ее береговой террасе. Тут, преимущественно на левом берегу тянутся более древние речные террасы. Здесь же правый берег становится обрывистым и обнажения красного песчаника имеют вид внушительных скал, сверху покрытых травой. На одной из них стоит старинная башня, которую никто не изучал. Об этой башне у черкесов существует такая легенда. Здесь жил некий князь, скот которого пасся на другом берегу. Но тогда река заполняла все ущелье и через нее был длинный мост. Однажды князю донесли, что одна из его овец пропала. Взволнованный князь перешел мост, чтобы пересчитать своих овец и убедиться в своем страшном убытке, но мост за ним рухнул. Тогда князь велел слугам строить новый мост. Они строили его целый год. Когда же князь смог, наконец, вернуться, оказалось, что его дом разрушен, а дочь украдена. Князь разгневался на медлительность строителей моста и построил эту башню замуровав в ней своих слуг.

Около моста (не того, который стоил жизни слугам князя, а современного) мы закусили и, начиная отсюда, с небольшими перерывами мочил мелкий дождь, следовавший за нами по пятам и в конце концов приведший к тому, что и мы и багаж промокли и забрызгались толстым слоем грязи. Подъем на водораздел Малого и Большого Зеленчука шел полого, местами по засеянным полям. Здесь хребет понижаясь снова образует холмы, но дорога идет косогорами и линейка дает большой крен. Перевал состоит собственно из двух, одинаковой высоты. В начале подъема было видно начало ущелий Маруха и Хасаута. Спуск вниз быстро привел к броду через Хуссы Кардоникскую, за которой сейчас же лежит станица Зеленчукская. Это громадная станица, имеющая более тысячи дворов и с тремя школами. В пустом здании одной из них на площади нас и приютили.

Следующий день 15 июля был понедельник и базарный день. Поэтому можно было ожидать найти арбы приехавшие из Архыза, чтобы нанять одну из них. На площади перед церковью, где был базар, стояла густая черноземная грязь. Базар был огромный и колоритный, напоминавший Сорочинскую ярмарку. При виде богатого базара, заполненного казаками и карачаевцами, мне вспомнился куплет постоянно напевавшийся на мотив карачаевской лезгинки Османом, племянником нашего прошлогоднего хозяина Лепщукова.

"Базар большой, кукуруза много,

Карачай наступил новая дорога".

Видимо, это было народное творчество, отражавшее расцвет карачаевской жизни при Советской власти. Следующий же из двух куплетов Османа, более игривый едва ли был сложен карачаевцами:

"Карачай молодой купил поросенка,

Всю дорогу целовал - думал что девчонка".

Отправившись на базар, мы совершенно неожиданно встретили здесь обоих наших проводников и Кунака Калаханова и Абдулу Хубиева. Встреча была взаимно очень радостной. Абдула продал недавно медвежью шкуру и несколько турьих, плод своей охоты, и закупил несколько чувалов кукурузы. Некоторые из них ему удалось рассовать по знакомым, которые на арбах возвращались в Архыз, так как сам он приехал верхом на новой небольшой, хорошенькой серой лошадке. Один чувал с кукурузой у него остался не пристроен и вместе с Абдулой мы сторговались с двумя казаками, что они на своих арбах довезут наш груз до Архыза по 80 копеек с пуда, что обошлось бы нам в 8 рублей. Сами мы должны были идти 55 км конечно пешком. Прошлый год грузы возили по 30-40 копеек с пуда, но нам пришлось согласиться. Арбы были конечно попутные и казаки были артельщиками, которые должны были привезти харчи своей артели сплавщиков леса, работавших на Немецкой поляне немного не доезжая Архыза.

Один из казаков, Кузьма, с многозначительной фамилией Должников, заехал с базара за нашим грузом в ящиках с тем, чтобы завтра в 4 часа утра его компаньон заехал к нам за более мелким, но достаточно для нас весомым грузом. Оба возчика остановились очень далеко друг от друга и от нашей школы в этой колоссальной станице. Содрав с нас почему-то рубль задатка (ведь у них остался наш багаж), бравые казаки отправились превратить этот рубль в водку.

Абдула, который ночевал с нами в школе на голом полу (к чему мы привыкли летом в школах) чистил берданку 20-го калибра. По его просьбе мы ее привезли ему, в предположении оставить в счет уплаты за будущие его труды в качестве проводника.

Вечером в станице было два крупных события. Сперва был пожар. Какой-то казак перепившись, поджег свой сарай и частично обгорел сам, пытаясь бросить в огонь свою жену. Пожар погасили на наших глазах довольно быстро, передавая по цепочке ведра с водой. После пожара в сельсовете было собрание – сходка по поводу коллективизации. Отчасти по несознательности, отчасти под влиянием кулацкой агитации, из огромной станицы на сходку пришло всего лишь полсотни казаков и десяток казачек. Приезжие агитаторы разъясняли выгоды коллективного хозяйства и пользу агрономической науки. Выступавшие казаки роль науки в хозяйстве отрицали и, по нашему мнению, в этом была не малая вина местного агронома, пьяницы и лентяя, не сумевшего показать населению того, что требовалось. Выступления с мест были в большинстве против коллективизации, притом очень сбивчивые и бестолковые. Было ясно, что здесь потребуется еще много разъяснительной работы. Картина в общем была очень сходная с той, которую много позднее так мастерски описал М.Шолохов в своей книге "Поднятая целина". К этому надо еще заметить, что кубанское казачество было реакционнее чем донское и кулацкие восстания на Кубани продолжались сравнительно долго…

На другой день возчик за нашими вещами не приехал ни в 4 часа ни в 5. Абдула дал мне своего серого и я поскакал на нем, разбрызгивая грязь, по бесконечно растянувшейся станице к тому из возчиков, который взял наши ящики. С беспокойством въезжаю на баз ожидая что казак дал стрекача с нашим багажом и вижу, что его волы лежат и мирно жуют сено, а другой хохол сюда еще не приезжал. Поскакал на другой конец станицы и узнал, что второй возчик уехал к первому. Пришлось гнать назад и, застав наконец обоих, я выяснил, что возчики спьяну забыли, что обещали к нам заехать. Пришлось ругаться, чтобы он к нам все же заехал за вещами, так как этот заезд на волах требовал не менее получаса. В результате, вместо 4-х утра выехали в 8.

День был чудный, солнечный.

По сторонам станицы раскинулись столообразные горы, а вдали синел хребет Чангуры в среднем течении Хасаута и в пятнах снега высился северный склон Абиширы Ахубы в районе Чилика.

Медленно тянутся под теплыми лучами солнца наши арбы на волах по широкой долине Зеленчука. Поб-Побе! Дорогу перебегают крупные серо- желтые ящерицы с коричневым рисунком на спине. Попадаются встречные карачаевские арбы, зачастую волокущие длинный отесанный ствол гигантской пихты, своим концом волочащийся по грязи. Мы попеременно едем верхом на серой лошадке Абдулы. Лошадка исправная, но рысь и галоп я нашел у нее мелкими. Приятнее ехать широкой уходистой рысью, но ведь остальные идут пешком. По временам к нам присоединяются попутчики - верховые карачаевцы, но тихий ход наших волов их не устраивает и, попрощавшись с Абдулой, они к нашему удовольствию нас обгоняют. Выясняется, что тащиться с волами нам придется не один день, а два, да еще Венедиктов наверно запоздает и мы потеряем два дня с выступлением из Архыза.

Солнце уже печет, долина постепенно суживается. Зеленчук, мощный, серо- стального цвета спокойно катится оправа от дороги. Недавно здесь возникли новые аулы: карачаевский Даусуз, черкесский Дударуковский (километрах в пяти от Зеленчукской) и на левом берегу, на полдороги до монастыря, русский поселок Ермоловское. В 4км от станицы есть также маленький лесопильный завод.

До черкесского аула берег состоял из травянистых холмов, за ним стали появляться кустарники, а вскоре и отдельные деревья, переходящие затем во все более густой и прекрасный лиственный лес. Сперва попадались мелкий дубняк, граб, затем осина, ольха, береза, бузина, шиповник, дикие груши и яблони, ива, черемуха. В начале лесной зоны видели медянку. Дорога делается все красивее, горы выше и одеваются также лесом. Дорога имеет много вариантов, нижние из них еще грязнее верхних и, иногда, залиты водой. Попадается много болот.

Перед бывшим Александро-Афонским монастырем лес захлестнул и долину и горы и это море леса тянется до самого Архыза. Перед въездом в монастырь, на правом берегу, на пригорке, за маленькой балкой, полускрытая зеленью стоит очень эффектная, так называемая первая Зеленчукская церковь XI века. Ее каменный купол частично цел, но часть крыши обвалилась и между изогнутыми арками просвечивает голубое небо. Внутри церкви сохранился след алтаря. Какие-то идиоты, которых везде множество, исписали стены своими фамилиями, никому неинтересными. Много таких росписей и на скалах и на деревьях по всему течению дороги, церковь сложена из больших плит красноватого песчаника и сходна с тем, как ее воспроизводит фотография Сысоева, подробно описавшего перед революцией монастырь и его окрестности и впервые рекомендовавшего устроить здесь курорт, которого однако и по сей день там нет. Со времен Сысоева эта церковь сильнее заросла. Вторую, большую церковь я узнал не без труда. Она побелена снаружи и покрыта железными крышами и куполами, а внутри оштукатурена и все это сделано вовсе не по законам реставрации. Третью маленькую церковь мы нашли только на другой день, так как оштукатуренное зданьице с пристроенным к нему домом и деревянной башенкой не имеет ничего общего с бывшим византийским храмом. Возникший здесь позднее русский монастырь, состоял из этих церквей и нескольких, полуразрушенных при нас зданий, сложенных также из каменных плит. После революции и ликвидации монастыря здесь был совхоз, а мы застали здесь весьма примитивный детский приют для детей всевозможных национальностей встречающихся в области. Детдом существует и сейчас, но этот поселок теперь именуют Нижним Архызом.

Около первой церкви мы попытались пробраться в боковое ущелье где по дороге, как мне показалось, много пещерных погребений - ниш в обрывах каменного берега, напоминающих углубления под Инкерманом в Крыму. Но здесь масса камней заросших: травой выше двух метров не позволили нам пробиться. Потом нам сказали, что пещерные погребения находятся не тут, а в балке на другом берегу Зеленчука. В нескольких местах мы обнаружили следы других часовен и зданий.

В 1953 году студенты Пятигорского Пединститута обследовали этот район в археологическом отношении и заключили, что основная часть городища, расположенная там, где церкви, на правом берегу имела длину около 2 км., но часть его была и на левом берегу у подножия хребта Мыцошта.

В небольшой северной части городища постройки группировались вокруг Северного храма, не реставрированного. С севера ее защищала крепостная стена. В центральной части городища у детдома, функционирующего доныне, прослежены 3 улицы. Недалеко от средней из них нашлись остатки одноапсидной церкви 6х14м, сложенной из битого камня без цементировки его. При раскопках были найдены осколки керамики и цветного стекла, отнесенные по времени к VIII—IХ веку и более поздним — до XIVв. В балке р.Подорванного студенты изучили остатки пещерных погребений разрушенных "археологическими" изысканиями воспитанников детдома. На долю студентов осталось немного - бусы, позолоченные украшения, железный наконечник стрелы, осколки керамики, также относимые к VIII— IХ в. Несколько ниже городища на левом берегу Зеленчука, на Азиатской поляне найденные еще много раньше, есть три статуи с воинами, плита с крестом и христианизированный менгир (вертикально поставленный камень связанный с языческим культом мертвых). Все исследователи сходятся на том, что городище на месте монастыря было Центром, известной по Византийским источникам, Аланской христианской епархии. Здесь, а также в Старом Жилище (Архызе) и в соседних ущелиях с VIII по XIV век видимо жили аланы. Потомками этого скифско-сарматского племени считают осетин.

Миновав монастырь мы подъехали к кошу, когда уже смеркалось, и тут, возчики объявили нам, что их артель сплавщиков перебралась много ниже по течению Зеленчука на т.н. Пастухову поляну на правом берегу. Туда можно проехать только на передках арб и весь груз на передках уже не поместится, а кроме того заезд в Архыз потребовал бы крюка, делать который они не могут. Пришлось заплатить им за половину дороги - 4 рубля и договариваться с кошевщиками. Те запросили с нас за арбу 12 рублей и едва спустили цену до 10.

Вечерело. Погода стала хмуриться и надо было действовать быстро. Пришлось гнать обратно в ближайший монастырь, - "в приют просить приюта" на ночь. Хорошо еще, что для этого Абдула опять дал свою лошадь. Возчиков кое-как уломали отвезти наш груз назад в отведенную нам, донельзя грязную и абсолютно пустую комнату южного флигеля.

Выпив в коше молока со своими галетами (больше под рукой ничего не было), уже в темноте, стали просить у заведующего приютом лошадей. Последних была пара и они наутро должны были идти в Марухско- Эстонское. Администрация приюта, имевшая сомнительный вид, и в свою пользу сдававшая помещения "курсовым", (их здесь было около десятка) выводила нас из себя, неизвестно зачем втирая нам очки, что будто до Архыза не 25 км, а 40, что "обычно" берут за доставку туды на волах не 10 рублей, а 30 и даже 50 и т.д.

На другой день с утра мы пошли на дорогу караулить какую-либо попутную арбу. До 9 часов ничего не выходило. Наконец, Абдула, как-то схитрив, уговорил две карачаевские арбы довезти наш груз за 8 рублей. Через полкилометра у одной арбы, владелец которой и у своих односельчан считался непроходимым дурнем, соскочило колесо. Починка его по- карачаевски, т.е, преимущественно путем разговоров, заняла час. Через 1 км после монастыря дорога, перейдя по мосту на левый берег, стали еще прекраснее, хотя еще хуже с точки зрения возчиков. Здесь начался мощный лес, состоящий из дубов, огромных буков, ольхи, граба, бузины, черноклена, платанов и осины. Больше всего кабанов водится именно здесь, но после гражданской войны их стало много меньше, а теперь еще меньше. Когда карачаевцу случается убить кабана, то он сняв шкуру, как добрый магометанин посылает за тушей кого-либо из христиан.

Ущелье довольно узко и дорога часто идет карнизами, то к реке, то вверх, то в сторону. Изредка из леса выглядывают красные скалы. Чем дальше, тем более бирюзовее делается вода реки. Нам говорили, что отпущено много средств на проведение автомобильной дороги к будущему курорту Архызу, но встреченный прораб сообщил, что пока попросту чинят аробную дорогу. Следов этой починки мало, а о том, какова стала эта дорога через 30 лет, мы уже говорили выше. В 1960 году началось строительство настоящей автомобильной дороги.

Ниже моста по левому берегу и выше него по правому берегу Зеленчука тоже есть дорога, но еще хуже и "по ней народ не ездит".

В партии ремонтных рабочих мы неожиданно встретили Османа и Харуна племянников нашего прошлогоднего хозяина Лепщукова. Дядя отправил их сюда подработать.

На Богословской поляне мы кормили быков и себя самих. Здесь к дороге подходят высокие красноватые скалы уже из гранита и появляются сосны, до монастыря же попадались только сланцы и песчаники, а за ним конгломераты, диабазы, кварциты, а также кроме сланцев, слои моренного происхождения. На правом склоне много балок, похожих на ущелье Ревунки и, когда наконец, показалась ребристая Кизгыч Кзыл-Кая, то я с радостью заключил, что аул уже близко. Мелькнули снеговые горы и мы вошли в аул в последние минуты сумерек.

За поздним временем побежали в уже достроенную теперь школу, в которой оба класса оказались заняты прошлогодними ботаниками, находившимися, впрочем, в отъезде. Но была на месте их завхоз З.А., которая напоила нас чаем и разрешила выспаться у них на полу, что мы и проделали.

Утром, пока нас угощали жареной картошкой, как гром среди ясного неба в дверях появился Никольский, которого мы ждали двумя днями позднее. Оказалось, что в Баталпашинске он сел в какую-то семейную бричку, но скоро глава семьи перепился в доску, лошади его оказались хуже наших волов и, кое-как переночевав в Красногорской, он, будучи налегке, махнул пешком в Зеленчукскую и, переночевав где-то в лесу, утром уже дошел до Архыза.

Бедность понудила нас быть нахальными и мы решили остаться в школе в комнате ботаников, не выбрасывая 1 1/2 червонца на наем комнаты для хранения вещей и нескольких ночёвок. 19 фунтов муки нам выпекли за полтинник, но так скверно, что он был почти сырой и порождал упорную изжогу.

Мы узнали, что незадолго до нашего приезда на почве потравы около Архыза была большая драка черкесов с карачаевцам, в которой участвовали и сам Абдула и его родственник, тоже Хубиев, который в драке камнем убил одного черкеса, но карачаевцы надеялись, что это дело карачаевские власти замнут. Абдула повел нас к себе домой и угощал айраном с большими пшеничными пирогами с начинкой из сыра, листьев свеклы и масла. Мои юные спутники имели всегда такой волчий аппетит, что я их прозвал сарубеками, как, по-видимому, по-карачаевски называются крокодилы, в чем я, впрочем, не совсем уверен, т.к. карачаевцы крокодилов никогда не видели. Угощение пирогами у Абдулы было так обильно, что даже мои сарубеки потом не смогли обедать и купленную баранину уничтожили только вечером. Баранину же мы могли купить, потому что в ауле Марухское товарищество открыло мясную лавку и продавало баранину по 25 копеек за фунт.

Мне ужасно хотелось приобрести пушистую медвежью шкуру и в зимний вечер лежать на ней у камина, которого, впрочем, в моей комнате дома не было. Начальник топографов купил у Мусы Татаркулова до моего приезда две чудесные, маленькие шкурки по 12 руб. и остальные шкуры в Архызе тоже были уже распроданы. У Абдулы остались только очень грубо выделанные турьи шкуры, желто-рыжего цвета. Они мне не понравились и Абдула за них спрашивал много.

Пока мы угощались у Абдулы, он пробовал на своем дворе нашу берданку стрельбой по сойкам и свинцовые пули "жакан" стрельбой в дерево. Берданкой он остался доволен, однако от разговоров о своем проводничестве, о котором я ему писал еще из Москвы, всячески уклонялся. Между тем, еще с утра я начал через встреченных знакомых карачаевцев искать проводника. Мы хотели сделать за месяц два больших кольцевых маршрута и потому не столько проводник, как таковой, сколько вьючная лошадь были нам необходимы. Проводник для нас, путешествовавших не как туристы, а как краеведы, человек хорошо знающий названия мест и то, чего бы мы могли и не заметить, тоже был бы, впрочем, полезен, как это показал прошлогодний опыт. Называли не более пяти имен, хотя бы наполовину знающих намеченные нами маршруты. За этими бесплодными поисками и доделкой оборудования время прошло до вечера.

На следующее утро продолжались безрезультатные поиски проводника и только к вечеру уже, нам удалось уговорить нашего Абдулу сходить с нами хотя бы на первое Кизгышско-Псышское кольцо, дней на 7-10. Было это очень трудно, так как, подобно другим, Абдула ссылался на знаменитый карачаевский "покос", о котором я еще расскажу дальше, и на другие возможные заработки, которыми бы он все равно не стал заниматься, а слонялся бы по аулу как и при нас. Было сложно и с ценой. По твердым ценам даже такой опытный проводник, как Муса Татаркулов, получал 70 рублей в месяц, а в августе (время покосов) - по 100 рублей. Абдула согласился в конце концов пойти с нами в июле с тем, что первые три дня он нам дарит, как гостям, а за остальные получает по 4 рубля в день. "Подарок" Абдулы был необходимым условием вероятно для того, чтобы сохранить за собой славу дорогого (понимай-хорошего) проводника.

Мы сделали с Абдулой репетицию на случай, если ему придется нам оставить где либо записку. Дело в том, что, как читатель наверно помнит, Абдула мог писать арабскими буквами, которых я не знал. Теперь же в Карачае ввели новый алфавит на основе латинского и Абдула, способный парень, научился кое-как на нем читать и даже писать. Итак, он писал своими латинскими каракулями русские слова, а я пытался их понять. Как мы увидим, это нам весьма пригодилось впоследствии. Позднее латинский алфавит в Карачае был заменен еще раз алфавитом на основе русского алфавита, что не отрывало горцев от русской письменности.

После визита к Абдуле, мы бросились собираться и прособирались до часу ночи.

Надо отметить, что когда между всеми этими делами мы бывали днем дома, то ко мне без конца приходили всякие карачаевцы, знакомые и незнакомые с просьбой сфотографировать их и как по этой причине, так и без всякой причины, непрерывно толклись в нашей комнате и бесцеремонно глазели на то, как мы экипируемся и как едим. В этом году они же драли с нас за все вдвое против прошлогоднего, но нам, понятно, несмотря на это, брать с них что-либо за снимки было неудобно, хотя мы очень нуждались.

Между прочим, накануне в ауле было страшное волнение. Приехали осетины, покупавшие на Софье барашков и сообщили, что будто бы на них напало пять верховых бандитов с винтовками, которые угнали у кого-то 8 лошадей. Волнение было тем сильнее, что в ауле не осталось винтовок, которые весной были изъяты у населения и карательную экспедицию было не с чем организовать. Утром сегодня по наряду сельсовета несколько верховых безоружными поехали на Софью и вернулись с сообщением, что все это ерунда. Лошади целы, а за бандитов осетины приняли партию топографов мирно ехавших по какому-то склону. Это был весьма частый пример фантастического раздувания ужасов в здешних местах. Можно вспомнить и то, как нас в предыдущем году приняли на Псыше за имеретин и уверяли, что мы хотели застрелить детей в коше.

Итак, переходим к тому, как начиналось изучение Архыза - Старого Жилища, которое становится для нас, советских людей, новым блистательным жилищем.